Каролина долистывает до последнего фото, чтобы посмотреть, когда оно сделано, и замечает кое-что, о чем она забыла. Снимок экрана другого телефона с перепиской в ватсапе от двенадцатого августа. Память Каролины медленно проясняется, и она подпирает рукой подбородок.
Телефон, который звонил, должно быть, был вторым телефоном Густава, который он забыл дома.
Спазм в животе.
Несмотря на все удары, которые ей пришлось выдержать, она верила, что все наладится. Каролина надеялась, любила, терпела, а Густав плевать на нее хотел. Она пожертвовала всем: карьерой, семьей, репутацией.
Она все предала ради него. Такой должна быть любовь? Она требует, чтобы кто-то платил более высокую цену? А чем в таком случае пожертвовал Густав?
Каролина снимает обручальное кольцо, и все это кажется неприятно знакомым.
Среда. 19 августа
На ресепшен отеля MJ’s шумно. Хенрик предпочел бы провести допрос Биргитты в управлении, но она настояла на встрече у себя в номере.
Лифтер пропускает Хенрика в лифт и нажимает на пятый этаж.
Хенрик стучит в дверь номера пятьсот один, и Биргитта сразу же открывает, словно стояла рядом и ждала его.
– Я позволила себе заказать чай и сконы[6]. Надеюсь, вы не возражаете, – говорит она и впускает Хенрика.
– Не возражаю, – отвечает он и разглядывает накрытый стол с фарфоровым сервизом в голубой цветочек, свежей выпечкой, взбитым сливочным маслом и каким-то сладко пахнущим джемом.
– Присаживайтесь, – приглашает Биргитта, садится в одно из цветастых кресел и разливает чай. – Молока?
– Нет, спасибо, – Хенрик усаживается на бархатный диван рядом.
Биргитта занимает просторный сьют с серо-бежевыми стенами и сиреневыми коврами.
– Похитители больше не писали и не звонили?
– С нами они никогда не контактировали. Сообщения от них нам показывал Густав.
– Как вы думаете, он мог все это подстроить сам?
– Честно говоря, я думаю, что он способен вообще на все что угодно, но тут – не знаю. Тем не менее мы решили, что правильнее будет не платить, а обратиться в полицию, но он нам не позволил.
«Почему они его послушались? Неужели тоже боятся Густава?» – думает Хенрик и чувствует, что что-то не сходится.
– Я должен снова задать этот вопрос: где вы находились в ночь, когда Каролина и девочки были похищены?
Хотя он знает, что телефон Биргитты регистрировался в сети Стокгольма, когда Каролина ей звонила, Хенрик хочет услышать ее ответ.
Лицо Биргитты каменеет.
– Мы были дома. Я ведь разговаривала в тот вечер с Каролиной, а потом мы с мужем легли спать. Я плохо спала в ту ночь, беспокойство не давало мне уснуть.
– Но вам не пришло в голову позвонить в полицию?
– Эта мысль посещала меня не раз, поверьте, но я боялась того, что он может сделать с ней в этом случае. Я не решилась подвергнуть ее этому риску.
Хенрик вздыхает. Побои в семье – сложная тема. Ужасно, что родственники не решаются звонить в полицию, боясь эскалации насилия. Общество терпит фиаско, оказываясь неспособным защитить женщин.
– Вы сегодня говорили с Каролиной?
– Я была у них вчера.
Биргитта держит чашку с таким видом, словно принадлежит к британской королевской семье.
– Как она себя чувствует?
– Это трагедия. Поверьте моему слову. Даже не знаю, как Каролина все это переживет. Густав всегда выкарабкивается, но моя дочь… Я так беспокоюсь за нее…
– Почему?
Хенрик берет скон и кладет его в рот целиком.
– Она сломлена. По мнению Густава, Каролина способна только совершать ошибки, и она ему верит. Ее усилий всегда оказывается недостаточно. Каролина надрывалась, стараясь быть идеальной женой. Вы понимаете, что я имею в виду?
Хенрик кивает. Психологическое насилие оставляет тяжелые раны, которые не всегда видны окружающим. Вопрос в том, до чего это могло довести Каролину.
– Моя дочь – мастер скрывать боль. И прятать слезы. Густав хорошо знает, куда бить, чтобы никто не заметил, что происходит. Каролина так одинока. Он изолировал ее от всего и всех.
– Он ее бьет? У вас есть доказательства?
– Нет, но мать всегда знает. Обжегшись на молоке, дуют на воду, но подвергавшаяся насилию женщина этого не делает. Она останавливается, поворачивается и идет к человеку с точно такими же замашками.
– Как у ее брата?
Биргитта поднимает бровь и ставит чашку на блюдце.
– Я поговорил с представителями французской полиции о том, что тогда произошло. Смерть была списана на несчастный случай, но инспектор, который вел следствие, считает, что некоторые обстоятельства выглядели подозрительно. У Педера не было никаких травм, в крови не обнаружили ни алкоголя, ни наркотиков, и тем не менее он утонул в бассейне. Здоровый мужчина. Прощального письма тоже не оставил. Ничего.
– Это было ужасно, – говорит Биргитта, сжимая руки, лежащие на коленях.
– Кто там находился в то время? – спрашивает Хенрик, хотя знает ответ.
– Только мы. Каролина как раз уехала к подруге в соседнюю деревню.
– Я должен спросить о связи между братом Каролины и ее шрамами.
Биргитта молча потягивает чай. Заметно, что она всю жизнь училась не показывать своих чувств. Хенрик отметил эту черту и у Каролины.
– Педер был… Как вам сказать… Уже когда ему было три-четыре года, я заметила, что он был холоден и совершенно лишен эмпатии. Он реагировал… Не знаю, как правильно выразиться. Простите, мне тяжело об этом говорить.
– Я понимаю.
– Когда родилась Каролина, стало еще хуже. Мне постоянно приходилось следить за тем, чтобы Педер не причинил вреда своей сестре. Но я не могла быть рядом сутки напролет. Он ужасно вел себя по отношению к Каролине. Не только физически, но и психологически. Он подавлял ее, изолировал и держал под контролем. Нам не удавалось справляться с ним, наказания на него не действовали. Несколько раз нам казалось, что он может убить ее.
– Вы обращались за помощью?
– То были другие времена. Сегодня так много известно о разнообразных нарушениях психики, но тогда он просто был не такой, как все. Мы стыдились его и пытались справиться с проблемой самостоятельно, но это было, разумеется, невозможно. Сегодня мне жаль, что мы не поступили иначе, но легко быть разумным, когда прошло столько времени.
– Тогда я спрошу напрямую. Каролина могла иметь отношение к его смерти?
– На что вы намекаете? – В глазах Биргитты сверкают молнии. – Полиция ведь признала, что это был несчастный случай.
– Вы знаете, что инсулин исчезает из организма, и невозможно найти доказательств…
– И что же? – говорит Биргитта. – Я не понимаю, какое это имеет значение сейчас.
– Я хочу понять, на что способна Каролина.
– Вам бы лучше сосредоточиться на Густаве, – жестко отвечает Биргитта. – С первого дня их знакомства я знала, что он причинит боль моей дочери. Но девочки… Это мне никогда не пришло бы в голову.
Заседание правления – это последнее место, где ему хочется быть сейчас, но у него не было выбора.
На тарелке перед ним лежит поджаренная на гриле телятина, и кусок выглядит ровно так, как чувствует себя Густав. Он ковыряет вилкой зеленую спаржу. Соус умами застревает у него в горле, и Густав кладет приборы на стол.
Все сидящие вокруг стола предали его.
Он медленно берет стакан и отпивает глоток воды. Пузырьки газа щекочут горло. Если Густав сейчас же не поставит бокал, он раздавит его в руке.
Расмуссен хочет инвестировать в его идею и готов вложить двести миллионов, но он требует, чтобы Густав ушел и оставил свою долю акций.
– Вы не можете лишить меня права подписи. Это решение принималось без поддержки общего собрания, – говорит Густав и со стуком ставит стакан.
Эти скоты решили сместить его. По причине недоверия. Что за фигня? GameOn без него ничто.
Густав поворачивается к своему адвокату, Матсу, который также присутствует на встрече.
– Разве это законно? Разве правление может без моего согласия неофициально сместить меня с поста председателя? Я ведь владею больше чем половиной акций.
– Компания в данный момент в сплошных долгах, – отвечает Матс. – Но по сути ты прав. Члены правления не имеют права по собственному усмотрению исключать тебя из списка приглашенных на собрание правления. Но в данной ситуации тебе лучше принять это решение.
– Ты допустил серьезные ошибки, – добавляет Стефан, крестный отец Вильмы и ближайший компаньон Густава на протяжении десяти лет.
– Никаких доказательств этого нет, только косвенные улики.
– Если ты не согласишься с нашим решением, мы заявим в полицию. Из фирмы пропали деньги, – говорит один из идиотов за столом. – Большие деньги.
– Которые вот-вот вернутся…
– Я думаю, что у нас нет других вариантов, Густав. Как твой адвокат, советую тебе принять предложение.
– Мы не смогли выплатить зарплату сотрудникам, и развитие бизнеса затормозилось, – говорит Стефан. – Так больше не может продолжаться. Мы оказываем тебе услугу.
– Услугу? – Густав смеется.
– Тебе грозит тюрьма… Мне продолжать? – говорит начальница финансового отдела.
«Не надо было брать ее на работу», – думает Густав.
– Густав. Сдаться – это проявление силы. И это не то же самое, что все бросить. Ты снова поднимешься. Тебе всегда это удается.
Черт, как Стефан может говорить такое? Учитывая, через что Густаву приходится сейчас проходить…
– Мы подготовили заявление для прессы, – говорит Стефан, поправляя свой кричащий галстук. – Официальная версия такова: ты покидаешь компанию по личным мотивам. Все отнесутся с пониманием, ты ведь только что потерял детей.
– Они не погибли, – говорит Густав и расстегивает верхнюю пуговицу рубашки.
– Мы понимаем, как это тяжело, но мы все делаем во благо тебе и нашему бизнесу.
Густав смотрит на директора по продажам, которого он нанял на эту должность. Видел в нем себя. Более молодая версия Густава Йовановича. «Иуда проклятый», – думает Густав и встает со своего места.