— Спасибо, что нашли возможность с нами поговорить, — говорю я, чуть сжимая пальцы. — Знаю, вам было нелегко.
Она кивает, опускает взгляд на мою руку. Голова ее медленно отклоняется вбок, словно она что-то внимательно изучает. Потом вдруг разворачивает ладонь, хватает мою, притягивает ближе.
— Откуда это у вас?
Я тоже смотрю вниз и вижу, что на пальце у меня блестит кольцо, фамильная драгоценность Патрика. Меня охватывает паника, а она подносит мою ладонь прямо к глазам, вглядывается.
— Откуда у вас это кольцо? — спрашивает она снова, теперь уже глядя мне прямо в глаза. — Это — кольцо Софи!
— Ч-ч-что? — с трудом выдавливаю я, пытаясь забрать у нее руку. Но она держит цепко и не собирается отпускать. — Прошу прощения, что значит — кольцо Софи?
— Это кольцо моей дочери, — повторяет она снова, уже громче, снова буравя его взглядом. Овальный бриллиант, окруженный камешками помельче, дымчатое золото 583-й пробы, на моем тощем костлявом пальце оно слегка болтается. — Кольцо у нас в семье с незапамятных пор. Мне его подарили на обручение, а когда Софи исполнилось тринадцать, я отдала его ей. Она его не снимала. Оно было на ней, когда… — Диана смотрит на меня, в ужасе вытаращив глаза. — Когда она исчезла.
Я вырываю у нее свою руку и встаю.
— Прошу прощения, нам пора идти. — Прохожу мимо Аарона, распахиваю раму с сеткой от насекомых. — Аарон, за мной.
— Кто вы такие? — кричит женщина нам в спину, от потрясения не в силах подняться с кушетки. — Кто вы такие?
Я выбегаю наружу, слетаю вниз по крыльцу. Голова кружится, я словно пьяная. Как же это я кольцо-то забыла снять? Как можно было забыть? Подбежав к машине, я дергаю ручку дверцы. Она не поддается. Машина заперта.
— Аарон! — кричу я. Звучит глуховато, словно горло мне сдавили невидимые руки. — Аарон, откройте машину!
— КТО ВЫ ТАКИЕ? — кричит женщина сзади. Я слышу, что она уже вскочила с кушетки и бежит через дом. Открывается и тут же захлопывается рама, но я даже не успеваю обернуться — слышен щелчок, машина открыта. Я снова хватаю за ручку, распахиваю дверцу и прыгаю внутрь. Следом запрыгивает на водительское сиденье Аарон, заводит двигатель.
— ГДЕ МОЯ ДОЧЬ?
Машина дергается вперед, разворачивается и катит обратно вдоль дорожки. В зеркале я вижу сзади поднятую нами тучу пыли и бегущую следом мать Патрика, с каждой секундой она все дальше от нас.
— ГДЕ МОЯ ДОЧЬ? УМОЛЯЮ, СКАЖИТЕ МНЕ!
Она несется за нами, размахивая руками, потом вдруг падает на колени, охватывает ладонями голову и разражается рыданиями.
Мы молча едем через город, возвращаясь к шоссе. Мои сложенные на коленях руки трясутся от воспоминаний о том, как несчастная женщина бежала за нами по улице; живот сводит спазмами. Кольцо на пальце вдруг начинает невыносимо давить; я сдираю его другой рукой и бросаю вниз. Потом смотрю на него на полу и представляю себе, как Патрик аккуратно снимает кольцо с холодной, мертвой ладони своей сестры.
— Хлоя, — шепчет Аарон, не отрывая глаз от дороги, — что это было?
— Простите меня, — отвечаю я. — Простите меня, Аарон. Простите.
— Хлоя, — повторяет он уже громче. Сердито. — Что это еще за херня вышла?
— Простите меня, — еще раз повторяю я дрожащим голосом. — Я не знала.
— Кто она такая? — продолжает спрашивать он, вцепившись в руль. — Как вы ее отыскали?
Сидя рядом с ним, я молчу, не в силах ничего ответить. Его лицо поворачивается в мою сторону, рот широко открыт.
— Вашего жениха разве не Патрик зовут?
Я не отвечаю.
— Хлоя, ответьте мне! Ваш жених разве не Патрик?
Я киваю, по щекам струятся слезы.
— Да, — говорю я. — Да, Аарон, только я не знала…
— Какого хера? — Он качает головой. — Какого хера, Хлоя? Я ей свое имя назвал. Она знает, из какой я газеты. Вот черт, да я из-за этого работу могу потерять!
— Простите меня, — повторяю я. — Вы сами помогли мне все увидеть — когда спрашивали про моего отца и украшения, и кто еще об этом мог знать. Патрик. Патрик об этом знал. Патрик знал все.
— На вас наитие снизошло или?..
— Я у нас в шкафу нашла цепочку. Цепочку, очень похожую на ту, которую должна была носить Обри в день своего исчезновения.
— Вот черт…
— После этого я стала на многое обращать внимание. На то, как от него по-другому пахнет, когда он возвращается из командировок. Словно бы духами. Другими женщинами. Он утверждал, что в дни исчезновения Обри и Лэйси был в отъезде, но только там, куда он якобы ездил, его тоже не было. Я понятия не имела, где он пропадает по нескольку дней. Понятия не имела, чем занят, — пока не нашла у него в кейсе счета.
Аарон уже смотрит на меня так, будто я — ниспосланная ему на голову чума. Будто он готов оказаться сейчас где угодно, лишь бы не здесь, не рядом со мной.
— Какие еще счета?
— Я покажу их вам в мотеле, — говорю я. — Пожалуйста. Мне нужна ваша помощь.
Аарон колеблется, пальцы барабанят по рулевому колесу.
