– Только что была в саду, – добавила Берди тихо, словно боялась спугнуть дикое существо.
Мэй молчала. Блестящий нож в тонких пальцах мягко стучал по доске, создавая аккуратные кучки шпината (если это был шпинат). Берди откашлялась и заговорила громче:
– Недавно видела, как на соседнем участке хоронили кота. Того самого, которого подстрелил Макс.
Мэй замерла, подняла голову и медленно произнесла:
– Черного кота. Хорошо, что Макс его убил. Я рада, что кот мертв.
Берди решила не сдаваться:
– Готовишь обед? Давай помогу? В доме много народу – нелегко всех накормить.
Мэй пожала плечами:
– Я привыкла готовить. Макс любит мою еду, а мне нравится кормить его.
Она покончила со шпинатом и занялась луком-шалотом.
– Вьетнамскими блюдами?
– Часто вьетнамскими. Макс любит азиатскую кухню. А Уэнди нет.
Ясно, подумала Берди и решила применить тактику шока. Дождалась, пока Мэй снова углубится в работу, и спросила:
– Когда сюда приходит почта?
Лицо Мэй осталось невозмутимым, и пальцы не дрогнули.
– Обычно перед ленчем. Иногда позднее.
– Люблю получать письма. А ты?
Разговор получился совершенно идиотским, однако Мэй не выразила ни тени удивления: наверное, успела привыкнуть, что дом Макса наполнен странными людьми.
– Мне никто не пишет, потому что во Вьетнаме родных не осталось. – Она порезала шалот и переложила в миску. – Надо почистить рыбу.
Берди восприняла реплику как вежливый намек на то, что пора и честь знать. Видимо, разделка рыбы требовала большей концентрации, чем нарезка овощей. Или же чувствительному зрителю операция могла показаться неприятной. В общем, настало время прощаться. Оживленной болтовни, на которую так надеялся Макс, не получилось, однако прояснились два существенных обстоятельства: во-первых, сама Мэй до сих пор не получила ни одной угрозы. Во-вторых, она вообще ничего не знала об анонимных письмах.
Берди вышла в гостиную и устроилась в одном из кресел с видом на бассейн и дальше, на океан. С удовольствием провела ладонью по мягкой кремовой коже. Сомневаться не приходилось: Мэй чем-то встревожена. Похоже, она острее Макса воспринимала неловкость своего положения и в полной мере ощущала недовольство семьи. Да уж, воспринимать ситуацию острее Макса труда не составляло. Поразительно, что столь циничный и опытный человек не понимал, как другие могут отнестись к его поступку. Неужели ничего не видел дальше собственного носа? Или просто не желал видеть? Какая разница? Результат один и тот же.
Берди посмотрела на океан, такой голубой, что вода плавно перетекала в безоблачное небо. Волны негромко плескались о скалы, успокаивая и убаюкивая. Она откинулась на спинку кресла, прикрыла глаза и принялась размышлять о Максе.
– Спим на работе? – раздался очень знакомый голос.
Берди вздрогнула: Макс собственной персоной стоял рядом и улыбался. Голый по пояс, с полосатым полотенцем на одном плече и белым махровым халатом на другом, он воплощал радость жизни.
– Хочешь поплавать? Сразу проснешься.
– Нет, спасибо. – Смутившись, Берди быстро выпрямилась и, поправив очки, пробормотала: – Плохо спала ночью.
И тут же мысленно себя отругала за нарушение золотого правила: никогда не оправдывайся и ничего не объясняй.
– Мэй в кухне, – многозначительно оповестил Макс.
– Знаю. Мы с ней уже побеседовали.
Скрипнула лестница. Они подняли головы и увидели Бервин, которая спускалась медленно, в глубокой задумчивости.
– А, Бервин! – воскликнул Макс. – Вот и ты! Мэй готовит обед. Нальешь Берди чего-нибудь выпить? Я как раз собрался искупаться. Немного поплаваю, взбодрюсь и составлю вам компанию.
Хитро подмигнув, он вышел на террасу, аккуратно сдвинул стеклянные двери, снял очки, положил на полотенце и сразу, без малейшей подготовки, нырнул в бассейн.
Гладкое зеркало воды разлетелось вдребезги, заблестело и вспыхнуло светом. Худое загорелое тело в пестрых шортах пронзило прозрачную глубину. Словно по волшебству, дом ожил. Бервин стала копаться в холодильнике и в баре. На лестнице появилась Уэнди. Она только что подкрасила губы, а сейчас на ходу поправляла прическу и потуже затягивала пояс. С улицы вошел Дуглас, громко всех приветствуя и объявляя о невыносимой жажде.
Все трое уселись вокруг Берди. Дуглас потянул носом и мечтательно произнес:
– Обед.
Дневная отлучка, в чем бы ни заключалась, вернула ему хорошее настроение.
– Опять азиатская еда, – поморщилась Уэнди. – Конечно, Мэй превосходно готовит, но все эти острые приправы быстро надоедают. Все бы отдала в обмен на хорошую отбивную или нечто подобное.
Дуглас рассмеялся. Бервин беспокойно поднялась и начала бродить по большой комнате. Уэнди дождалась, пока она отойдет в противоположный угол, наклонилась к Дугласу и прошептала:
– Тебе удалось что-нибудь сказать Мэй?
Тот смутился и залпом проглотил треть стакана пива.
– Нет. Пока нет.
– Лучше поговорить тебе: ведь ты мужчина.
