Воин стоял передо мной, ожидая моих вопросов, и я понял, что ничего больше из него не вытяну — Аврелий ничего ему не сказал. Я выяснил, где лагерь, поблагодарил ратника и оставил нести дозор. Затем я отправился к Гвителину, велел ему ждать вместе с Давидом и предупредил, что ради собственной безопасности монахам лучше оставаться в церкви под охраной воинов. Кто знает, до чего могут дойти лондонцы, если их как следует распалят.
Потом мы с Пеллеасом отправились на поиски Аврелия.
По пути в Лондон мы не видели его лагерь, потому что приехали по северной дороге. Но сейчас, пользуясь указаниями моего недавнего собеседника, мы были в лагере к той поре, когда удлинились тени.
Я сразу понял, что так взбесило Аврелия, и не мог его винить. Из всей огромной рати осталось лишь несколько вождей — в том числе, разумеется, Теодриг, а также Кередигаун, один из сыновей Кунедды, и воины Кустеннина со своим предводителем.
Я направился прямиком к Теодригу.
Он был сильно раздосадован, о чем прямо мне и сказал.
— Я пытался их удержать, — говорил он. — Однако они твердо вознамерились уйти, едва Аврелий уехал в Лондон. «Войну мы ему выиграли, — объявили они, — город пусть берет сам!» Вот что они сказали.
— И еще сказали, что довольно с нас Верховных королей! — заметил, подходя, Кередигаун. — И я начинаю с ними соглашаться. Мы что, будем, как безусые юнцы, ждать, покуда взрослые мужи делят добычу?
Он видел, как я въезжал в лагерь, и сразу направился ко мне высказать свое недовольство.
— Кто среди вас завел подобные речи? — спросил я.
— Горлас Корнубийский, — отвечал Кередигаун, — и другие тоже.
— Друзья Горласа, — сообщил Теодриг. — Я бы и сам ушел...
— Рад, что ты остался, — поспешно перебил я. — Уверен, твоя верность не останется без награды.
— Как это? — спросил Теодриг.
Прежде, чем ответить, я велел Пеллеасу созвать остальных вождей и военачальников и, когда все собрались, усадил их, и обратился к ним с такой речью: — Государи мои и соратники, я сегодня был в Лондоне и примерно знаю, что там произошло.
— Так расскажи нам, — потребовал один из вождей, — потому что, если не скажешь, я уйду немедленно. Дома поля убирать надо, а здесь я уже довольно наждался.
Еще несколько человек одобрительно заворчали. Я поспел вовремя — едва ли не все они готовы были уйти.
Я набрал в грудь воздуху и начал:
— Не знаю, повлияют ли мои слова на ваше решение, но скажу вам правду: сдается, что наш юный король, желая избежать одной оплошности, сделал куда большую.
— Вот уж верно, — согласился кто-то. — Забыл, кто его друзья.
— Возможно, — допустил я, — но в его намерения это не входило. Он не пошел с вами на Лондон потому, что...
— Потому что стыдился! — воскликнул один из северных предводителей. — Воевать мы ему были хороши, а в большой город идти — нет! — Он сплюнул на землю и добавил для пущей выразительности: — Митра меня разрази, если я еще хоть раз обнажу меч за Аврелия!
Тут я наконец понял, как они все настроены.
— Пусть скажет лорд Эмрис! — крикнул Теодриг. — Я хочу его выслушать.
— Аврелий не пошел с вами на Лондон не потому, что стыдился вас, но потому, что не хотел показаться заносчивым в глазах горожан!
— Горожан! — Вождь снова сплюнул, показывая, как к ним относится.
— Аврелий, — продолжал я, — опасался настроить горожан против себя. Хуже того, это могли воспринять как нападение, и тогда не миновать бы кровопролития. Поэтому он велел вам ждать и отправился в одиночку. Однако Лондон, сочтя его человеком незначительным, обратился против него.
— Что ему Лондон? — спросил Кередигаун. — У них нет ни короля, ни дружины.
— Да, но у них есть богатство и власть. Верховному королю этой страны необходимо признание Лондона.
— Вортигерн без него обошелся! — выкрикнул кто-то. Как быстро люди забывают!
— Да, и поглядите, до чего Вортигерн нас довел! — отвечал я. — Эту-то ошибку и не хотел повторять Аврелий. Он хотел покорить Лондон кротостью. Однако жители обратились против него. Следующий раз он въедет в город не иначе как в вашем сопровождении.
Собравшиеся молчали, обдумывая мои слова. Наконец Теодриг встал и объявил:
— Я всегда мечтал увидеть этот хваленый город и, коли уж подошел так близко, обратно не поверну. Давайте отправимся вместе с Аврелием и проследим, чтобы упрямые лондонские мужланы оказали должное почтение нашему Верховному королю.
Именно эти слова надо было услышать остальным. Все повскакали с мест и криками поддержали Теодрига. На какое-то время в лагере вновь воцарился мир.
Итак, когда вечером возвратился Аврелий, он увидел не пустое поле, а лагерь и людей.
— Горлас, чтоб ему провалиться! — Аврелий, взмокший от долгой скачки, в ярости расхаживал по шатру. — Клянусь, это месть за то, что я отпустил Окту.
— Успокойся, — сказал Утер. — Это я отпустил Окту. Просто с Горласом вообще нелегко сладить. Так он старается показать свою значимость.
Утер умел в двух словах выразить суть человека. Он совершенно точно разгадал Горласа.
