Когда я вышла в зал, группа уже играла первую композицию – инструментальную версию Tea for Two в джазовой обработке. Двери столовой распахнулись для девушек, которых привезли на автобусе из Гилдфорда.
Я отошла в сторонку, любуясь подвешенным к потолку диско-шаром. Зажглись расставленные по углам прожекторы, и танцпол неожиданно, точно по волшебству, заискрил отраженным светом. Приятнее всего было осознавать, что в ближайшие три часа война до нас не дотянется.
Когда я запела Boogie Woogie Bugle Boy[12], казалось, на танцпол вышли все. Пары увлеченно танцевали свинг, но тут лидер группы решил, что пора сделать небольшой перерыв. Мы завершили первую часть концерта песней La Vie en Rose[13], которую я исполнила на французском.
Несколько минут спустя я вышла на улицу подышать свежим воздухом. Встала подальше от стайки местных девушек, которые бесстыдно флиртовали с янки, – на крохотную полянку с видом на аэродром.
Я стояла в одиночестве и, запрокинув голову, смотрела на звезды. Как всегда, мои мысли обратились к Людвигу. Быть может, сейчас он стоял под ночным небом где-нибудь в Европе и думал обо мне, глядя на те же звезды. Не погиб ли он? Этого я не знала. Мне давала силы жить лишь моя непоколебимая вера в то, что он где-то там, целый и невредимый, сражается на войне, в которую не верит, и тоскует по мне так же сильно, как тоскую по нему я.
Я все глубже зарывалась в воспоминания о нем и его прикосновениях. Людвиг. У нас родился сын. Его зовут Эдвард, и он унаследовал твои прекрасные голубые глаза.
– Что за ночь!
Вздрогнув от неожиданности, я обернулась: слева от меня стоял, тоже любуясь звездами, американский пилот. Его выдал акцент – но, как ни странно, он был в форме британских королевских войск. Я узнала значок с крыльями, приколотый над его левым нагрудным карманом, – символ принадлежности к нашим военно-воздушным силам.
Я удивилась, что этот мужчина – высокий, темноволосый, с красивым, точеным профилем – забыл здесь: ему бы блистать на танцполе и очаровывать местных девушек.
– Чудесная, – вежливо ответила я. – Вот бы везде царил такой же мир.
– Нам везет. По крайней мере пока.
Эти слова отрезвили меня, напомнив, что многим из этих храбрых парней вскоре предстояло пересечь Ла-Манш и пожертвовать своими жизнями, чтобы положить конец нацистским бесчинствам.
Подул свежий ветерок – я поежилась и обхватила себя руками, жалея, что не подумала накинуть на плечи шарф.
Не говоря ни слова, американец расстегнул пиджак и перехватывающий его пояс.
– Вы, кажется, замерзли. Вот, закутайтесь.
Отказаться было бы невежливо, поэтому я поблагодарила его и завернулась в тепло его тела, запертое в рукавах его кителя.
– У вас красивый голос, – сказал он. – И большой талант.
– Спасибо. Очень любезно с вашей стороны. – Я снова устремила взгляд в звездное небо.
– Мне особенно понравилась последняя песня. Как она называется?
– La Vie en Rose.
– La Vie en Rose… – повторил он так же понуро, как покачивался позади нас тронутый легким ветерком американский флаг. – Да, так. У вас превосходный французский. Вы говорите по-французски – или просто песню заучили?
– Нет, я говорю на нем уже… кажется, целую вечность.
– Учили в школе?
– Моя мать была француженкой. Я пол-детства провела в Бордо.
– Серьезно? В Бордо? Это же там делают все вино?
– Не все, – хихикнула я, – но да, в этом районе множество отличных виноделен.
Мгновение мы молчали, слушая, как стрекочут сверчки. Наконец американец повернулся ко мне и протянул руку.
– Лейтенант Джек Купер. Из Коннектикута, США.
Я вложила свою руку в его ладонь:
– Приятно познакомиться с вами, лейтенант. Меня зовут Вивиан Гиббонс.
– Знаю, – улыбнулся он. В его магических карих глазах заплескалась дружелюбная игривость.
– Правда?
– Да.
– Откуда же? Догадываюсь, что вы не на афише мое имя прочли.
– Нет, не на афише. – Он молча отвернулся и окинул взглядом взлетно-посадочную полосу, оставив мой вопрос без ответа.
– Так вы скажете или нет? – рассмеялась я.
Мгновение поразмыслив, он посмотрел мне в глаза:
– Вас все на базе знают. Даже прозвище вам дали – Недостижимая. «Недостижимая едет» – так все говорят, когда вы направляетесь в город.
– В каком смысле «недостижимая»? – озадаченно нахмурилась я.
– Просто вы самая красивая женщина в Суррее, да вот только живете в замке на холме и держитесь особняком.
– Американцы… – покачала головой я. – Ждете, что все англичанки будут денно и нощно строить вам глазки.
– Лично я ничего не жду.
– Понимаете, я вдова. – Мне захотелось как-то оправдаться. – Потеряла своего мужа во время бомбежки, в Лондонский блиц. Конечно, держусь особняком. Я все еще оплакиваю его.
Это было откровенной ложью. Я тосковала по совершенно другому мужчине. Единственному, кого когда-либо любила. Единственному, кого хотела.
