— Это результат неправильной парковки?
— Нет. — Отмахнулся Женька, — машину три дня как пригнали после кузовных работ.
— И это его так исправили в автосалоне?
— Скорее, это мнение Керимова кое-кто отчаянно желает исправить. — Отозвался Альберт и оправил светлую челку. — Но им еще не удалось.
— А записи видеонаблюдения есть?
— Нет. Но мы уже вызвали… людей. — Младший Глинка подошел вплотную и тихо сообщил. — Как вариант, его опять настоятельно просили продать издание.
Надо же, а я уж испугалась, что это месть обидчиков Бадри или же Боксера. Но оказывается у шефа своих «доброжелателей» полно.
— И часто его так просят?
— Раз в полгода стабильно. — Женька подмигнул, — не переживайте, он справляется.
Кивнув, я направилась на остановку. В затылке не колит, меж лопатками не свербит и не чешется, а вот желание идти, оглядываясь на каждом шагу, почему-то не отпускает. Эх! Дожить бы до пятницы…
— И куда она собралась, на ночь глядя?
Владимир остановил новенький Mersedes черного цвета, не доезжая до ее дома и, с удивлением обнаружил, что причина его побега от матери и младшей сестры, с улыбкой и двумя внушительными сумками покидает отчий дом. В те две минуты, пока водитель машины грузил ее сумки и помогал Татьяне сесть, желание объявиться перед ней поубавилось. Оно почти исчезло. Челюсти свело судорогой, и руль вдруг с нещадной силой впился в руки.
Машина мягко тронулась с места, увозя экстремальную корреспондентку, которую Керимов лично хотел порадовать новостями о журнале в целом и о ее приеме на работу в частности.
Но видимо не судьба. Думая над ее превратностями мужчина позволил старенькому фольцвагену завернуть за поворот и завел свое авто. Рычание монстра только что доставленного из салона уже не так радостно отозвалось в сердце мужчины, сейчас там была тьма и тьма искала выход. Выход был, развернуть авто и неспешно направиться в бар, что так нахваливал Стас, напиться в счет прошедшей недели и достигнутого успеха, завалить какую-нибудь кошечку в красном…, если на красное потянет, и он почти решился. Вот только выехав на шоссе и, устроившись за старым продуктом немецкого концерна, позабыл о принятом решении.
Следуя за ней попятам, как хищник, он с хмурой решимостью думал о том, что оставит преследование на въезде в столицу, но опомнился, лишь когда объект въехал во дворик спального района.
— Яс-но, приехала к родственникам, — решил он, выруливая чтобы развернуться, как в поле зрения попался знакомый объект, так называемый пугливый сказочник, с которым Татьяна флиртовала в Карпатах. И вспомнилось ее выражение: «там такой жеребец, что грех вас не оставить!»
Мужчина обнял улыбчивую Гроховскую, а затем с нескрываемым удивлением принял из рук водителя сумки.
— Какой к черту жеребец! Ее после дурацкого целибата на лошаков потянуло…
Из машины я вышла несмело. Сомнений нет в том, что текст, прокрученный в голове раз десять в дороге, я выучила наизусть, но вот сама игра не вызывает уверенности. Я старалась себя приободрить, вспомнив все проделки за один лишь месяц, постановки с детьми в школе и советы Артемки Полонски, но что-то не вязалось внутреннее состояние с необходимым внешним.
Из машины нужно было выскочить со счастливым воплем: «Олежек!» или «Любимый!», у меня же получилось с удивлением.
— Олег?
— А кто еще, сама просила спуститься. — Улыбнулся он, и наградил наглым поцелуем. В другое время я бы решила, что он очень даже мил, но пока в роль не вошла, любое проявление мужского доминирования воспринимаю с опаской. И поглаживание моих бедер с переходом на ягодицы и черезчур крепкое объятие.
Невольно вырвалась.
— Ты куда?
— Котярик, — кокетливо или почти кокетливо протянула я, — твои руки сейчас будут заняты иным, — и со вздохом, — сумки возьми.
— С-сумки? — удивленный вопрос остался за моей спиной в то время, как я легкой походкой пошла на верх. Третий этаж 45 квартира.
Разуваюсь, вхожу. Первое наблюдение — квартира чисто вымыта, второе наблюдение — и квартира явно не его. Олег, конечно, одевается отменно и ведет себя под стать костюму, но кое-что все же не учитывает — он сам по себе неряшлив за столом, и если забудется в бурном обсуждении чего-то интересного перестает следить за манерами и некоторыми выражениями. И истинный культурный уровень начинает пробиваться. Из чего можно сделать один простой вывод, эта шикарная и со вкусом обставленная квартира не его.
Герой не моего романа, вошел следом и неуклюже, а главное бесцеремонно сбросил сумки в прихожей. Правильно подумать о том, что внутри могут быть хрупкие и ценные вещи он не соизволил.
— Танюша…? — протянул он с опаской. Я костер любви еще не разожгла, а он уже чует запах жаренного. Понял плут, что я не просто так прибыла, ну погоди, сейчас я тебе все-все о своем чувстве расскажу.
Разворот, шаг в его объятия под пламенное признание: — Господи, я так тебя люблю!
Поцелуй был не дурен, он был пылким и отчаянным настолько, что Олежек расслабился и дал волю рукам. Ну и я не остановилась на одной лишь пуговке его рубашки: — Всю жизнь мечтала только о тебе! Это такое счастье… — еще один поцелуй, он согласно кивает, вытягивая свою рубашку из брюк. — Такое счастье… больше не нужно скрываться! — приговариваю шепотом.
Стремительно расстегиваю последние пуговицы, зарываюсь пальцами в редкую поросль на груди, и сжимаю руки в кулачки. Поцелуй в его дернувшийся кадык сопровождаю словами: — К черту мужа! Наша любовь вот то, что мне нужно…
— Да, Танюшь… — мужские руки крепко прижали меня к голому торсу. А дверь-то он не закрыл, видимо мечтал выпроводить сразу. Ай-ай-ай, негодник. Дарю еще один поцелуй в губы, затем спускаюсь к его ключицам, чтобы присесть, и его руки более не шарили пониже моей спины.
— Да, к черту, я ему так и написала…
— Что? — спрашивает Олег, ненадолго выныривая из чувственного тумана.
— Я написала ему о нашей любви, о твоих чувствах ко мне! — его кадык дернулся. То, что он замер меня не касается, пусть еще чуть-чуть побудет в шоке, а я тут пока, набедокурю с его ремнем. — Господи, я ему все-все написала! Как я тебя люблю… Где мы встретились, как… Как зародилась наша любовь и пламенная страсть!
— Ты такой красивый! — от звука расстегиваемой молнии, он вздрогнул, но важный орган не прикрыл, слушает, постепенно выпадая в осадок.
— Ч-что? — новомодные светильники в стиле минимализм высветили его восковую бледность.
— Я не скрывала, что перееду к тебе, — поясняю, стягивая с его плеч рубашку. — И просто, чтобы он не волновался, написала к кому именно и куда. — Оооо, мне определенно понравилось, каким ошеломленным взглядом меня наградил Котярик. Делаю большие глаза и даю оправдывающее пояснение, — чтобы он доставил чемоданы. Знаешь я сейчас буквально с бельем… и зубной щеткой. Хотя зачем оно нам? — и ручками провела по пухлому пушистому животику.
— Что?
— Белье… Белье, нам не зачем, да?
— Что повтори… — мои ручки он перехватил, нахмурился, требуя ответа. — Повтори, что ты написала.
— Я написала, что ухожу от него к тебе. Я знаю он очень рассердится, возможно рассвирепеет… Он всегда был ревнив, но перед нашим светлым чувством… — Мягко высвобождаю руки из его захвата и обвиваю шею Олега, окончательно повиснув на нем. — Его решимость не разводиться дрогнет. Все-таки на меня ничего не записано, впрочем как и на детей…
Он отодвинулся, недоверчиво уставившись на меня.
— Котярик? — Что еще сомневается в том, куда вляпался? Ок, продолжим! — Так что дуэли не будет. Не в наше время, но он периодически очень крут и… я так боюсь за тебя, — прильнула, обвив широкую мужскую «талию», — и я так счастлива. Мы будем вместе! Я люблю тебя, ты не можешь жить без меня!
И только он решил, что плохого не стряслось и ночка вполне ему по силам, добавляю:
— А когда к нам переберутся дети…
Полированные поверхности стальной гардеробной отразили ужас, перекосивший его лицо.
— Какие дети? — руки, сжавшие мой бюст, замерли.
— Мои. Сережа и Верочка… То есть наши! Они тебя полюбят ты же такой воспитанный… — ну и я нежно потерлась щекой о его грудь с улыбкой от уха до уха, лица Олега не видя, но вот стук сердца слышу отчетливо. И сердце замерло…
— Сереженьке пять, Верочке два годика. — Вздох счастливой матери и привычный женский щебет для приправы. — Они очень подвижные и бывает шумят, но я уверена, что…
Вот тут мое любопытство возобладало и, оторвавшись от его груди, таки заглянула в бледнеющее лицо. Мужик такого подвоха не ждал. Да, мы «влюбленные по уши» и не так умеем!
Далее он мой счастливый лепет не слышал, ну разве что выхватывал информацию кусками, в эти мгновения его глаза становились все более удивленными, а щеки более белыми. Руки давно повисли плетьми вдоль тела, и затем он как мученик возвел взор к потолку.
— Муж будет против, но… этот удар он перенесет достойно. — У Олега сердце сделало кульбит. И я погладила его грудь ладошкой. — Во всяком случае, надеюсь, не как в прошлый раз…
— Что было в прошлый…? — просипел несчастный. А возможность говорить еще не потерял, нужно дожать!
— Моего бывшего чуть не порезал на куски! Хотя и не знаю, как они встретились в подворотне… Наверное, он за мной следил. — Задумалась я.
— Прошло целых два месяца с тех пор, а я все помню как сейчас…
— Два… что? — лицо Олега из бледного стало пунцовым, но затем на щеках проявился рваный румянец под стать стенам прихожей, покрытых декоративной штукатуркой.
— Два месяца. Владимир всегда боялся, что я могу пойти на измену. И зря… до встречи с тобой я была как собака на привязи! Можно не считать ни Колю, ни Вадима, ни тем более Николая с Валерой, но вот ты… Ты стал центром моей вселенной и я теперь от тебя никуда! Клянусь Русланом.
— Каким… Русланом? — поинтересовался, боясь услышать ответ, но вряд ли мог предположить такое: