– Но случилось именно это.
Она задрожала:
– Клянусь, Теодор, Эйприл не симпатизирует нацистам. Мы говорили о Гитлере – она ненавидит все, за что он выступает, и, кажется, совершенно уверена, что в глубине души ее немецкий офицер чувствует то же самое. Они обсуждали это наедине, и он всего лишь выполняет свой долг перед страной. Он хочет, чтобы эта война закончилась, так же сильно, как мы.
– Ты необъективна. Ты веришь каждому ее слову.
– Неправда.
– Разве? – с горечью спросил он. – Твоя сестра больше года скрывала от тебя свое местонахождение. Она заставила тебя поверить в то, что пала жертвой войны, но стоило ей вернуться – и ты немедленно ее простила.
– Но она правда мне писала, – возразила Вивиан. – Просто письма терялись по дороге. А может, их перехватывали.
– Ты и в это веришь?
– Конечно, верю, – раздраженно фыркнула Вивиан.
Он окинул ее суровым взглядом.
– Ну, я твоей уверенности не разделяю. То, как она описывает лейтенанта Людвига Альбрехта, не соответствует портрету человека, о котором мне сегодня рассказали. Я видел фотографии и подробные отчеты о его деятельности и передвижениях. Он опасен, он наш враг. Да поможет нам бог, ведь это он ведет немецкие войска к нашим берегам. Если Эйприл искренне верит в его порядочность, то она либо слепа, как летучая мышь, либо набитая дура. – Несколько секунд Теодор молчал, его челюсть напряженно подрагивала. Затем он пристально посмотрел на Вивиан. – Ты должна дать мне слово, что не расскажешь ей об этом разговоре. О том, что за ней следят и подозревают в государственной измене. Пока за ней не было замечено преступных действий. Но если она тайно помогает врагу – или намеревается помочь, – нам нужно знать. Чем точнее – тем лучше. Тогда мы сможем выйти на других изменников, с которыми она, возможно, поддерживает связь. У тебя есть какая-нибудь информация? Может, она упоминала что-то подозрительное? Или прятала какие-нибудь письма, бумаги, документы? Что-нибудь сомнительное.
Время секретов прошло. Вивиан понимала, что, если она надеется вернуть доверие мужа, то должна во всем ему признаться.
– У нее есть фотографии с ним, – выпалила она, приосаниваясь. – Она прячет их в потайном отделении одного из своих чемоданов. Но это просто любовные снимки. Все, что у нее от него осталось.
– В потайном отделении, говоришь?
– Да.
– В нем было что-нибудь еще?
– Нет, она показывала мне их в открытую – даже научила открывать это отделение. Показала, на какую кнопку надо нажать.
– Покажи мне. И сами фотографии тоже.
– Сейчас? – Вивиан непонимающе захлопала глазами.
– Нет. Завтра. Уведи ее куда-нибудь – а я обыщу ее комнату. Расскажи мне, что искать и как вскрыть это потайное отделение.
Вивиан закрыла глаза руками:
– Это отвратительно. Неправильно.
Выражение его лица смягчилось. Он подошел и сел рядом с ней:
– Будем надеяться, что мы не выясним ничего нового – что все так, как ты считаешь, и она правда не изменяла Великобритании. Но умоляю тебя, Вивиан, не передавай ей наш разговор. Ты должна в первую очередь думать о своей стране. Я хочу знать, что могу тебе доверять. Я ведь могу? Клянешься?
Она устало посмотрела ему в глаза:
– Да, ты можешь мне доверять. Прости, что сразу не рассказала тебе об этих фотографиях. Она взяла с меня слово.
Долгое время он молчал. Оба сидели неподвижно, потупив взгляды.
Внезапно Вивиан почувствовала, будто навсегда потеряла кое-что важное – чистую, непоколебимую веру в то, что их души связаны, что Теодор был для нее всем, а она была всем для него. Она сама предала эту веру, скрыв от него правду, и теперь он знал о существовании в мире еще одного человека, с которым ее связывала глубоко личная, нерушимая связь. Ревновал ли он? Или это было неправильное слово? А вдруг он понимал ее? Вивиан отчаянно хотелось знать ответ на этот вопрос. Но если их души и правда были связаны, разве она не догадалась бы, о чем он думает?
Казалось, ее тело окаменело. Она знала, что он любит ее, глубоко и самозабвенно, и сделает все, чтобы защитить ее и их нерожденного ребенка. В его преданности не приходилось сомневаться. Но это-то и кромсало ее сердце ножом – потому что ее муж больше не был уверен, что она чувствует к нему то же самое. Она видела все по его глазам. Кого из них она спасла бы, если бы ей пришлось выбирать? Эйприл или Теодора?
Она и сама не знала ответа на такой вопрос – и это ее убивало. И это убивало его.
Глава 17
Осень всегда была любимым временем года Вивиан. Ей нравились сентябрьские цвета, обвораживал запах опадающих листьев. Один-единственный глоток свежего осеннего воздуха придавал ей душевных сил. Но в этом году все было по-другому. Ее беспрестанно терзала неуверенность и страх перед будущим. Одни только мысли о грядущих холодах наполняли сердце ужасом: если немцы переправятся через Ла-Манш, эта зима может оказаться самой суровой за всю историю их нации.
Ее беременность была одновременно и благословением, и проклятием. С одной стороны, она укрепляла их с Теодором отношения. Ему трудно было таить на нее обиду за то, что она выгораживала Эйприл, – трудно из-за той глубокой, животрепещущей связи, которая теперь их соединяла.
С другой стороны, из-за беременности ее тошнило по утрам, а большую часть дня она изнемогала от усталости. Все, чего она хотела, – лежать в постели, пока ее мучает токсикоз, и наслаждаться послеполуденным сном. Но кто-то должен был поддерживать государство в этой войне: раздавать чай и бутерброды фабричным рабочим и пожарным и собирать средства на производство всевозможных важных вещей. Кроме того, Вивиан присматривала за Эйприл. Всякий раз, когда сестра выходила из дома, Вивиан спрашивала, куда она направляется. Иногда Эйприл легкомысленно отвечала что-нибудь вроде: «Никуда. Просто покатаюсь по парку», – и Вивиан тонула в пучине тревоги.
Она переживала, что за Эйприл наблюдают спецслужбы, и молилась, чтобы сестра не сделала чего-то опрометчивого или подозрительного. Чего-то, что могло вымостить ей дорогу в тюрьму. Больше всего на свете Вивиан хотела доказать всем, что они неправы – и Эйприл никакая не изменница.
Каждый день она боролась с желанием предупредить сестру, чтобы та уж точно не скомпрометировала себя, но молчала: она дала слово Теодору. Он был отцом ее ребенка, им предстояло вместе строить будущее. Она не могла снова обмануть его доверие. Заслужить его прощение во второй раз будет попросту невозможно. Этот невыносимый внутренний конфликт рвал ее душу на части.
Услышав, как открылась входная дверь, Вивиан села в кровати. Она посмотрела на часы – надо же, проспала все на свете. Время уже перевалило за десять.
Отбросив одеяло в сторону, Вивиан выскользнула из постели, прошлепала к окну и раздвинула занавески. Щурясь от яркого дневного света, она выглянула на улицу.
Ну конечно. Это была Эйприл. Лихо запрыгнув на велосипед, покатила в сторону центра. Куда она направлялась? Вивиан терпеть не могла, когда Эйприл уходила из дома без предупреждения.
Она поспешила в гардеробную, где быстро сменила ночную рубашку на коричневую твидовую юбку и белую блузку. Пригладив волосы расческой, она сунула ноги в туфли на низком каблуке и сбежала вниз по лестнице. Казалось, в доме не осталось ни души. Лишь миссис Хансен на кухне увлеченно намывала кастрюлю из-под тушеного мяса.
– Доброе утро, – поприветствовала ее Вивиан. Экономка, явно не ожидавшая этого, вздрогнула, затем вытерла руки о фартук и повернулась к ней:
– Миссис Гиббонс, наконец вы проснулись. Как ваше самочувствие?
– Гораздо лучше, спасибо, хотя от тоста я бы не отказалась. Но, прошу вас, не беспокойтесь. Я сама все сделаю.
Миссис Хансен снова занялась посудой, а Вивиан принялась хозяйничать на кухне. Она быстро нашла нож, отрезала себе ломтик хлеба и положила его на жаровню.
– Вы, случайно, не знаете, куда ушла Эйприл? Буквально несколько минут назад? – спросила она. – Она села на велосипед и уехала.
– Боюсь, этого я не знаю. В последний раз, когда я ее видела, она читала газету в столовой для завтраков. И не говорила, что куда-то собирается.
– Ну, утро сегодня прекрасное, – непринужденно пожала плечами Вивиан. – Наверное, захотела погреться на солнышке.
– И правильно. Нельзя пренебрегать таким погожим деньком в Лондоне. Как говорил мой дорогой отец, «к полудню небо снова затянет облаками».
– И был совершенно прав, – вежливо согласилась Вивиан.
Взяв тост и чашку молока, она поднялась наверх, в столовую для завтраков, и позвонила Теодору, чтобы сообщить ему об уходе Эйприл. Как только она повесила трубку, в комнату вошла миссис Хансен с чайником на подносе.
Два часа спустя Эйприл наконец влетела в парадную дверь – Вивиан как раз собиралась на свою смену в волонтерскую службу.
– Ты вернулась, – заметила она.
– Да. – Казалось, Эйприл запыхалась. – И даже успела до твоего ухода. Я мигом. Сменю блузку – и пойдем.
Эйприл взбежала по лестнице, и Вивиан обратила внимание, что через ее плечо была перекинута громоздкая сумка. Эйприл крепко сжимала ее в руках.
– Где ты была? – с нажимом спросила Вивиан.
– Да так, нигде. Просто гуляла, – крикнула Эйприл со второго этажа и тут же бросилась покорять следующий лестничный пролет. Наконец она добралась до своей спальни и, громко хлопнув дверью, затихла.
Вивиан нетерпеливо ждала ее возвращения, расхаживая взад-вперед по прихожей. Она нервно грызла ноготь на большом пальце, размышляя, стоит ли ей потребовать у Эйприл показать содержимое сумки.
Вместо этого она решила снова позвонить Теодору – доложить ему о том, что Эйприл вернулась. Он пообещал наведаться домой, пока их не будет, и выяснить, что она принесла с собой.
Услышав, как Эйприл спускается по лестнице, Вивиан быстро повесила трубку.
– Готова? – спросила она.
– Да, мы же не хотим опаздывать, – улыбнулась Эйприл, на ходу повязывая на шею симпатичный шелковый шарф.