– Что-то случилось? – спрашивает Лея, пристально глядя на нее.
Каролина качает головой, надеясь, что раны на щеке скрыты под волосами.
– Так о чем вы хотели поговорить?
– Мы нашли мужчину, который подобрал вас в порту, – говорит Хенрик серьезно.
– Кто он и почему его было так сложно отыскать?
Каролина впивается ногтями себе в ладонь.
– Он не решался рассказать, как это было.
– Боялся? Кого?
– Вас.
Взгляд Хенрика не отрывается от Каролины.
– Что? – удивляется она и вспоминает слова Густава о том, что все полицейские знают в два раза больше, чем говорят.
– Вы угрожали ему и заставляли отвезти вас к дому вашей подруги Иды.
– Что? Он лжет.
Каролина ничего не понимает.
– Лжет, говорите? – переспрашивает Лея, склонив голову набок и тоже не сводя взгляда с Каролины.
– Да. Зачем мне ему угрожать?
– По словам этого свидетеля, он отвез вас в больницу против вашей воли. Вы угрожали ему и сказали, что убьете его, если он расскажет кому-нибудь, кого он нашел и куда отвез. Хотя вы были в крови и очень слабы, он не рискнул возражать. Когда вы потеряли сознание, он отвез вас в больницу.
– Он лжет. Наверное, ему самому есть что скрывать. Я в жизни никому не угрожала.
– Почему вы не хотели ехать в больницу? – спрашивает Лея.
– Господи боже мой, я не могла ничего хотеть, я была без сознания. Как я могла кому-то угрожать убийством? Вы же видели, в каком состоянии я была.
Почему же она ничего не помнит? Теперь Каролина понимает, что ее провалы в памяти могут привести к новым проблемам, она не сможет защититься от обвинений, которые ей предъявят.
– Откуда вы знаете, что он лжет, если вы ничего не помните? – говорит Хенрик и рассматривает ее сбоку.
– Потому что я так не выражаюсь.
Лея откидывается на спинку стула и стучит карандашом по столу, как будто ожидая продолжения.
– Вы спросили у него, что он делал в окрестностях порта? – спрашивает Каролина и, не дожидаясь ответа, продолжает: – Должно быть, ездил проверить, на месте ли румынские девушки, которых держат взаперти в старых заброшенных зданиях. Он, наверное, контрабандой завозит людей и из-за этого не решился обратиться в полицию. Он уже был в вашей картотеке?
– Вопросы здесь задаем мы, – говорит Хенрик.
– Значит, был. А вы все равно думаете, что я лгу.
Каролина встает.
– Откуда вы знаете, что это не он нас похитил?
– Во-первых, мы не говорили, что вы лжете, – поправляет ее Хенрик. – В ночь, когда вы пропали, свидетель находился на пароме из Польши… Будьте добры, сядьте обратно.
– Какие вы наивные. Что-то еще или я могу идти?
Каролина больше не может держать себя в руках. Ей не удается скрыть закипающее раздражение.
– Пока нет. Вы можете сесть? – говорит Лея.
Хенрик снова подвигает ей стул, не убирая руки с его спинки. Каролина неохотно садится.
– Может быть, я не решилась попросить отвезти меня домой, потому что боялась того, что там увижу. Не знаю, я просто размышляю. Мне же приснился страшный сон, что наш дом сгорел. Не знаю.
– Значит, ничего другого вы не боялись?
– Может быть, того, что дома меня найдут похитители. Я же понятия не имела, что с Густавом и девочками.
– Возможно, вы боялись Густава? – неожиданно спрашивает Лея, накручивая темную прядь на карандаш.
– Нет. Вы меня уже об этом спрашивали. С чего мне его бояться?
– Этот вопрос вам лучше задать себе самой. Вы боитесь «Семьи»?
Каролина опускает взгляд на руки.
– Мы с ними вообще не общаемся. В последний раз я видела двоюродного брата Густава на юбилее нашей свадьбы в июне. А до этого мы видели его не меньше года назад на каком-то семейном празднике у Хасибы.
Хенрик вздыхает.
– Хм. Давайте попытаемся вернуться назад. Вы помните, что были заперты в башне, но не помните мужчину, который вас нашел? У вас несколько избирательная память, не находите? – спрашивает Хенрик, наклоняясь к ней.
– Не знаю, что на это ответить, – говорит Каролина, сникнув. – Мои воспоминания как вакуум, там разные эмоции – паника, злость, – я просыпаюсь связанной в багажнике и понимаю, что произошло что-то ужасное…
– Давайте лучше поступим так, – встревает Лея. – Вы можете немного рассказать об Астрид и Вильме?
– Что вы хотите узнать?
Каролина может говорить о них часами, но понимает, что следователям нужно что-то определенное, однако она не понимает, что именно.
– Какая вы мама? – спрашивает Хенрик.
– Что это за вопрос? А какой вы отец? Вы хотите, чтобы я призналась, что устала от них, отравила и закопала в саду? Или вы ждете, что я поставлю себе оценку по десятибалльной шкале? Какие критерии важны? Получали ли они свои витамины? Достаточно ли я им читаю? Тщательно ли я чищу им зубы?
– Окей, тогда такой вопрос. Вам нравится быть мамой?
– Послушайте, я люблю своих девочек, я делаю для них все, что могу, и я не думаю, что они вызывали у кого-нибудь жалость. Что до моей памяти, то я бы хотела знать ответ на вопрос, почему одни факты я помню, а другие нет. Спросите у моего врача, она наверняка даст вам более профессиональный ответ.
Может быть, это инстинкт самосохранения? Мозг заблокировал те воспоминания, которые могут ей навредить. Может быть, совершенно уничтожить ее. С одной стороны, Каролина хочет знать все, но в то же время она до смерти боится того, что может выйти на поверхность.
– Хорошо, двинемся дальше. Это правда, что вы не всегда отдавали приоритет дочерям?
Хенрик снова сверлит ее тем же ледяным взглядом.
– Простите? – не понимает Каролина.
Этот кошмар становится все хуже и хуже.
– Вы можете рассказать про тот случай, когда вы должны были забрать девочек из детского сада, но не поехали за ними? Вы понимаете, о чем я говорю?
Каролина закрывает глаза.
– Это случилось всего один раз. И только в назидание Густаву, чтобы он осознал, какую работу я проделываю дома. Он хотел заставить меня вернуться к работе и сказал, что будет забирать девочек из сада. А как дошло до дела, то он, разумеется, оказался в Копенгагене. В итоге девочек никто не забрал, что, само собой, плохо. Вообще же я всегда забираю их, и в девяноста девяти процентах случаев я делаю это вовремя. Можете спросить в детском саду.
– Уже спросили, – говорит Хенрик. – Они утверждают, что в последнее время вы были в нестабильном состоянии.
– Что? В каком смысле?
– Были рассеянной и сурово обходились с детьми.
– Какая чушь.
– Густав тоже сказал, что вы были непохожи на себя в последнее время.
– Он лжет.
– То есть вы хотите сказать, что вели себя совершенно обычно?
– Нет, то есть да. Или… Не знаю. Мы же об этом уже говорили, – говорит Каролина, поникнув. – У меня был сложный период. Я была беременна, а Густав много работал. Вся работа по дому была на мне, это было сложно.
– И финансовые проблемы тоже были?
«Что им известно о наших финансах?» – думает Каролина и вспоминает, как Густав говорил о прослушивании их телефонов, чтении электронной почты и слежке.
– Простите, у меня немного кружится голова, мне нужно сделать перерыв, – говорит она и накидывает ремешок сумки на плечо.
– Что у вас со щекой? – спрашивает Лея, когда Каролина встает, чтобы уйти.
– Упала с велосипеда. На вид хуже, чем есть на самом деле.
Ответ удивляет Лею. Он звучит как заученная реплика.
Небо кроваво-красное. Густав смотрит на море и отпивает холодного пива из бутылки. Вдалеке виднеются ведущий в Данию мост и Копенгаген.
«Как же я люблю Мальмё», – думает Густав, тяжело вздыхая.
Он слышит, как на кухне квохчут мама и тетя Раффи. Хорошо бы, они поскорее закончили свои дела. Густав хочет знать, почему мать соврала ему, что в четверг ездила к сестре. И что означает появление Раффи сегодня? Наверное, еще один знак от «Семьи». Это никогда не закончится.
Им нигде нет покоя. Даже на вилле. Там нечем дышать. Видимо, этот дом на самом деле так и не принес Густаву того удовлетворения, о котором он мечтал в детстве.
С Карро Густав не говорил с того момента, как она упала возле машины, и она не отвечает, когда он звонит. Может быть, она вышла из себя и наговорила в полиции черт знает чего. Густав не знает, что он с ней сделает в этом случае. Все это случайность. Одна только мысль о Каролине приводит Густава в бешенство. Эта избалованная девчонка и понятия не имеет о том, как много Густаву пришлось вкалывать, чтобы оказаться там, где сейчас.
– Дьявол! – ругается он про себя.
Только бы выгрызть себе еще немного времени – уж он бы повторил свой сказочный взлет к успеху, который удался ему однажды.
Густав думает об одной из наводок, которая поступила сегодня: кто-то видел их девочек в Германии. Ему прислали размытое фото. На какое-то мгновение в нем зажглась надежда, но он тут же увидел, что это не Астрид и Вильма. Люди просто хотят получить вознаграждение, ради денег циничные ублюдки придумают что угодно. Впрочем, он не может их винить. Уж ему ли не знать, каково это – быть без единой кроны на счету. Когда Густав продал свою первую компанию, он сидел в своем аккаунте на сайте банка и ежесекундно обновлял страницу со счетом, пока там не появились цифры: сто двадцать три миллиона. Ему казалось, что весь этот чертов мир принадлежит ему. Какой взлет! Густав жил на адреналине. Появились телочки. Сплошное волшебство. Тогда он был силен. Надо вернуть себе ту силу. Возможно, пора сделать звонок со второго телефона.
– Иди в комнату, Густав, на улице холодно.
Он оборачивается и смотрит на маму, которая стоит по ту сторону балконной двери.
– Не преувеличивай, какое там холодно, ты только выйди, и поймешь, что здесь тропическая жара.
– Ты знаешь, что я туда не выхожу.
Ее что-то гнетет. Что-то, о чем она не хочет говорить.
– Где Раффи?
– Ушла.
– Думаю, тебе не стоит с ней сейчас общаться, – говорит Густав, открывая дверь.