— Из больницы вышел, чтобы с тобой встретиться, — вздохнул Ахмед. — Бумаги подпишем — и опять в больницу. Не пью уже! Только с тобой.
Из-за спины показалась рука с бутылочкой коньяка и капнула в две рюмки. «Магомед», — догадался я.
Мы чокнулись. Я глотнул, Цадатов лишь сделал вид, что пьет.
«И тебя это ждет, — снова вылезло мое второе я. — Сколько твоих собратьев по перу отправилось к праотцам из-за этих вот рюмочек!»
«Пошел вон! — разозлился я. — За столик патриарха позвали меня, а не тебя».
«Юпитер, ты сердишься, значит, ты не прав, — не преминул показать свою образованность мой оппонент. — Пить любой дурак может, а ты вот не пей!»
С этими словами он удалился.
— Магомед! — позвал Ахмед.
К столику подскочил помощник Цадатова и помог ему подняться.
«У них тут все Магомеды или есть и другие имена?» — подумал я.
— Есть, — сказал Ахмед. — Это Ибрагим, тоже помощник.
Человек, как две капли воды похожий на Магомеда, помахал мне рукой.
— У тебя помощник есть? — встревожился Ахмед.
— Есть, — сказал я.
— Хорошо, — успокоился классик. — Завтра он тебя ко мне привезет, и мы все решим. Устал сегодня.
Что ж, завтра так завтра. Шумит море, над головой сияют крупные звезды, пахнет акация — куда торопиться?
— Поживи еще, — кивнул Цадатов. — Махачкала хороший город. Не хуже, чем Гуниб или Москва.
«Гуниб, кажется, был последним оплотом Шамиля? — вспомнил я. — А в Москве у каждого из нас по квартире. Проживем как-нибудь».
В гостиницу я снова поехал на машине Магомеда-министра. По дороге он поведал, что недавно едва не стал жертвой террористического акта.
— Выхожу из подъезда, меня вот эта машина ждет, — похлопал он рукой по сиденью, — у двери меня опережает девочка, в школу торопится. Я ее пропустил — и вдруг взрыв. Меня чуть-чуть ранило, девочку нет. Жизнь мне спасла!
В Махачкале я уже почти ничему не удивлялся, но эта история все же выходила за рамки обычной.
— Кто на вас охотится? — после паузы спросил я.
— Враги, — вздохнул Магомед. — Здесь у нас много врагов.
— Ваххабиты?
— И эти тоже, — отвернулся от меня и стал смотреть в окно министр.
Чувствовалось, разговор ему был неприятен. Но ведь не я его начинал.
Магомед-охранник, сидевший рядом со мной, пощупал кобуру под мышкой.
Когда-нибудь на Кавказе воцарится спокойствие? Или он останется пороховой бочкой на все времена?
С этой мыслью я вошел в гостиницу. За мной по пятам следовал Магомед. У нас были соседние номера, и я теперь понимал почему.
5
Я сел в машину и по привычке включил радио.
«В Махачкале в результате террористического акта погиб министр информации и национальных отношений…» — услышал я голос диктора.
— Ничего себе! — нажал я на тормоз. — Неужели Магомед?
Информацию о теракте передавали по всем новостным каналам, и мои сомнения отпали. Враги все-таки достали Магомеда.
В издательстве уже была практически закончена работа над собранием сочинений Цадатова. Я принес оригинал-макет первого тома на подпись Вепсову.
— Все в порядке? — взял он в руки титульный лист.
— Надеюсь, — посмотрел я на Тима.
Кот даже не открыл глаз. Если Тим дает добро, значит, действительно все в порядке.
— Выйдет восьмой том, — сказал директор, — придется снова ехать в Махачкалу.
— Зачем? — спросил я.
Кажется, я уже задавал этот вопрос перед первой поездкой.
— Вручать руководству республики! — поднял вверх короткий указательный палец Вепсов. — Может быть, я и сам поеду.
Я с сомнением посмотрел на него. Из своего кабинета он выбирался лишь в исключительных случаях. Бывало, и ночевал в комнатке за сценой. Впрочем, восьмитомник Цадатова вполне тянул на исключительный случай.
В Махачкалу мы все-таки полетели вдвоем, причем из вип-персоны я мгновенно превратился в носильщика.
«Хорошо, не в охранника, — думал я, сгибаясь под тяжестью упаковок с книгами. — Сейчас и не вспомню, как заряжается пистолет».
В махачкалинском аэропорту нас встретил Сулейман, который в предыдущий мой приезд был первым заместителем погибшего Магомеда.
— Теперь ты министр? — спросил я его.
— Нет, остаюсь замом. Вот он министр, — показал Сулейман на молодого человека.
— Заур, — представился тот.
Я посмотрел на Сулеймана. Он не выглядел расстроенным или обиженным, наоборот, улыбался как жених на свадьбе. «Странно, — подумал я. — Если бы в Москве или Минске первого заместителя не назначили министром на место ушедшего, он бы застрелился или хотя бы написал заявление об увольнении».
— Пусть работает, — сказал Сулейман. — Молодым надо дорогу давать. Ахмед в больнице, сейчас поедем к нему.
— Да, езжайте, у меня, к сожалению, дела, — сказал Заур.
Я вспомнил, что и у предыдущего министра были дела.
В больнице на входе стояли милиционеры с автоматами.
— Не положено, — сказал старший из них, когда мы попытались пройти внутрь.
