– Но как так получилось?
Он слегка поерзал на бревне:
– Я уехал из Берлина, чтобы быть с девушкой. Мы познакомились в библиотеке. Читали одну и ту же книгу за одним и тем же столом. Она сказала, что проездом в Берлине – приехала навестить бабушку. Оказалось, наши бабушки были подругами. Это было до войны, представляешь? Когда будущее виделось нам светлым. Да уж, никогда я так не ошибался. Для евреев оно таким уж точно не стало.
– Она тоже была еврейкой?
– Ja, и пока я ехал в поезде обратно в Берлин – после того как побывал у нее, в Гамбурге, – мою семью арестовали. А потом та же участь постигла и ее близких. Всех забрали. Каждого. Вот так просто. – Он щелкнул пальцами.
– Мне так жаль.
Он сунул руку в карман, снова достал фляжку, отпил и протянул ее мне. На сей раз я отказалась – для приема грузов из Англии требовалась свежая голова.
– Она была очень красивой, – сказал он. – Я собирался жениться на ней – и наши родные так радовались за нас.
– Тебе удалось выяснить, куда ее отправили? Может, ей удалось выжить?
Я тешила себя подобной надеждой уже четыре года.
Ганс покачал головой:
– Ее и всех ее родных загнали в газовую камеру в концлагере в Польше. Как и мою семью.
– Ты в этом уверен? – Я всеми силами пыталась уцепиться за вероятность того, что кто-то выжил. Сбежал.
– Абсолютно. Нацисты очень тщательно все регистрируют.
Я не представляла, как ему удалось получить доступ к этим записям, но поэтому он и был знаменитым Серым Призраком. Наверное, методы у него были весьма искусные, а информаторы – люди осведомленные.
Ганс резко встал и подошел к краю поля:
– Слышишь? Они совсем близко.
Я вскочила на ноги, тоже уловив отдаленный гул приближающихся самолетов, и полезла в рюкзак за фонариком.
Арман с Дейдрой уже бежали по полю, и я поспешила к ним присоединиться. Встав буквой «Г», мы направили свет фонарей в небо, чтобы указать точку сброса. Несколько мгновений спустя четыре самолета синхронно сбросили груз. Контейнеры опускались на белых шелковых парашютах – точно клубящиеся в ночном небе облачка. Наши товарищи из французского подполья вышли из леса с тележками и фургонами, и мы принялись вместе собирать дары Управления.
Я не знала, куда делся Ганс после нашего разговора о потерянных близких. Он просто исчез, когда в небе появились самолеты, и я жалела, что не попрощалась с ним.
На следующее утро я думала, не приснился ли мне весь этот разговор, – таким нереальным он теперь казался.
Я понятия не имела почему, но через неделю после приема грузов неожиданно оказалась в руках гестапо.
За несколько дней до этого мы с Дейдрой съехали из нашей уютной квартирки в Сен-Жан-де-Брей и нашли жилье подешевле в Фей-о-Лож. Мы приняли это решение из соображений безопасности. Нами слишком сильно заинтересовался незнакомец, когда увидел, как мы в баре заговорщицки склонили друг к другу головы. Чушь, конечно: мы всего лишь обсуждали Риту Хейворт[16] – но встречают по одежке.
Незнакомец был местным жителем, а не немецким солдатом, но во Франции было полно коллаборационистов. Они доносили на соотечественников по малейшему поводу, стараясь выбить себе место под солнцем и подачку от оккупантов. После выхода из бара за нами последовал другой мужчина, но нам удалось стряхнуть его с хвоста.
Мы решили, что нас в чем-то заподозрили, поэтому собрали вещи и уехали из города на следующее же утро.
Этого оказалось недостаточно. Через неделю после приема грузов мы с Дейдрой проснулись в два часа ночи от громкого стука в дверь. Мы едва успели сесть в кроватях, как в комнату ворвались два гестаповца в форме. Вскочив на ноги, мы схватились за руки и попятились к дальней стене. Пришельцы направили автоматы нам в лица.
– Предъявите документы! – На пороге неожиданно возник еще один гестаповец в очках и с изуродованными шрамами щеками.
Мы с Дейдрой кинулись к своим сумочкам и протянули ему документы. Он с мрачным видом изучил их, его глаза горели подозрением.
– Обыщите комнату, – приказал он своим подчиненным, которые немедленно принялись выдвигать ящики, заглядывать под кровати и сбрасывать с полок книги. Один из них приподнял мою подушку, где я прятала обоюдоострый кинжал в ножнах. Он схватил его и поднял высоко над головой.
Старший офицер прищурился:
– Ай-ай-ай, фройляйн. Какое компрометирующее у вас оружие!
Я пожала плечами, позволив шелковистой ткани моей ночнушки немного соскользнуть вниз.
– Осторожность девушке не повредит.
Он шагнул вперед, грузно протопал по дощатому полу и наотмашь ударил меня по лицу. Меня пробила нешуточная дрожь.
– Я не давал вам разрешения говорить. Но вы еще у меня запоете. Одевайтесь. Обе.
– За что? – Дейдра заплакала, притворяясь невинной, испуганной молодой француженкой. – Мы же ничего не сделали, месье!
Глянув на нее с отвращением, офицер повернулся и направился к двери:
– Будут сопротивляться – стреляйте.
И мы с Дейдрой принялись спешно одеваться под прицелом автоматов.