– Соболезную. – Пристальный взгляд Джека блуждал по моему лицу, пока не остановился на глазах.
Внезапно я почувствовала себя абсолютно беззащитной – и это ощущение мне не понравилось. Я не хотела, чтобы этот человек – или кто-либо другой – узнал, кто я и что занимает мои мысли. Людвиг был тайной – моей тайной.
– Мне пора. – Выскользнув из большого пиджака, я протянула его американцу. – Было приятно с вами поболтать.
Но едва я направилась в сторону столовой, как он снова окликнул меня.
– Подождите, Вивиан. Простите. Похоже, я все испортил. Не уходите. Не подарите ли мне танец?
Я остановилась и снова повернулась к нему:
– Танец? Здесь?
– Да. Я не смогу дослушать концерт до конца – мне через час вылетать. – Он подал мне руку. – Всего минуту? Пока играет эта песня?
Я прислушалась к едва различимому вдали от столовой пению граммофона. Это была Билли Холидей – God Bless the Child.
Я неспешно приблизилась к лейтенанту:
– Полетите через Ла-Манш?
– Вообще-то я не имею права разглашать эту информацию.
– Конечно, вы правы. – Я уставилась себе под ноги, в траву. Вероятно, ему предстояло лететь на вражескую территорию – а их самолет могли сбить еще до восхода солнца. Отказать ему в танце, который мог стать для него последним, казалось мне не очень патриотичным. К тому же песня почти закончилась – оставалась всего пара куплетов, – поэтому я взяла себя в руки и неуверенно шагнула вперед.
Его большая ладонь сомкнулась вокруг моей, другой рукой он обхватил меня за талию. Казалось, до этого я в последний раз танцевала целую вечность назад. Мое дыхание участилось. Наши лица были так близко, что я чувствовала запах его пены для бритья.
Какое-то время мы кружились в тишине – только прохладный ветерок шелестел в траве и развевал над нашими головами американский флаг.
Это молчание вдруг стало меня тяготить. Я слегка отстранилась:
– Могу я спросить, почему американец носит форму королевских войск?
– Конечно. Я приехал сюда еще летом сорокового – до того, как США вступили в войну.
– Почему?
– Потому что мне не нравилось то, что я видел… то, что творил Гитлер. Я не мог сидеть сложа руки и наблюдать. Решил, что должен что-то сделать.
– Что ж. Похвально. Спасибо вам.
Казалось, песня пролетела секунд за десять. Мы разошлись. Из танцевального зала донесся приглушенный свист: обернувшись, я поняла, что это был лидер группы – он активно махал мне, стоя в дверях.
– Вам пора, – заметил Джек.
– Да.
– Спасибо за танец.
– Не за что. Осторожнее там – наверху.
– Я всегда осторожен, – ответил он, провожая меня взглядом.
У двери я оглянулась – он все еще стоял на поляне и, запрокинув голову, смотрел на луну.
Я мысленно помолилась за него: «Вернись целым и невредимым, Джек Купер. Удачи тебе – и всем остальным летчикам, которые поднимутся в небо сегодня вечером». Обычно мои молитвы оставались без ответа. Я не была уверена, что они вообще приносят пользу. Но продолжала молиться – снова и снова. Потому что я не привыкла сдаваться. Мы должны были поддерживать наших парней – всеми доступными нам способами.
Домой я возвращалась в темноте. Ехать было недалеко – не больше пары километров, – но, заслышав свист и улюлюканье пьяных американских солдат из проносившихся мимо армейских джипов, я всерьез забеспокоилась о собственной безопасности. Я выдохнула, только когда добралась до Гранчестер-холла и, оставив велосипед у входа, вошла внутрь.
Звук моих шагов эхом отразился от высокого, украшенного фресками потолка вестибюля. В то же мгновение распахнулась библиотечная дверь, из-за которой показалась непривычно взволнованная Кэтрин.
– Вивиан, наконец-то ты вернулась! Я так рада. У нас замечательные новости – мы как раз празднуем. – Она поманила меня рукой. Было очевидно, что этим вечером она крепко налегла на бренди. – Пошли, пошли.
Я последовала за ней в библиотеку. В камине потрескивал огонь, Джордж сидел на зеленом диване, поглощенный беседой с двумя не знакомыми мне людьми – мужчиной и женщиной.
Кэтрин чуть ли не силой протащила меня по мягкому ковру.
– Смотри, кто к нам пожаловал, – радостно объявила она.
Я уставилась на молодую пару. Вивиан наверняка знала их, но я видела их впервые. Интересно, а они меня знали? Мужчина встал, и в свете огня я разглядела его лицо, знакомое мне по множеству фотографий, хранившихся в особняке.
– Генри?
– Вивиан! – воскликнул он, подходя ближе. – Как я рад нашей новой встрече. – Он галантно поцеловал мою руку. – От тебя по-прежнему невозможно оторвать глаз! Давно не виделись.
– И не говори, – улыбнулась я, не представляя, сколько времени прошло с их с Вивиан последней встречи. – Добро пожаловать домой.
Он повернулся к сидящей на диване женщине:
– Клара, позволь представить тебе жену Теодора, Вивиан. Вивиан, познакомься с моей женой, леди Стэнфорд.