Когда подъем прекратился, в животе у меня засосало. Тяжелая дверь раскрылась – за ней я сквозь ветровое стекло увидел величественный вестибюль. Яркие лампы, люстры.
Двое выбрались из машины, и я за ними. Они молча провели меня в пентхаус. Высокие потолки. Мраморные полы. Это было не просто богатство – совсем другой мир. Квартирка мультимиллионера. Я никогда таких не видел. В следующую комнату надо было спускаться по ступеням, а потом меня повели в глубь дома через бадминтонную площадку, устеленную густым белым ковром. Посредине лежал красный мяч – таким мог бы играть ребенок.
Сквозь открытую в дверь на веранду я видел большой патио и за ним – поднимающиеся к темному небу другие высотки. Мы были на двадцатом этаже – если не на тридцатом.
– Эрик.
Я обернулся на голос.
У гигантского стола черного дерева стоял Сатвик.
30
– Сатвик!
Я бросился к нему, и мальчишеское лицо Сатвика расплылось в широкой улыбке – личико херувима под седеющей шевелюрой.
Он протянул руку – пожать, но я схватил его и обнял.
– Что ты здесь делаешь? – спросил он.
Я хлопнул его по спине.
– Живой!
– Конечно, живой. А ты как думал?
– Я уж не знал что и думать. – Я огляделся. Кругом было роскошно. Два больших дивана, камин из белого кирпича. Возможно, гостиная, но я бы не взялся утверждать. Мне не хватало словаря. В домах, где я рос, таких комнат не бывало. – Ты хоть представляешь… – Я не находил слов, слишком велико оказалось потрясение. – Где тебя носило, черт возьми? – Я старался не кричать, но из облегчения быстро вырастало что-то другое. Гнев. Возмущение.
Сатвик покачал головой:
– Две недели провел здесь. Все еще не понимаю, что происходит.
Только теперь я заметил порез у него над глазом. Рана зажила – или ее залечили. А была она глубокой и пришлась ровно между бровью и линией волос. Похоже, стоило бы зашить, но следа швов я не видел.
Злость моя отхлынула.
– У тебя лоб…
– А у тебя? – Он кивнул на мою все еще перевязанную руку. – Что стряслось?
Я посмотрел на собственную ладонь. Успел забыть о повязке.
– Пожар был, – сказал я.
– Пожар? – Он наморщил лоб.
– В Хансене. Склад сгорел.
Он округлил глаза.
– Сгорел? Кто-нибудь пострадал?
Я мотнул головой.
– Только я.
– Как это случилось?
С чего бы начать? Все, что приходило в голову, тянуло за собой то, что было раньше.
– Много всякого было, – заговорил я. – Но прежде всего надо позвонить твоей жене. А потом Джереми. За тебя беспокоятся. Надо известить людей.
Он изменился в лице.
– Прости, Эрик.
– За что простить?
– Здесь не то, что ты думаешь.
В этот момент отворилась двойная дверь, и из кабинета в комнату вытекла небольшая компания, шумно болтавшая на ходу. Когда я увидел первого, у меня екнуло под ложечкой. Брайтон. Он улыбнулся, подходя к нам.
– Смотрите-ка это кто!
Темный свитер Брайтона с воротом-хомутом резко контрастировал с его золотыми волосами. Следом шли двое мужчин и женщина, но все трое остановились поодаль. Мужчины, пожалуй, походили на телохранителей, а вот женщину определить было труднее.
На ней был темный деловой костюм, в руках портфель. Адвокат или, может, бухгалтер. Немного за сорок, слишком угловатая, чтобы назвать красавицей, но запоминающаяся. Глаза бледной, текучей зелени.
– Мистер Аргус… – начал Брайтон, протягивая мне руку, – рад снова вас видеть.
Я оставил его руку висеть в воздухе.
– Зачем я здесь?
Улыбка его изменила форму, превратилась в узкую щель.
– Прямо к делу, – кивнул он. – Мне это нравится. Обойдемся без обычных любезностей. Вижу, вы двое с ними уже покончили. – Он обернулся к женщине: – Будьте добры…
Та кивнула и молча вышла. Охрана осталась.
Когда женщина ушла, Брайтон обернулся ко мне.
– Извините, что заставил вас ждать, но я отвечаю за дело, – сказал он. – Я решил, что пора нам опять поболтать.
Поболтать… Вот как это называется?
– Я слушаю.
– Наедине.
Он дал знак телохранителям, и оба шагнули к Сатвику. Один словно невзначай положил руку ему на плечо. Жестом близкого друга. Сатвик не сопротивлялся.
– Идемте, – Брайтон поманил меня за собой. Мы вышли в дверь веранды в дальнем конце комнаты. – Вас трудно поймать, Эрик, – заметил Брайтон, выходя. Огромное патио. Белый мрамор полов, стеклянные перила. Прохлада и шум уличного движения снизу. Тридцатый этаж – решил я, рассмотрев обстановку.
– Не так уж трудно, – возразил я. – Вы легко меня нашли.
– Ну тогда вас трудно понять. Все в вас непросто, а? Потому-то я искал возможности поговорить.
– И для этого меня похитили?
– Похитил? – Он захихикал. – Вы приехали по своей воле. Вас вежливо пригласили, вы согласились. Я не ошибаюсь?
Конечно, он был прав. Я и перед судом не мог бы этого отрицать.
– А как насчет Сатвика?
– Его, признаться, приглашали не так вежливо. Но с ним иначе нельзя. Сатвик боец, хоть по его виду этого и не скажешь. – Брайтон покосился на меня. – А вы – не очень. Вы предпочитаете уклоняться от боя, не так ли? Вы беглец.
Я достал из кармана телефон, нажал «Набор» и поднес к уху.
Я ждал, что Брайтон кинется на меня. А он опять улыбнулся.
– Кому вы станете звонить? Что скажете?
Он и с места не двинулся. И охрана не ворвалась, чтобы отобрать у меня телефон.
Три секунды послушав тишину, я отнял аппарат от уха и взглянул на экран. Вызов не прошел.
– Заблокировать телефон проще простого, – заметил он. – Мне требуется ваше безраздельное внимание, так что поговорим, не отвлекаясь на звонки, пока не придем к душевному согласию.
– Хорошо, давайте поговорим.
Я опустил мобильник в карман.
– Напрасно вы видите во мне врага, – засмеялся он. – Все не так плохо, как вам чудится. Распространенная ошибка – не понимая чьих-то мотивов, толковать их в дурную сторону. Нам хочется точно знать, где добро, где зло, но в действительности их не так легко разделить. На самом деле это вопрос точки зрения. На самом деле важен только вектор Вселенной. Остальное просто… излишества. Орнамент, украшения.
– А премия «Дискавери»? Тоже украшение?
Брайтон резко прищурился – я застал его врасплох.
– В некотором смысле. В других – нет. Как я говорил, нет ни добра, ни зла, есть только вектор. Но кое-кто действует против его направления. А есть такие, чья цель – продвигать стрелку вперед. Хотел бы я знать, из каких вы?
– Совершенно не понимаю, о чем вы говорите.
– Отлично понимаете. Вы сами удивитесь, как много вам известно. – Он мерил шагами белый мрамор. – Кстати, как ваша сестра?
Угроза даже не скрывалась.
– Чего вы хотите?
– Хочу услышать ваше мнение по одному вопросу. По теме, в которой вы, по-видимому, специалист. – Он, не останавливая шагов, бросил на меня взгляд. – Если вы что-то сделаете, напившись до беспамятства, это считается?
Я уставился на него.
– Вы, конечно, должны были задумываться над этим вопросом, – продолжал он. – Сознание, что ни говори, такой ограниченный ресурс. Итак, если вы, хлопнув дверью, сломали руку сестре, будучи пьяным, – сломали так, что потребовалась операция… – Он оставил вопрос висеть в воздухе.
Лицо мне словно окатили кипятком.
– В сомнении должно найтись некоторое утешение, – рассуждал он. – Оправдание. Остаетесь ли вы на месте, позади собственных глаз, когда пьяны до беспамятства? По-прежнему ли отвечаете за свои поступки? – Он подошел ко мне и остановился рядом. Негромко проговорил прямо над моим плечом: – Это засчитывается вам в вину?
Кулаки у меня сжимались и разжимались. Я открыл рот, хотел заговорить, но не доверял словам.
Он тихонько хмыкнул.
– Итак, за этим наружным хладнокровием что-то есть. Я уж начал сомневаться. Скажите как профессионал – в пьяном беспамятстве вы вызовете коллапс волны? Это, знаете ли, можно проверить. У нас есть отличный бурбон. Из особых фондов, двойной выдержки. Вам всего-то и надо, что пить да пить, пока Сатвикова коробочка наблюдает за результатами. Отпустит она вам все грехи или нет? – Брайтон шагнул к перилам. Поднимался ветер. Издалека донесся автомобильный гудок, за ним другой. Голос города. Он склонился над перилами. Я подумал, что мог бы скинуть его. Обхватить за колени и приподнять. Он обернулся, словно подслушав мысли. – Хотел бы я знать, куда девается сознание, когда вы пьяны до беспамятства. – Он смотрел так, словно ждал от меня ответа. – Этот груз, который так тяготит вас… – продолжал он. – Сознание – великий дар, но иногда оно непереносимо. Вы на всё пойдете, лишь бы его погасить. Чего вы боитесь?
Он подошел вплотную.
– Говорят, чтобы узнать человека, надо узнать его страхи. Чего вы боитесь больше всего, Эрик? Того, что забыли? – Он будто читал у меня на лице. – Нет, этого боятся другие, не вы. Может быть, вы боитесь, что не сумеете закончить работу? – Кажется, его испытующий взгляд нашел что-то в моем лице. – А, вот оно, верно? Должно быть, случившееся в Индианаполисе вас сильно ударило.
– Зачем я здесь?
– Вы всё спрашиваете, а ответ прямо перед вами. Скажите, какой мне с вас прок? Какой прок с Сатвика?
– Не знаю.
– В странные времена мы живем. Никогда в истории еще не удавалось примирить плоть с духом. А мы этого достигли.
Я остро глянул на него. «Плоть с духом» – знакомый стиль.
– Вы говорили с Роббинсом.
Брайтон кивнул.
– Шептал ему на ухо. Нашептал достаточно, чтобы не сомневаться – он не создаст проблем. А вот вы… – он ткнул меня пальцем, – сколько же проблем вы создали миру!
Он снова обернулся к панораме города.
– Что за мир вы создали, Эрик? Вы хоть на минуту задумывались? Ваш экспериментик – ваш с Сатвиком, и его повторят все любопытные ученые, проверят и перепроверят, и узнают то, что обнаружили вы: что некая часть населения не способна вызвать коллапс волны. Вы думаете, это известие удастся остановить? Думаете, ваше открытие можно закрыть?