— Сейчас, — достал из кармана мобильник Сулейман. — Пусть сам Ахмед скажет.
Он передал телефон милиционеру. Тот с недовольным видом выслушал длинную тираду Цадатова.
— Проходите, — посторонился милиционер, — только ненадолго. Этот с вами?
Он показал на Вепсова.
— С нами, — сказал я.
Вепсов дернулся, но ничего не сказал.
Ахмед бережно принял из моих рук подарочную коробку с восьмитомником. Чувствовалось, она не была для него тяжела.
— Наконец-то у меня появилось настоящее удостоверение личности, — сказал он. — Картинки хорошие?
— Лучший художник рисовал, — обиделся я.
— Если бы у другого поэта вышло такое собрание сочинений, — обвел взглядом своих гостей классик, — я бы ему позавидовал!
Все зааплодировали. Я с облегчением вздохнул: книги были одобрены на высшем уровне.
— Завтра в двенадцать ждет председатель Госсовета, — напомнил Сулейман.
— Мне нельзя, но я там буду! Ты будешь? — хлопнул меня по плечу Ахмед.
— Обязательно, — сказал я. — И вот он тоже.
Я показал на Вепсова. Тот дернулся и опять ничего не сказал.
— Пусть будет, — согласился Цадатов. — Прошу за стол!
Обильный стол был накрыт в соседней палате.
«Хорошо быть классиком на Кавказе, — позавидовал я. — Ничего нельзя — и все можно».
— Это надо заслужить! — доверительно наклонился ко мне Ахмед. — У вас в Белоруссии Танку тоже все можно.
Оказывается, он прекрасно знал, кто я и откуда.
— А Быкову? — спросил я.
— Быкову тоже можно, — подумав, сказал классик, — но он не возьмет. Очень честный.
Похоже, на Кавказе быть очень честным разрешалось не всем. Но я не стал забивать себе голову ерундой. Со своим уставом в чужой монастырь лезут только глупцы. И завоеватели.
— Теперь едем ко мне! — объявил Ахмед. — Уже чуду готовы.
— Что такое чуду? — спросил я.
— Блинчики с сыром, — сказал Сулейман. — По ним у нас определяют, хорошая невеста или нет.
— Чуду все делают хорошо, — возразил помощник Цадатова.
— Магомед? — посмотрел я на него.
— Конечно! — приосанился он.
Да, я уже знал, что всех помощников, охранников и прочих воинов здесь зовут Магомедами.
Сулейман и Магомед помогли Цадатову подняться.
— Эх! — с трудом разогнул колени Ахмед. — Не то я в банк положил. Нужно было не рубль — молодость положить.
Мы засмеялись.
— Молодец! — сказал Сулейман. — Настоящий аварец!
— Шамиль тоже аварец? — спросил я.
— Конечно! — обиделся заместитель министра. — Ахмед, я, Магомед — все аварцы!
— У меня в Союзе писателей двенадцать отделений, — остановился в дверях Цадатов. — Даже ногаец есть.
— Чем ногайцы отличаются от других? — спросил я на ухо Сулеймана.
— Степняки, — махнул тот рукой. — От монголов здесь остались.
— А таты?
— Таты в Дербенте.
Я понял, что национальную тему в Махачкале лучше не затрагивать: очень уж много национальностей.
Дома у Цадатова я был в предыдущий приезд. Собственно, это был не дом, а музей, построенный в честь классика. В нем все было аккуратно расставлено и развешано.
— Жена постаралась, — сказал мне тогда Цадатов. — Очень хорошая женщина.
Она не так давно умерла, и все старались говорить о ней в возвышенных тонах.
Я не поленился и поднялся по узкой лестнице на третий этаж, на котором размещался кабинет классика.
— Я сюда никого не пускаю, — сказал Ахмед, — но тебе можно. Ты мой друг.
Жалко, что этих слов никто не слышал. Все гости сидели внизу за столом.
— В следующий раз приедешь в Махачкалу, — обнял меня за плечи Ахмед, — говори всем, что ты мой друг, и тебе все дадут. Здесь меня знают.
Мне понравилась его скромность.
Кабинет, кстати, был обставлен довольно скромно. Но это тоже признак большого писателя.
— Во Внукове моим соседом был Яков Козловский, — сказал я.
— Все умерли, — вздохнул классик. — Гребнев, Солоухин, Козловский… Совсем один остался.
— Молодые не переводят?
— Переводят, но не так хорошо. У нас была другая страна.
Здесь он был прав. Великая советская литература осталась там, в Советском Союзе.
Надо сказать, я тоже не вписался в новое время, но не жалею об этом. Мне было уютно жить рядом с Быковым, Шамякиным, Думбадзе, Матевосяном, Зиедонисом и многими другими писателями. Что уж говорить о Цадатове, которого знали в самых отдаленных селениях великой страны.
На следующий день мы вручали восьмитомник Цадатова председателю Госсовета Дагестана. Фамилия его была, конечно, Магомедов. Эту ответственную миссию взял на себя Вепсов, хотя тащить коробку с книгами через весь кабинет ему было нелегко. С другой стороны, пусть знает, каково быть носильщиком при сильных мира сего.
— Кто такой? — громким шепотом спросил меня Цадатов.
— Директор, — сказал я.
— У тебя?
— У меня.
— Пусть носит, — успокоился классик.
На церемонии присутствовала вся верхушка республики. Новый министр информации и национальных отношений тоже стоял в уголке с подобострастным видом. Я подмигнул ему. Он этого не заметил.