– Как будете в Портдженне, держитесь подальше от Миртовой комнаты!
Горячее дыхание женщины, когда она говорила, коснулось щеки Розамонды и, казалось, лихорадочно разлилось по телу. Шок от этого непередаваемого ощущения разорвал путы ужаса, который до сих пор держал ее неподвижной и безмолвной. Она с криком приподнялась, схватилась за веревку колокольчика и дернула изо всех сил.
– Тише, тише! – пыталась успокоить ее миссис Джазеф, опустившись на колени и отчаянно размахивая руками.
Розамонда еще несколько раз дернула за колокольчик. На лестнице послышались торопливые шаги и громкие голоса. Еще не было и десяти часов, так что вся прислуга была на ногах, и их встревожил такой продолжительный и резкий звонок. Когда шаги и голоса достигли двери, сиделка поднялась на ноги, пошатываясь, отошла от кровати и прислонилась к стене. Она не произнесла больше ни слова. Руки, которые еще мгновение назад так яростно размахивали, безжизненно повисли. По всему лицу ее расползлась гримаса сильнейшей агонии, и женщина затихла.
Первой в комнату вошла горничная миссис Фрэнкленд, а за ней хозяйка гостиницы.
– Позовите мистера Фрэнкленда, – слабым голосом произнесла Розамонда, обращаясь к хозяйке. – Мне нужно поговорить с ним. А вы, – продолжала она, махнув рукой к горничной, – останьтесь со мной, пока не придет мой муж. Я очень испугалась. Не задавайте мне вопросов, но оставайтесь здесь.
Горничная в изумлении уставилась на миссис Фрэнкленд, затем нахмурилась, заметив сиделку. Та смотрела на Розамонду с выражением затаенного ожидания и тревоги. Она ничего не говорила и будто ничего не замечала. Она не оглянулась, не сдвинулась с места, даже когда хозяйка гостиницы привела мистера Фрэнкленда.
– Ленни, – прошептала Розамонда мужу. – Не позволяй новой сиделке остаться здесь на ночь! Молю тебя!
Мистер Фрэнкленд положил руку на висок жены, потом на сердце.
– Боже мой! Что с тобою, Розамонда! Что случилось? Ты была совершенно спокойна, когда я уходил, а теперь…
– Я очень испугалась. Меня ужасно испугала новая сиделка. Но не будь к ней строг! Я уверена, что она не в себе. Только уведи ее тихонечко, отправь ее немедленно туда, откуда она пришла. Я умру от страха, если она останется здесь. Она вела себя так странно, она говорила мне такие вещи… Ленни! Ленни! Не отпускай мою руку. Она подошла ко мне тихонько, стала на колени вот здесь, где ты теперь стоишь, наклонилась к самому моему уху и прошептала… какие-то странные слова!
– Успокойся, успокойся, моя любовь, – сказал мистер Фрэнкленд, всерьез встревоженный волнением жены. – Забудь ее слова и не повторяй их. Успокойся. Я сделаю все, что пожелаешь, только успокойся и лежи смирно. Мне незачем знать этих слов; довольно того, что эта женщина испугала тебя. Отложим все объяснения до завтрашнего утра. Я очень жалею, что мы не послали за сиделкой в Лондон. Где хозяйка?
Женщина подошла к мистеру Фрэнкленду.
– Уже совсем поздний час? – спросил он.
– Нет, сэр, еще нет десяти.
– Прикажите как можно скорее подать экипаж к входу. Где сиделка?
– Она позади вас, у стены, – ответила горничная.
Мистер Фрэнкленд обернулся в ту сторону, а Розамонда, взяв его за руку, прошептала:
– Не будь к ней строг, Ленни!
Горничная, с презрительным любопытством смотревшая на миссис Джазеф, увидела, как изменилось у той лицо, когда были произнесены эти слова. По щекам ее покатились слезы, губы судорожно двигались, и кулаки то сжимались, то разжимались. Когда мистер Фрэнкленд обернулся к ней, она отступила, но не могла не слышать, что Розамонда повторила просьбу.
– Ленни, Ленни, будь к ней снисходителен. Бедная женщина! О боже мой! Она говорила очень ласково! Очень ласково, Ленни!
– Я не хочу вас обидеть, – заговорил мистер Фрэнкленд. – Я не знаю, что произошло, и не выдвигаю никаких обвинений. Но я вижу, что миссис Фрэнкленд напугана и взволнована и причиной этого стали вы. Но она не злится, она вас жалеет. Думаю, вы понимаете, что вам следует немедленно нас покинуть. Вашей госпоже, Миссис Норбери, вы можете ничего не объяснять, лишь сказать, что обстоятельства сложились так, что мы были вынуждены отказаться от ваших услуг.
– Вы очень снисходительны ко мне, сэр, – тихо ответила мисси Джазеф полным достоинства тоном. – Я не буду испытывать вашего терпения и пытаться оправдаться. – Сказав это, она прошла на середину комнаты, откуда могла видеть Розамонду. Дважды она пыталась заговорить, и дважды голос ее подводил. На третий раз ей удалось взять себя в руки. – Прежде чем я оставлю вас, мэм, я попрошу поверить, что не испытываю к вам никаких плохих чувств из-за того, что вы отослали меня. Я не сержусь. Прошу вас, помните, что я не сердилась и никогда на вас не жаловалась.
В голосе ее слышалось столько кротости, а на лице было столько сожаления, что сердце Розамонды болезненно сжалось.
– Зачем же вы испугали меня?
