– Разумеется, нет, – возразила Уэнди. – Наверняка уже уехал как можно дальше отсюда. К тому же, Иза, вы в полной безопасности. Сводить с вами счеты он не будет.
– Да и полицейских вокруг полно, – лениво добавил Дуглас.
– Не знаю, – вмешалась в разговор Берди. – По-моему, какое-то время лучше вести себя осторожно. Этот человек иррационален, а потому особенно опасен.
– Верно, – согласился Макс и взял Изу за руку. – Пойдем, дорогая. Попрошу полицейского проводить тебя домой. Необходима полная гарантия безопасности, не так ли?
Он подошел к двери, увидел на крыльце констебля Барасси, нарушавшего запрет на курение во время службы, поцеловал соседку в лоб и благополучно сдал ее с рук на руки. Затем вернулся к остальным, сел в кресло и ссутулился.
– Ты не виноват, Макс, не кори себя, – тихо проговорила Бервин.
Он вскинул голову.
– Разумеется, папа здесь ни при чем! – воскликнула Уэнди. – Что за странные слова, Бервин?
Та промолчала.
– Ты бы прилег, отец, – посоветовал Дуглас, наклонившись и тронув его за руку.
Макс поморщился и, отстранившись, пробормотал:
– Все в порядке. Просто оставьте меня в покое.
Дуглас обиделся.
– О папиной вине не может быть и речи, – продолжила Уэнди, ничего не заметив. – Несчастная жертва сама навлекла на себя неприятности. Вместо того чтобы поступить честно, обманула и…
– Уэнди! Замолчи же наконец! – Макс в ярости стукнул кулаком по столу.
Она вздрогнула, словно ее ударили, и покраснела.
– Не надо кричать на Уэнди, папа, – холодно процедил сквозь зубы Дуглас. – Понятно, что ты расстроен, но это не дает тебе права срываться на близких. Тебе и самому ясно, что Уэнди права. Мэй запуталась, принесла свою путаницу сюда, и теперь все мы оказались втянуты в отвратительную историю. Ей следовало бы проявить порядочность…
– Ты… ты… – Задыхаясь от гнева, Макс смотрел на сына едва ли не с ненавистью. – Не вмешивайся, черт возьми! Что тебе известно о судьбе Мэй, о том, что ей пришлось вынести? Как можно рассуждать о чужих ошибках, не разобравшись в собственной жизни? Не лезь в мои дела! Займись лучше своими!
– Папа! – воскликнула Уэнди. – Дуглас! Не надо ссориться!
Дуглас побелел:
– Если бы ты дал мне право разобраться с собственной жизнью, я бы непременно сделал это! Если бы позволил нам с Триш самим за себя решать, может быть…
– Что за чушь ты несешь! – презрительно усмехнулся Макс.
– Папа, Дуглас, перестаньте… – Уэнди едва не плакала. – Дуглас, нельзя так разговаривать с отцом. Ты сам не хотел жениться: боялся ответственности, а эта девушка…
– Чего ты хочешь? – крикнул Макс. – Тебе было девятнадцать лет. Неужели я мог позволить тебе жениться на какой-то беременной шлюхе, повторив мою ошибку? Вот тогда бы ты узнал! Вместо блондинок, шикарных автомобилей и веселых друзей погряз бы в болоте с нудной женой и вечно орущим ребенком.
Берди услышала, как судорожно вздохнула Уэнди, увидела на ее лице выражение боли, однако промолчала, а Макс и Дуглас слишком глубоко погрузились в выяснение отношений, чтобы подумать о ком-то, кроме самих себя.
– Нам надо было пожениться. Или хотя бы остаться вместе. Обязательно, – заявил Дуглас. – Неважно, что произошло бы потом. Я любил Триш, а она – меня. Но вы все напали на меня так, что я растерялся. Отправили за границу, заставили бросить…
– Ах, только не драматизируй, Дуглас! – Макс поморщился. – Триш быстро согласилась взять деньги. А ты вовсе не был влюблен. Даже не знал, что означает это слово. – Он судорожно вцепился в подлокотники и, сверкая очками, подался вперед. – И уж точно действовал не по принуждению. Считал себя вполне взрослым человеком. Согласился с тем, что тебе предложили. Вполне типично: взять все, что возможно, а потом пожаловаться на судьбу. Чтобы тебя вытащить, пришлось потратить целое состояние. Я до сих пор плачу́, регулярно, каждый месяц. Так прояви же хоть каплю благодарности!
– Триш согласилась взять деньги, потому что иначе не могла! – возразил Дуглас. – Она была беременна, а ее родители бедны. Что ей оставалось делать? Для тебя деньги – ничто!
– Дуглас, это случалось восемь лет назад, – вздохнул Макс, потирая глаза и внезапно утратив интерес к спору. – Какой смысл бурно обсуждать это сейчас?
– Какой смысл? – Лицо Дугласа из белого превратилось в багровое. – Невероятно! Ты отнял у меня сына, негодяй! За восемь лет я ни разу его не видел. Не имею права. Ты заставил Триш убрать из свидетельства о рождении мое имя. Благодаря тебе у меня нет ничего и никого. Но ты… не в состоянии остановиться. Хватаешь, хватаешь, хватаешь. Эта девушка… Ты едва ее знал. И все-таки собрался жениться. А дети? Решил завести детей! Собственных детей, когда давно пора мечтать о внуках! Меня тошнит от твоей наглости!
