Изучив мою фотографию, Людвиг вернул документы Кляйну:
– Да. Ее зовут Эйприл Хьюз. Она британка. Мы познакомились еще до войны. В Бордо. У нас была интрижка, но потом она вернулась в Англию. – Он выдержал пытливый взгляд Кляйна. – Она всего лишь певица из кабаре. Очень красивая, сами видите.
– Сегодня она заметно подурнела, – бессердечно усмехнулся Кляйн. – Но я догадываюсь, почему она могла показаться кому-то привлекательной – тогда. – Кляйн снова повернулся ко мне. – А теперь она утверждает, что у нее от вас ребенок.
– Это правда, – вмешалась я, не сводя глаз с Людвига. – Его зовут Эдвард, и он прекрасный мальчик. Радостный и улыбчивый. Он любит строить крепости из кубиков и играть на свежем воздухе.
Людвиг вздернул подбородок:
– Все это в прошлом, мадам, – сказал он, окинув меня высокомерным взглядом. – Вы ожидаете, что я поверю вам на слово, будто этот ребенок мой?
Я потрясенно выдохнула, чувствуя себя так, словно он с размаху ударил меня в живот.
– Конечно, он твой. У меня, кроме тебя, никого не было. Никогда.
Людвиг сверлил меня хмурым взглядом:
– Как долго вы уже во Франции?
– Почти месяц.
– И чем вы занимались здесь все это время? – Он сделал еще один шаг вперед. – С кем вы работаете?
От его резкого тона и тревожной направленности вопросов мои внутренности сжались в тугой узел.
А чего я ждала?.. Что он убедит Кляйна в моей невиновности и заберет меня отсюда? Нежно обнимет, вытащит из этого кошмара, отведет в безопасное место, где залечит мои раны, и попросит рассказать ему о нашем сыне?
В моих мечтах так все и было – но на этот раз я столкнулась с реальностью. Я была британской шпионкой в застенках парижского гестапо – а он стоял во главе нацистской воинской части.
Ошеломленная и обескураженная, я едва дышала – но никак не могла отогнать от себя отчаянную, упрямую надежду на то, что у него просто не было другого выхода. Вероятно, на самом деле ему было не наплевать, но он не мог признаться в том, что мы были по-настоящему близки. Не мог сейчас, на глазах у Кляйна.
Но наверняка я этого не знала… и не понимала. Взгляд его нежных голубых глаз, в которых я когда-то тонула, стал ледяным и твердым, как гранит. Я не могла прочесть в них ровным счетом ничего – как будто мы были незнакомы или, того хуже, словно он подозревал меня в непростительных деяниях против своего фюрера. И у Людвига были все основания так считать. О да, он, безусловно, понимал, что я правда стала британской шпионкой и сотрудничаю с французским подпольем, чтобы саботировать немецкую оборону.
Он знал это – потому что знал меня настоящую. Единственный во всем мире.
В его глазах начала закипать горькая злоба, и они показались мне совершенно незнакомыми. Они стали жесткими и холодными – словно скала или лед.
– Рассказывай, что тебе известно о Сером Призраке, – сказал он, переходя на «ты».
– Ничего.
Он придвинулся ближе – ужас дрожью пробежал по моей спине.
– Ты лжешь мне, Эйприл. Кто такой Серый Призрак?
Ко мне уже много лет не обращались по настоящему имени. Как долго я мечтала сбросить оковы своего притворства и снова стать той, кем была когда-то! Отринуть ложь! Но сейчас больше всего на свете я жалела, что не могу быть просто Симоной. Сильной храброй Симоной – а не плаксой, которая только что разрыдалась при виде своего бывшего возлюбленного.
– Ну же, – промолвил он тише и нежнее. – Если ты говоришь правду, если я могу быть отцом твоего сына, не лучше ли положить всему этому конец? Расскажи то, что нам нужно знать, – и мы с тобой уйдем отсюда вместе и все обсудим. Разберемся во всем. – Он заговорил еще тише. – Наверное, я смогу тебе помочь.
Кляйн молча наблюдал за нами.
– С кем ты работаешь? – вкрадчиво спросил Людвиг.
Я нахмурилась, но глаз от него не отвела:
– Ни с кем.
– Мы знаем, что это не так, – прошептал он. – Пожалуйста, Эйприл, сотрудничай с нами – чтобы я мог положить этому конец. Кто такой Серый Призрак?
Больше всего на свете мне хотелось верить ему – верить в то, что ему не все равно, что он просто хочет мне помочь. Возможно, ему и правда было не все равно – по крайней мере, не совсем.
Но я лишь горделиво вздернула подбородок:
– Я не могу ничего рассказать вам про Серого Призрака.
На одно мимолетное мгновение мне показалось, что я увидела в его глазах проблеск уважения.
А может быть, он просто принял мой ответ, потому что после этого повернулся к Кляйну и как ни в чем не бывало сказал:
– Ей определенно известно, кто такой Серый Призрак, но я знаю эту женщину. Она упрямая. И не сломается. Рекомендую вам отправить ее в Равенсбрюк. Поживет вдали от сына – может, и запоет по-другому. Но на это, конечно, потребуется время. – Сказав это, он направился к двери. На пороге он развернулся и, щелкнув каблуками, воскликнул: – Хайль Гитлер!
Звук этих слов, слетевших с его губ, оглушил меня, словно взорвавшаяся за спиной бомба. Я вздрогнула, по телу пробежали мурашки ужаса и удивления.