– Испугала вас?! О, боже мой! Из всех людей в мире меньше всего я хотела напугать вас.
Мистрис Джазеф подошла к стулу, на котором лежали ее шляпка и шаль, и надела их. Хозяйка гостиницы и горничная, с любопытством следившие за ней, заметили, что по ее щекам покатились слезы, равно как и то, что в ее манерах было нечто не совсем обыкновенное для простой служанки. Идя к двери, миссис Джазеф остановилась у постели, посмотрела на Розамонду и младенца и произнесла прощальные слова:
– Благослови вас Господь. Пусть Он хранит вас и вашего ребенка. Если вы когда-нибудь подумаете обо мне, то вспомните, что я вовсе не сержусь.
Она постояла еще мгновение, плача и глядя сквозь слезы на мать и ребенка, а потом вышла из комнаты. Когда дверь за ней затворилась, никто из оставшихся в комнате не двинулся с места и не произнес ни слова.
Глава VСовет трех
Известие об отъезде миссис Джазеф настигло доктора Орриджа во время завтра следующего дня. Никакого удовлетворительного объяснения он не получил, и с трудом мог поверить этой новости. Он поспешно закончил завтрак и отправился в «Голову тигра» двумя часами раньше планируемого.
По дороге к гостинице его встретил единственный работавший там официант.
– Меня послал к вам мистер Фрэнкленд, – сказал он. – Господин вас просит прийти как можно скорее.
– Это правда, что сиделка миссис Фрэнкленд была отослана вчера вечером по приказу мистера Фрэнкленда? – спросил доктор.
– Именно так, сэр.
Доктор, казалось, расстроился. Он считал, что следовало бы посоветоваться с ним, прежде чем рекомендованная им сиделка будет уволена. Неужели мистер Фрэнкленд настолько полагается на свой титул и деньги, что ему не важно мнение других о нем, как о достойном джентльмене? Никогда еще доктор не думал так пренебрежительно о богачах. Никогда еще его не одолевало столько революционных мыслей, как когда он в угрюмом молчании следовал за официантом в комнату мистера Фрэнкленда.
– Кто здесь? – спросил Леонард, услышав, как открывается дверь.
– Мистер Орридж, сэр, – ответил слуга.
– Доброе утро, – сказал доктор весьма резко.
Мистер Фрэнкленд сидел в кресле, скрестив ноги. Мистер Орридж сел напротив и также скрестил ноги. Руки мистера Фрэнкленда были в карманах халата. У мистера Орриджа карманов не было, так что он засунул большие пальцы в проймы жилета. Он демонстрировал свое неприятие наглости и богатства. Для него не имело никакого значения, что мистер Фрэнкленд слеп и фамильярное поведение доктора не могло произвести на него никакого впечатления. Главное, что он утвердился в собственных глазах.
– Я очень рад, что вы пришли так рано, доктор. Вчера вечером случилось весьма неприятное происшествие. Я был вынужден сразу же отослать новую сиделку.
– В самом деле? – спросил доктор тоном, который, по его мнению, должен был показать мистеру Фрэнкленду, что он принимает это известие совершенно равнодушно. – Значит, были вынуждены?
– Если бы было время послать за вами и спросить совета, – продолжал мистер Фрэнкленд, – я был бы рад так и сделать. Но медлить было нельзя. Миссис Фрэнкленд так сильно звонила в колокольчик, что мы все перепугались. Когда меня проводили в ее комнату, она была сильно возбуждена и встревожена и сказала, что ее ужасно напугала новая сиделка. Розамонда уверена, что женщина была не в себе, и попросила, чтобы я немедля выпроводил ее. Что я мог сделать в таких обстоятельствах? Может показаться, что я действовал неучтиво по отношению к вам, но миссис Фрэнкленд была в таком тревожном состоянии, что я не мог сказать, каковы будут последствия малейшей задержки. А позже она и слышать не хотела о том, чтобы мы вас беспокоили в поздний час. Надеюсь, вы поймете меня правильно, доктор.
Мистер Орридж несколько смутился. Он поймал себя на мысли, что восхищается манерами состоятельных и знатных людей. И вот он уже обдумывал уважительный и льстивый ответ.
– Вы, естественно, хотите знать, что сделала или сказала эта женщина, – продолжал мистер Фрэнкленд. – Но жена была вчера в таком нервном и испуганном состоянии, что я не решился беспокоить ее и отложил все расспросы на сегодняшнее утро. Вы так любезно позаботились о поиске сиделки, что имеете право услышать причины, заставившей нас отослать ее. К счастью, миссис Фрэнкленд уже чувствует себя гораздо лучше, нежели я мог ожидать. Она ждет нас, и, если вы будете столь добры, что подадите мне руку, мы немедленно пойдем к ней.
В комнате миссис Фрэнкленд доктор сразу же заметил, сколь неблагоприятно подействовало вчерашнее происшествие. Он отметил, что улыбка, с которой Розамонда приветствовала мужа, была самой слабой и печальной из всех, что он видел на ее лице. Глаза были тусклыми и усталыми, кожа сухой, а пульс неровным. Ясно было, что она провела бессонную ночь и не отдохнула. Отмахнувшись от расспросов доктора, она почти сразу перевела разговор на миссис Джазеф.
– Полагаю, вы уже слышали, доктор, что у нас вчера случилось? Не могу выразить, как все это меня опечалило. Мое поведение в ваших глазах и в глазах этой несчастной женщины может показаться поведением капризной и бесчувственной особы. Я готова заплакать, когда вспомню, как я необдуманно поступила и как мало мужества проявила. О, Лен