— Я вам уже говорил, — произносит он до невозможности тихо. — В моей работе доверие — это все. Честность — это все.
— Знаю, — отвечаю я. — И клянусь вам, что теперь расскажу все до самого конца.
Мы въезжаем на парковку рядом с блеклым зданием мотеля. Аарон выключает зажигание и молча сидит рядом со мной.
— Прошу вас, пойдемте в номер, — говорю я и кладу руку ему на колено. От прикосновения он отдергивается, но я вижу, что его решимость начинает таять. Аарон молча отстегивает ремень и, все так же не говоря ни слова, выходит из машины.
Дверь, когда я открываю ее, скрипит; мы входим в номер и запираем ее за собой. Внутри темно и холодно. Шторы плотно запахнуты, моя сумка так и лежит на кровати. Подойдя к прикроватной тумбочке, я щелкаю выключателем; флуоресцентная лампа отбрасывает на лицо стоящего у двери Аарона резкие тени.
— Вот что я нашла.
Расстегиваю сумку. Сую руку внутрь; ладонь тут же натыкается на лежащий сверху пузырек «Ксанакса», который я отпихиваю в сторону. Достаю белый конверт. Пальцы трясутся так же, как они тряслись, пока я копалась в раскрытом на полу гостиной кейсе Патрика, перебирала бумаги, аккуратно разложенные по папкам и скоросшивателям. Были там и образцы лекарств внутри разделенных на секции прозрачных пластиковых коробок — будто коллекция. Названия мне были прекрасно знакомы по ящику собственного стола: алпразолам, хлордиазепоксид, диазепам. Помню, как у меня перехватило дыхание, когда я прочитала последнее из них; мне привиделся волосок, медленно, словно перышко, опускающийся на пол. Я заставила себя искать дальше, пока наконец не нашла.
Счета. Мне нужны были счета. Я знала, что Патрик хранит все чеки, начиная от отельных и ресторанных, заканчивая бензоколонками и автомастерскими. Все, что можно списать с налогов.
Открываю конверт и вываливаю его содержимое на кровать; пачка бумаг с шелестом опускается на одеяло. Я начинаю их перелистывать, вглядываясь в адреса, напечатанные внизу каждого листка.
— Разумеется, часть счетов из Батон-Ружа, — говорю я. — Рестораны, отели. По чекам можно обрисовать картину того, где он провел день, а по датам на них — когда он там был.
Аарон подходит и садится рядом со мной, наши бедра соприкасаются. Он берет верхний из чеков и смотрит на него, взгляд прикован к низу страницы.
— Энгола, — говорит он. — Это в его зоне ответственности?
— Нет, — я качаю головой. — Но он туда часто ездит. Это-то и привлекло мое внимание.
— Почему?
Я отбираю у него счет, держу его перед собой в вытянутой руке, зажав кончиками пальцев, словно он ядовитый. Словно может укусить.
— В Энголе находится самая большая в Америке тюрьма строгого режима, — поясняю я. — Государственная тюрьма Луизианы.
Аарон поднимает голову. Поворачивается ко мне, его брови приподняты.
— А еще там находится мой отец.
— Ни хрена себе…
— Может статься, они знакомы, — продолжаю я, глядя на чек. Бутылка воды, бензин на двадцать долларов. И упаковка подсолнечных семечек. Помню, как отец мог высыпать такую целиком прямо в рот и принимался ими хрустеть, словно обрезанные ногти пережевывал. Как потом по всему дому обнаруживалась налипшая повсюду шелуха. В трещинах на кухонном столе, у меня на подошве. Кучкой на дне стакана, в лужице слюны.
Я думаю про маму, пытающуюся выговорить пальцами имя «Патрик».
— Потому-то он, наверное, все это и делал, — говорю я. — Потому и меня отыскал. Они поддерживают связь.
— Хлоя, вам нужно обратиться в полицию.
— Полиция мне не поверит, Аарон. Я уже пыталась.
— Что значит — уже пытались?
— У меня раньше были трения с полицией. Теперь прошлое работает против меня. Они думают, что я сумасшедшая…
— Ты не сумасшедшая.
Его слова заставляют меня умолкнуть. Я ошарашена так, будто он со мной сейчас заговорил по-французски. Впервые за последние несколько недель кто-то мне поверил. Кто-то принял мою сторону. Это так замечательно, когда тебе верят, когда на тебя смотрят с чистосердечной заботой, а не с подозрением, беспокойством или гневом. Я вспоминаю все наши с Аароном мелкие эпизоды, которые я старалась отодвинуть в сторону, старалась не придавать им значения. Как мы сидели рядом с мостом и говорили про воспоминания. Как тем вечером на диване, пьяная и одинокая, я собиралась ему позвонить. Вижу, что он собирается сказать что-то еще, поэтому наклоняюсь к нему и целую, пока он не заговорил снова. Пока ощущение не исчезло.
— Хлоя…
Наши лица совсем рядом, мы соприкасаемся лбами. Аарон смотрит на меня так, будто хочет высвободиться, будто понимает, что нужно высвободиться, но вместо этого его рука находит мое бедро, потом руку, волосы. Вот он уже отвечает на поцелуй; его губы вжались в мои, пальцы хватаются за все, до чего удается дотянуться. Я запускаю собственные пальцы ему в волосы, потом принимаюсь расстегивать ему рубашку, джинсы. Я снова в университете, бросаюсь навстречу чужому бьющемуся сердцу, чтобы собственное не чувствовало себя столь одиноким. Он осторожно укладывает меня на кровать, прижимается сверху, сильные руки отводят мои собственные за голову, сжимают запястья. Губы касаются моей шеи, груди. Пару минут спустя я чувствую Аарона внутри себя и позволяю себе забыть обо всем.