– Хорошо.
Берди бросила на них вопросительный взгляд. За стеклянной дверью Макс кувыркался в голубой воде.
– Я… мы с Дугласом подумали… конечно, звучит ужасно, Верити Джейн, но вдруг Мэй решила выйти замуж за папу потому, что у нее очень мало денег? – тихо произнесла Уэнди.
– Уэнди, ради всего святого, – прошипел Дуглас. – Только не начинай…
– Ничего страшного. Верити свой человек, давно и хорошо знает папу и понимает, как все это ужасно. – Уэнди кивнула Берди. – Вероятно, у девушки какие-нибудь серьезные неприятности, требующие значительной суммы. Или возникла необходимость помочь родственникам. В азиатских семьях всегда так. – Она вздохнула. – Вот я и подумала, что если предложить небольшой подарок от нас с Дугласом, то она решит, будто…
– Она решит убраться отсюда, – усмехнулся Дуглас и покачал головой. – Вот только ты, сестричка, не понимаешь, что мы не в состоянии предложить ту сумму, которая могла бы ее устроить. У меня ничего нет. Тебе придется заложить дом, а ведь ты этого не хочешь, правда? У Бервин деньги водятся, но она не согласится объединиться с нами. А если бы даже и согласилась, только представь, как смешно прозвучит наше предложение: любые деньги покажутся мелочью по сравнению с той ставкой, на которую рассчитывает Мэй.
Стеклянная дверь раздвинулась, и в гостиную вошел Макс в белом махровом халате и с мокрыми волосами. Все вскочили.
– Так-то лучше, – заметил он, умиротворенно оглядев компанию. – Сейчас переоденусь и приду. Довольны? Отлично.
Насвистывая, Макс легко поднялся по лестнице и скрылся в спальне.
– Кому что налить? – спросил Дуглас. – Бервин, иди к нам, а то пропустишь следующий круг. – Он шагнул к бару и, пытаясь перевести разговор в более приемлемое русло, громко поинтересовался: – Какие новости насчет Изы и кота?
– Пока ничего нового, и слава богу, – вздохнула Уэнди. – Что делать с папой? Несчастная Иза. – Она подвинулась, освобождая место Бервин, но та с улыбкой покачала головой и устроилась на валике дивана.
– Сегодня днем садовник закапывал кота, – сообщила Берди. – Внизу, возле забора, под большой магнолией.
– Ах да. Там бедняжка устроила кошачье кладбище, – пояснила Уэнди. – Под деревом.
– Я не стал бы так щедро расточать сочувствие, сестра, – иронично заметил Дуглас, ставя на стол напитки. – Этот садовник не только хоронит убитых животных, но и исправно утешает хозяйку. Не понимаю, как у парня хватает терпения. Лично я даже за три куска в день не стал бы спать со старой каргой.
– Не смей так говорить! – воскликнула Уэнди. – Отвратительно и глупо!
На мгновение перед Берди предстала тень добропорядочной юной Уэнди, отважно защищающей собственное понимание допустимого и приличного от всего, что происходило перед глазами.
Макс услышал реплику с лестницы и рассмеялся.
– Молодец, Уэнди! – похвалил он, подошел и похлопал дочь по плечу. – Неизменно верна себе. Кстати, что ты думаешь о моей сегодняшней программе?
– Замечательно. Вот только ты собирался обсуждать импорт товаров, а говорил о…
Макс усмехнулся:
– Так случилось, что тема одичавших кошек оказалась актуальнее, поэтому выбросил скучные рассуждения об импорте и за полчаса настрочил новый текст.
– Надеюсь, Иза тебя не слушала?
– Обычно слушает. Чертовски хочется верить, что и сегодня не пропустила. Говорил специально для нее.
– О, папа…
Берди отвлеклась и переключила внимание на другой диалог.
– … на самом деле, Дуглас, – серьезно рассуждала Бервин, – ты удивишься, но Иза до сих пор великолепно выглядит. Вчера я решила, что должна написать ее портрет. Как только она успокоится, обязательно попрошу позировать. Великолепный образ.
Макс засмеялся:
– Да, старушка в порядке! А в молодости была просто сногсшибательной. Сногсшибательной во всех смыслах. И все же, Бервин, с парнями ей пора заканчивать: что ни говори, а ведь почти семьдесят.
– Тебе, друг мой, уже семьдесят, а заканчивать ты, похоже, не собираешься.
– У женщин все иначе, – заметила Уэнди. – Женщины… с одной стороны, с возрастом теряют интерес, не так ли? Особенно после известной границы. С другой стороны, утрачивают привлекательность, чего с мужчинами не происходит. К тому же пожилая женщина должна сохранять достоинство. В возрасте Изы подобное поведение просто неприлично.
Бервин возразить не успела: помешал звонок в дверь.
– Ну вот, помяни дьявола… – вздохнул Макс. – Наверное, перелезла через забор. Открой, Уэнди, мой добрый ангел, и защити!
Нахмурившись, дочь послушно направилась в холл. Послышался невнятный разговор, а потом она тревожно, громко позвала:
– Папа! Папа!
– Только не это! – Макс вскочил и с бокалом в руке поспешил к двери.
– Кто там? – шепотом спросила Бервин. – На Изу не похоже.
Берди встала и взглянула вслед Максу.
– Садовник.
– Любовник! – захохотал Дуглас. – Наверное, отправила беднягу, чтобы разобрался с обидчиком. Это надо видеть!