— Прислушайся к своему брату, — сказал я, — если не хочешь слушать меня. Не один Горлас превратно истолковал твое нежелание с триумфом вступить в Лондон.
— Да не было б никакого триумфа! — прорычал Аврелий.
Я повернулся на каблуках и зашагал к выходу. Аврелий крикнул мне в спину:
— И ты меня оставляешь, Мирддин? Ну и иди! Бросай меня! Убирайтесь все!
— Мирддин, погоди! — Утер вышел следом за мной. — Прости, мы с рассвета в седле, а Горласа так и не догнали, и остальных тоже. Не обижайся на брата.
— Да не в обиде дело, — сказал я, поворачиваясь к нему в лунном свете. — Просто я не хочу даром сотрясать воздух.
— Пусть отдохнет. К утру он одумается.
Я не пошел в свой шатер, но направился в ближайшую ольховую рощу поразмышлять. Луна серебрила тонкие стволы, в ручье журчала вода. Здесь царили мир и покой, в которых я так нуждался. Мне надо было отдохнуть от людских страстей и корыстных замыслов, в которых нет места самоотречению, состраданию, пониманию.
После общества Давида и его монахов последние дни казались особенно гнусными: ревность, вражда, мелочная зависть... Мне хотелось бежать от них, как от ядовитой змеи.
Великий Свет, избавь меня от злобы глупцов!
А если нельзя избавить, дай мне силу превозмочь, а если не превозмочь, то хотя бы выдержать. Я согласен и на это.
Сидя в лунном свете, я ощущал, как смятение последних двух дней расходится, словно комья грязи под сильным дождем. Я глубоко вбирал в легкие спокойствие спящего мира и решение вырисовывалось все отчетливее.
Аврелий должен стать Верховным королем, признанным правителем Британии. Надо, чтобы короли принесли ему присягу и никто не смел оспаривать его власть. Это важнее всего. Если удастся достичь цели, не разжигая недовольства, тем лучше.
К тому времени, как луна скрылась за дальним холмом, план обрел очертания. Я отправился спать, довольный тем, что решение найдено. Мне казалось, что я только-только лег, когда Пеллеас разбудил меня такими словами:
— Господин Мирддин, король желает говорить с вами.
Я поднялся, зевая, плеснул в лицо воды из тазика, который он мне подал, и пошел к королю. Аврелий сидел за столом и держал в руках каравай хлеба. Его черные кудри были всклокочены. Мне не показалось, что ночной сон утишил бушевавшую в нем бурю. При моем появлении король приподнялся с места, опомнился, снова сел и протянул мне ломоть хлеба. Утер сидел на дальнем конце стола и выглядел плачевно; его тоже вытащили из постели.
— Ну, Мудрый Советчик, — сказал Аврелий, — удостой нас своей речью. Буду я Верховным королем или отшельником? Что мне делать?
— Ты будешь Верховным королем, — заверил я, — но не сейчас.
— Не сейчас? — Он поднял брови. — Сколько же мне ждать?
— Пока настанет время.
— Говори яснее, Пророк. Сколько именно?
Я изложил ему свой план и закончил следующими словами:
— Итак, отошли оставшихся королей в их земли. Скажи, пусть собирают подать и ждут твоего зова — который последует, как только ты будешь готов.
— И когда ж это будет? — Хитрая улыбка коснулась его губ, ибо он в один миг понял мой замысел.
— К Рождеству.
— Да! — Он с криком вскочил на ноги. — Отлично придумано, Мирддин!
Утер кивнул без особого одобрения.
— Очень хорошо, пусть короли заплатят Аврелию дань, но зачем откладывать коронацию до зимы? Трон по праву принадлежит моему брату, чего же тянуть?
Аврелий в волнении заходил по шатру.
— Разве ты не понимаешь, брат? Лондонцы начнут думать, не зря ль они от нас отвернулись. В ожидании моего ответа страх их будет возрастать. Они станут бояться моего гнева, страшиться худшего. Когда же я наконец появлюсь, они постараются меня задобрить — раскроют ворота, принесут богатые дары. Короче, встретят меня со всем смирением, радуясь в душе, что я не сровнял их город с лицом земли. Прав я, Мирддин?
— Так все и есть.
— Что до остальных королей — отпустив их сейчас, я спасаю свое достоинство.
— Именно.
Утер по-прежнему пребывал в тумане.
— Не понимаю, как это.
— Половина королей меня оставила, — сказал Аврелий, — а вторая жалеет, что не последовала за ними. — Он пережимал, но не очень сильно. — Ладно, пусть идут все. Я пошлю их известить, чтоб пришли ко мне в Лондон на рождественскую службу. Они придут, и народ увидит, что ко мне на поклон явились все короли Британии в великолепном убранстве. О, это будет великолепное зрелище!
— Если ты не ответишь на обиду, это сочтут за слабость.
— Нет, брат, я покажу свою силу тем, что не отвечу. Воистину силен тот, кто удерживает руку, способную нанести удар.
Я знал, что все не настолько просто, но, коль скоро Аврелию представилось так, то в конечном счете так может и получиться. Дай-то Бог! В любом случае он ничего не теряет от промедления, а у вождей появляется время на размышления. Кроме того, с беспокойными властителями, такими, как Горлас или его друзья, Моркант, Коледак и Дунаут, легче вести дело по одиночке; не чувствуя поддержки других смутьянов, они станут покладистее.