Услышав, как затихают в недрах длинного коридора его тяжелые шаги, я решила, что худшее уже позади. Он пришел – и ушел. И… ничто уже не сможет причинить мне большую боль.
Я прошла через это. Не погибла. А дома меня ждал сын, который заслуживал жить в свободном мире.
Людвиг ошибался.
Они меня не сломают.
Ни сегодня – ни когда-либо.
Глава 29
Равенсбрюк был женским концлагерем примерно в часе езды от Берлина. Сюда привозили неугодных женщин со всей оккупированной Европы, обрекая их на каторжный труд в гротескно бесчеловечных условиях. Концлагерь уже стал последним прибежищем тысяч людей, павших жертвами голода, болезней и жестоких расправ.
Туда-то меня и собирались отправить – по приказу Людвига. Меня – его бывшую возлюбленную и мать его ребенка. Не прошло и часа, как меня в наручниках вывели на улицу и запихнули в кузов тюремного автофургона, где уже томились шесть других страдалиц. Как и я, они были сильно избиты. Женщины сидели на деревянных скамьях по обе стороны кузова и смиренно, молча наблюдали, как меня усаживают рядом. Их взгляды были совершенно пусты.
Меня захлестнула безнадежность. Я не ощущала ничего, кроме всепоглощающего отчаяния. Мне хотелось лишь одного – лечь и умереть. Если бы дома, в Англии, меня не ждал Эдвард, возможно, я сочла бы за благо уйти из жизни в этом самом кузове – перестать бороться, убежать от будущего, полного еще более страшного физического и психологического насилия. Но я выдержала. Не раскрыла врагу ни одной тайны. Что ж, мне было чем гордиться. Теперь я вверила свою судьбу Господу. И молилась о его милосердии.
Перед самым отъездом задняя дверь автофургона распахнулась, и к нам в кузов втолкнули еще одну женщину. Она обессиленно упала на четвереньки, ударившись о металлический пол. Увидев ее, я едва не вскрикнула от радости.
Дождавшись, пока дверь закроется, я опустилась рядом с ней на колени.
– Дейдра! Это я, Симона. Как же я рада тебя видеть.
Она подняла голову. Один ее глаз заплыл так сильно, что не открывался. Кончики ее пальцев на обеих руках были в крови и синяках – изверги вырвали ей ногти. Одному Богу известно, что еще они с ней делали, но при звуке моего голоса ее губы тронула улыбка.
Она поднялась на колени и обняла меня, перекинув скованные наручниками запястья мне за голову. Мы тихо заплакали от облегчения. Двигатель грузовика зарокотал, и мы тронулись.
– Я не представляла, что с тобой сталось после того, как нас повязали в Фей-о-Лож, – прохлюпала Дейдра, пока мы вместе ползли к скамье, чтобы сесть. – Мне ни слова о тебе не сказали.
– И мне о тебе. – Я осмотрела ее подбитый глаз, осторожно коснулась его подушечкой большого пальца и покачала головой. – Вот негодяи.
– Да ты и сама неважно выглядишь, – ответила она с напускной бравадой. – По крайней мере, мы живы. Я не сломалась. А ты?
– Нет, выдержала. Даже когда они пытали меня раскаленной кочергой. Надеюсь, кроме нас, никого не взяли. Тогда все остальные в безопасности.
Фургон грохотал, прокладывая себе путь по оживленным ухабистым парижским дорогам. В кузове бронированной военной машины стояла изнуряющая духота.
– Интересно, куда они нас везут, – протянула Дейдра.
– Подозреваю, что в Равенсбрюк.
– Равенсбрюк? Да поможет нам Бог. Ты уверена?
– Почти. Офицер вермахта, который присутствовал на моем допросе, предложил отправить меня туда. И через час я оказалась в этом фургоне.
Повисла долгая, неловкая пауза. Дейдра буравила меня взглядом:
– Ты знала его, Симона?
Я внезапно почувствовала себя разоблаченной. И не только как шпионка, но и как Эйприл – женщина, которая украла личность собственной сестры и жила во лжи со времен Лондонского блица. Я посмотрела Дейдре в глаза и нахмурилась. У меня было дурное предчувствие.
– Почему ты спрашиваешь? Это он тебе сказал?
– Да. Сказал, что знал тебя еще до войны. Что ты встречалась с ним в Берлине – была его любовницей.
Все эти годы я так мастерски скрывала правду – даже в Гранчестер-холле в Англии – и вот оступилась. Я не могла подобрать слов.
– Он сказал, что ты выдала ему всех, – продолжила Дейдра. – И за это он отпустил тебя, поэтому теперь ты в безопасности в каком-то парижском отеле. Еще ты якобы умоляла его помочь и мне тоже, потому что считаешь меня подругой. Обещал отправить меня к тебе, на свободу, если я заговорю.
Я потянулась к ее руке:
– Надеюсь, ты ему не поверила.
– Конечно нет. Иначе меня бы здесь не было. Я знала, что ты не заговоришь. Но даже если бы я в этом сомневалась, под их дудку бы плясать не стала.
– Рада это слышать. – Я запрокинула голову. – Если ты заметила, я не в отеле. Как бы мне этого ни хотелось.
Она продолжала настороженно вглядываться в меня:
– Ты правда любила его, Симона? Когда-то?
По моей щеке скатилась одинокая предательская слезинка, которую я тут же яростно смахнула: