Берди вспомнила его портрет в гостиной. Одинокий Макс. Взрослый человек, в душе которого все еще живет ребенок. Как и в каждом из нас. Вот только прежде она не понимала этого.
– Что Макс сказал тебе сегодня утром, по телефону? – спросила она. – Почему ты приехал?
– Сказал, что сходит с ума, – просто ответил отец. – И больше почти ничего, только попросил навестить его. Поэтому я и приехал. Думаю, не зря. Одно плохо: я начал волноваться не только за него, но и за тебя. – Ангус постучал ладонью по капоту. – Что мне с тобой делать?
– Что делать? – повторила Берди. – Только одно: ехать домой и не волноваться. Поверь: я отлично знаю, чего хочу.
Действительно ли она знала, чего хочет? Через полчаса Берди сидела в гостиной в одиночестве и размышляла. Однако сомневаться уже не приходилось. Решение принято. Колеса пришли в движение. Оставалось лишь играть роль и надеяться. Она посмотрела на тускнеющее небо. Почти шесть часов. Обычно в «Третьем желании» в это время подавали напитки, но сегодняшний вечер не похож на другие. Макс лег в постель. Дуглас наконец начал собирать вещи, решив провести ночь в мотеле. Уэнди поднялась в свою комнату. Бервин скрылась в студии. Иза ушла, – наверное, перелезла через сетку, потому что, когда Берди вернулась, ее уже не было, а в калитку она не выходила. После всего сказанного не следовало удивляться ничему. Берди клюнула на брошенную Максом наживку и создала между собой и остальными обитателями дома пропасть, мост через которую способно перекинуть только разоблачение преступника.
Сверху доносился скрип половиц: люди ходили по комнатам, – а внизу царила тишина. Берди на цыпочках подкралась к телефону и сняла трубку. Как она и предполагала, обычного гудка не было: кто-то снял трубку с одного из дополнительных аппаратов. Теперь она не смогла бы отсюда позвонить, даже если бы захотела.
Решив освежиться в бассейне: жара еще не отступила, – Берди заглянула в квартиру экономки, надела купальник и, набросив на плечи полотенце, вернулась в кухню и прошла через холл в гостиную. Входная дверь была приоткрыта. Берди повернулась к ней спиной и направилась в противоположную сторону, к бассейну.
В полном безветрии океан притаился в ожидании. Небо хмуро, тяжело нависло, обещая грозу. После прохладного сухого воздуха в доме влажная духота на улице угнетала. Берди положила полотенце и сняла очки. Привычный мир мгновенно превратился в неведомое, опасное царство. Она понимала, что именно поэтому всегда не любила воду. Плавая, оставалась полуслепой, а потому неуверенной в себе и слабой.
Берди спустилась в глубокий бассейн и поплыла. К противоположному бортику, потом обратно. Сердце часто билось. Слух обострился. Вода попала в глаза и лишила остатков зрения. Берди вернулась и, ухватившись за лестницу, протерла ладонью лицо, прислушалась, но до ее слуха ничего, кроме шума волн и крика чаек, не донеслось. Немного успокоившись, Берди поплыла к противоположному бортику, а когда возвращалась обратно, раздался тихий звук: дверь гостиной скользнула в сторону ровно настолько, чтобы пропустить человека.
Возможно, сверх меры разыгралось воображение. Похоже на то. Берди заставила себя держать лицо в воде, несмотря на то, что очень хотелось поднять голову, напрячь глаза и увидеть того, кто вышел из дома. Она прислушалась, но новых звуков не уловила. Ничего, кроме отвратительного шума воды в ушах. Отбросив мысль переплыть бассейн еще раз, она свернула к боковой стенке и, тяжело дыша, вцепилась в бортик. Не следовало брать такой темп: ведь сто лет не плавала, к тому же нервы не в порядке. Надо отдохнуть. Берди открыла глаза, увидела склонившуюся расплывчатую фигуру и спросила, задыхаясь, хотя уже знала:
– Кто это?
Знала прежде, чем враждебная рука схватила ее за волосы, стукнула головой о кафель и принялась топить. Знала и тогда, когда вода наполнила глаза, нос и рот, так что крики превратились в жалкое бульканье, а ноги беспомощно задергались в прозрачной глубине.
Твердая ладонь удерживала Берди под водой даже тогда, когда пальцы ослабли и отцепились от бортика. Неужели это происходит с ней? Нет, невероятно. Только не с ней. Она не готова… Мысль возникла неожиданно и удивила, в то время как шум в ушах стал еще громче, а легкие заболели, требуя воздуха. Берди чувствовала, что сопротивляется непростительно слабо, – наверное, поверхность бассейна едва колышется. Еще мгновение, и придется вдохнуть. Вдохнуть воду. Нет, нельзя. Она еще не закончила… это не должно было случиться… вдруг все вокруг стало красным. Лишь красный цвет, и больше ничего. Боль в легких исчезла. Берди больше не боялась. И не удивлялась. И вообще ничего не чувствовала. Она спала, отдыхала, парила…
А вскоре ее резко, грубо разбудили. Она задыхалась, ничего не видела, мучительно хватала ртом воздух, но вместо воздуха в грудь вонзались ножи. Что такое? Кто-то на нее кричал. Громко звал по имени. Требовал что-то сделать.
– Дыши! Дыши! Да! Берди! Я же говорил! Предупреждал. Слава богу! – Хриплый голос Дэна Тоби дрожал и срывался.
Он почему-то постоянно выкрикивал ее имя, а потом перевернул на бок на жестком полу и закричал что-то другое, пока она кашляла, мучительно выплевывала воду, стонала и в агонии прижимала колени к груди, но дышала. Кто-то накрыл Берди мягким теплым полотенцем. Кто-то вытер ей лицо и надел очки. Теперь она видела мокрое взволнованное лицо Дэна – совсем близко. А за ним толпились прибежавшие на крик люди. Еще немного, и спешить было бы некуда.
Они стояли, в ужасе вцепившись друг в друга. Все были шокированы. Берди почувствовала себя виноватой и попыталась что-то объяснить, но не сумела. Губы не слушались. А если бы смогла, то сказала бы, что должна была так поступить. Иного способа не существовало. Жаль, что им пришлось это увидеть, но выбора не было.
Милсон и Барасси куда-то исчезли. Оба. Берди ничуть не удивилась. Вспомнила, как железные пальцы, вцепившись ей в волосы, толкали вниз, вниз, не позволяя освободиться, вздохнуть. Она вздрогнула. Бервин Кайт женщина миниатюрная, но ее сила – это сила отчаяния, а рука тверда и холодна как сталь.
Глава 16
– Вы знали, правда? – Голос Берди напоминал хриплое карканье.
Она вздохнула и отхлебнула горячего чая. Уэнди дала ей в руки чашку, но прежде усадила в кресло и укутала мохеровым пледом. Голова до сих пор кружилась, а грудь и горло болели. Слабость и шок – вот что она ощущала, однако в глубине ее существа расцветали умиротворение и благодарность. Чай горячий, плед теплый, она живая. Берди взглянула на отца, которого сразу вызвали в «Третье желание», и он улыбнулся, потом посмотрела на Макса.
– Вы знали, – повторила Берди обвинительным тоном.
Макс едва заметно кивнул. Глаза за стеклами очков смотрели печально.
– Думаю, что догадался бы сразу, если бы не Уоррен Дейли. Она… Бервин… всегда была очень… впечатлительной. Любые события переживала напряженно и глубоко, но особенно острые чувства питала ко мне. Всегда. Мы были невероятно близки. – Он опустил голову и неловко пошевелился в кресле. (Заерзал, мысленно определила Берди.) Ему не хотелось об этом думать, но он заставлял себя: знал, что должен высказаться, – поэтому после долгого молчания продолжил: – Но безраздельное совместное существование не устраивало ни одного из нас. Бервин постоянно твердила, что не создана для брака. Так и есть. И я тоже не создан для брака. Ни одному из нас не следовало ни с кем сближаться. Это не наш путь. Мы пугаемся. Брак… – улыбнулся он с усилием, – вреден для нашего психического здоровья.
– Не говори так, папа! – запротестовала сидевшая рядом Уэнди, но Макс лишь рассеянно погладил дочь по руке.
– Я пытался получить все и сразу. Хотел держать Бервин при себе и в то же время оставаться свободным. Много работал. Вел светскую жизнь. Делал для нее все, однако стремился сохранить дистанцию. Не допускал ни малейшего контроля. Наверное, подобный диагноз поставил бы психоаналитик. В результате Бервин едва не сошла с ума, перестала работать, но оказалась смелее меня и решилась на разрыв. Просто села в машину, уехала и не вернулась. Вскоре я понял, что так лучше. Мы встречались, хотя и не слишком часто. Я заводил подружек, но ее это не волновало. Бервин понимала, как мало они для меня значат. Мимолетное развлечение, не более.
– Старый распутник, – без тени осуждения произнесла Иза и, склонив голову, элегантно сделала глоток чаю из фарфоровой чашки.
Тоби посмотрел на нее с восхищением: воплощенная тетушка Дора.
– А потом явилась Мэй, – прохрипела Берди.
Макс кивнул:
– За неделю до вечеринки мы встретились в ресторане, и я рассказал Бервин о грядущих переменах. Она восприняла новость спокойно: решила, что я веду себя глупо. Настолько глупо, что предстоящий брак нисколько ее не встревожил. Бервин не находила в Мэй ничего интересного и привлекательного. Полагаю, как и все вы. – Макс грустно улыбнулся. – Бедняжка Мэй.
Берди заметила, что Уэнди и Дуглас тайком переглянулись.
– Поэтому я повел себя самоуверенно и нахально, – вздохнул Макс. – Наверное, снова захотел получить все и сразу. Позвал Бервин сюда под предлогом работы над портретом, чтобы держать при себе обеих. Так все оказались рядом, под присмотром: Бервин, Мэй, Иза.
Иза. Всегда и везде Иза. Берди улыбнулась.
– Вскоре я понял, что совершил ошибку, уже через несколько дней. Бервин все видит, все замечает. Она сразу осознала, что Мэй совсем другая, особенная. Бесконечные наброски не прошли даром. Когда она писала мой портрет, тоже сделала их немало. Ясно помню, как это было. Она что-то говорит. Ты что-то говоришь, о чем-то расспрашиваешь. Она впитывает твои слова, а потом они ложатся на бумагу и превращаются в… – Лицо Макса исказилось болью. – Господи! Если ее посадят в тюрьму… Надеюсь, ей разрешат рисовать и писать, правда?
В комнате повисло долгое тяжкое молчание. Наконец Ангус Бердвуд произнес:
– Бервин знала о твоем отце. – Это было утверждение, а не вопрос.