Нас в наручниках доставили в орлеанскую тюрьму. Там гестаповцы высыпали содержимое наших сумок на стол, обыскали нас, протащили вниз по крутой лестнице и завели в одиночные камеры предварительного заключения. Сняв с меня наручники, охранник вышел, громко лязгнув тяжелой железной дверью. Я осталась в одиночестве, запертая в холодной, сырой камере, и дрожала от страха и гнева.
Вопросов нам пока не задавали, и ожидание становилось невыносимым. Стояла темная ночь. Возможно, они просто хотели подлить масла в огонь наших страхов. Я припомнила слова нашего английского начальника. Ожидание страшнее всего.
В камере была маленькая узкая койка, но ложиться я не собиралась. Мне нужно было подумать. Был ли у меня шанс сбежать? Я осмотрела камеру, но она находилась под землей – без единого окна. Вскрыть дверь тоже не представлялось возможным – она была монолитная, с крошечным прямоугольным окошком на уровне глаз.
Я грызла ноготь на большом пальце, расхаживала взад-вперед и гадала, кто нас сдал – или где мы прокололись. Ведь как-то враги узнали, что мы в Фей-о-Лож?
Неужели на нас донес тот незнакомец из бара? Или хозяйка новой квартиры подслушивала через дырку в стене? Что стряслось с другими членами нашей группы? С Арманом? С Бенуа? С нашими друзьями из французского подполья? Возможно, кто-то из них попался – и, сломавшись под пытками, сдал всех остальных.
Сорок восемь часов. Именно столько мы должны были продержаться, чтобы наши товарищи поняли, что нас схватили, и залегли на дно.
Я беспокоилась о Дейдре. Все ли с ней было в порядке? И насколько она была сильной?
Мне не оставалось ничего другого, как только сидеть и ждать.
Час спустя лязгнул железный засов. Дверь распахнулась, истошно скрипнув петлями. Мои внутренности опалила паника. Я встала. Охранники скрутили меня и потащили наверх, в кабинет на втором этаже. Там меня швырнули на стул. Мои руки крепко привязали к спинке.
За большим письменным столом сидел офицер с изуродованным лицом, который ударил меня в спальне.
– Назовите имена агентов, с которыми вы работаете.
– Не понимаю, о чем вы говорите, – ответила я по-французски.
– По-английски, пожалуйста.
Я повторила свои слова по-английски – с французским акцентом, – и добавила:
– Я приехала в гости к своей двоюродной сестре. Я из Бордо.
– Вранье, – равнодушно отчеканил он. – Вы британка. Назовите имена.
Я в панике замотала головой – какая невинная француженка из Бордо не задрожала бы на моем месте?
– Я уже сказала, что француженка! Я ничего не знаю! Приехала к сестре. Только и всего.
Он взял мои документы и помахал ими в воздухе.
– Здесь указано, что вы живете по адресу улица Нико, 122, но мы проверили – такой улицы не существует.
– Конечно, существует. Кто-то, наверное, просто ошибся.
Он отодвинул свой стул, обошел стол, встал передо мной и наклонился, глядя мне прямо в глаза. Он был так близко, что я видела крупные поры на его носу и чувствовала запах шнапса в его дыхании.
– Мы знаем, что вы с вашей хорошенькой подружкой – британские шпионки. Если вы не назовете мне имен, я сделаю вам очень больно. Понимаете, фройляйн? Не хотите ли вы назвать мне имена? Тогда мы избежим всех этих… неприятностей.
Мои глаза защипало от слез:
– Я не могу назвать вам имен, потому что ничего не знаю.
Он выпрямился и посмотрел на охранника, стоявшего у двери:
– Сними с нее блузку.
Ужас разлился по моим венам, но я твердо приказала себе быть сильной. Арман как-то сказал, что страшнее всего – первые пятнадцать минут пыток. Я надеялась, что так оно и будет.
Охранник шагнул вперед и схватил меня за блузку. Он уже собирался разорвать ее, но почему-то замешкался. Неуверенно нахмурившись, он ощупал мой льняной воротничок.
Мое сердце упало, а голова закружилась от страха. Он нашел капсулу с цианидом. Я зашила ее в воротник – чтобы всегда иметь при себе. Сама я не собиралась ею пользоваться, но вдруг мне пришлось бы скормить ее кому-то другому? Охранник вытащил капсулу и повернулся к своему командиру:
– Я кое-что нашел.
Поправив очки, мой дознаватель вгляделся в таблетку – и поднял на меня полные мрачного удовлетворения глаза.
– Что это у нас здесь? Ага! Цианид из госучреждения. – Он кинул ее в маленькую баночку с такими же капсулами, которая стояла у него на столе, и повернулся к охраннику: – Отведи ее обратно в камеру.
Прежде чем я успела что-то сказать в свое оправдание, меня отвязали от стула и грубо выволокли из комнаты.
На следующее утро меня в наручниках вывели на улицу и посадили на заднее сиденье машины рядом с офицером гестапо в штатском. Три часа мы ехали в печально известную парижскую штаб-квартиру гестапо – как мне сказали, для более тщательного допроса. Я понятия не имела, что они сделали с Дейдрой, – и такая неизвестность сама по себе была той еще пыткой. На это они, наверное, и рассчитывали. Оттого нас и разлучили. Я была совершенно уверена, что Дейдра не заговорит – она ни за что не станет подвергать жизнь Армана опасности. Она вытерпит все, чтобы защитить его. В ее стойкости я не сомневалась.