– Взаимно, – огрызнулся Макс. – «Ничего и никого» – смешно! У тебя было и есть все, что способны дать деньги. Ты похож на избалованного ребенка, требующего мороженого, которого еще минуту назад не хотел. У тебя не было ничего общего с этой девчонкой. Ты бы просто потратил свою жизнь зря…
– Я бы не потратил свою жизнь зря. У меня была бы жизнь или хотя бы возможность жить. А сейчас нет. И что значит – у нас не было ничего общего? Было. Это у тебя не было ничего общего с Мэй. А я на тебя не похож. Совсем не похож.
Макс отвернулся и презрительно скривил губы:
– Как заметил убийца-садовник, неудивительно.
– Что? – Дуглас схватил отца за руку. – Что это значит?
– А ты как думаешь? Спроси лучше свою мамочку, – прошипел Макс и, высвободив руку, вскочил и скрылся в кабинете, оставив Дугласа стоять с открытым ртом.
Потом даже не обернулся, чтобы посмотреть ему вслед, а вместо этого поднял голову к висевшему на стене портрету полного жизни, самоуверенного, сосредоточенного на себе человека. Долго стоял неподвижно, глубоко задумавшись, а потом, шумно вздохнув, словно все это время обходился без кислорода, заявил, обращаясь к Уэнди:
– Ухожу. Завтра заберу вещи.
Лицо сестры исказилось тревогой:
– Но, Дуглас, куда же ты пойдешь? Куда? Полиция…
– Пока не знаю. Лишь бы подальше отсюда. Объясню копам. Останусь на связи. – Он быстро пересек комнату, подошел к сестре и поцеловал ее в щеку. – Пока, сестричка. Не волнуйся.
У Уэнди задрожали губы. Дуглас бережно освободился от ее судорожной хватки, кивнул Бервин и Берди и, не оглядываясь, зашагал к выходу. Когда за ним захлопнулась дверь, Уэнди зарыдала и пробормотала сквозь слезы:
– Невыносимо! Как с нами могло такое случиться? Проклинаю тот черный день, когда эта девушка явилась к нам в дом. Как папа мог сказать Дугласу эти ужасные слова?
– Ради всего святого, Уэнди! – воскликнула Бервин. – Хотя бы постарайся посмотреть на вещи трезво. Мэй мертва! Макс не в себе. Дуглас сам напросился на все, что получил. Потому что дурак.
Уэнди взглянула на нее с неприязнью.
– Нет, Дуглас не дурак. Ему одиноко, горько, плохо. А теперь папа прогнал его. Опять. И на сей раз, похоже, навсегда.
– Может, так лучше для них обоих.
Уэнди встала:
– Пойду спать. Думаю, завтра утром тебе следует уехать отсюда.
Она поднялась наверх, а Берди и Бервин отправились в кухню. Обнаружив там рисовые крекеры и бутылку газировки, они сели за стол рядышком и принялись грызть, как мыши.
– Макс действительно считает, что Дуглас не его сын? – спросила Берди после долгого молчания.
Бервин пожала плечами:
– По-моему, он всегда сомневался в своем отцовстве, хотя никогда не говорил об этом прямо. Но я подозревала с самого начала. Макс прогнал Ингрид, потому что она с кем-то путалась. Он сам мне об этом сказал. Дугласу было всего два года, а роман продолжался не менее трех лет.
– Это был отчим Дугласа?
– Нет. Тот появился позднее. А тогда ее интересовал какой-то богатый, женатый мужчина. Макс рассказывал, что Ингрид добивалась, чтобы он бросил жену: вероятно, надеялась с помощью беременности, – но тот не поддался и от жены так и не ушел. По словам Макса, любовник Ингрид был крупный, тяжелый, мускулистый. Как Дуглас. Больше Макс ничего не говорил.
Бервин обвела кухню рассеянным взглядом. Медные кастрюли и сковородки блестели на крючках, отражая свет луны. Рабочие поверхности стола сияли чистотой.
– Макс не создан для отцовства – во всяком случае так было раньше. Он принял Дугласа, но никогда его не любил, потому что знал о том, другом мужчине. И все же столь откровенный выпад не в его духе. Уэнди права: если бы не история с Мэй, он не пустил бы в ход запрещенное оружие. Дуглас действительно дурак. – Она помолчала. – И ему действительно плохо, горько и одиноко. В этом Уэнди тоже права.
Берди проснулась внезапно, не понимая, сколько времени прошло и что ее разбудило. Включила свет, приблизилась к окну и раздвинула шторы. Темнота. Шум волн. Ветки скребут стекло. Не видно ничего, кроме собственного отражения. Вдруг возникло ощущение, будто за ней следят, и Берди быстро задернула шторы. Интересно, полиция все еще работает в саду? Дэн до сих пор здесь? Может, надо пойти посмотреть? Одеваясь, она уловила сладкий запах. Корица.
В кухню Берди вышла в тот самый момент, когда Макс доставал из духовки противень с печеньем. В ответ на удивленное выражение ее лица он пожал плечами.
– Сваришь кофе? Чайник уже вскипел.
– Макс, что вы делаете? – Берди взяла из его рук пачку кофе и начала насыпать в кофейник.
– Это помогает успокоиться, – произнес он, выкладывая печенье в плетеную корзинку. – Начинал кондитером и до сих пор люблю готовить, особенно печь.
– Да, знаю.
Берди внимательно посмотрела на него. Такой худой. Он редко ел то, что готовил, но очень любил угощать других, любил искушать, наполнять рты сладостью и видеть улыбки, при этом сам ни в чем не нуждаясь.
– С матерью Уэнди я встретился в пекарне, – продолжил Макс, подходя к холодильнику, тихий и подавленный, словно вся энергия испарилась. – Очаровательное, прелестное создание. Я потерял голову. Никогда не видел такой восхитительной девушки. – Он достал масло, молоко, сахар и поставил на стол. – Она умерла, когда родилась Уэнди.