Покорность в ее голосе и манере говорить была покорностью отчаяния. Но она же придавала ей неестественное самообладание, которое изменило ее в глазах дяди Джозефа почти до неузнаваемости. Он смотрел на племянницу с нескрываемой тревогой.
– Нет! – воскликнул он решительно. – Назад! Обратно в дом! Мы разработаем другой план, попытаемся как-то иначе добраться до этого дьявольского письма. Я говорю сейчас не о Мондере, экономке и Бетси – я говорю о наших интересах. Я забочусь лишь о том, чтобы ты получила то, что тебе нужно, и вернулась домой с таким же спокойствием в душе, как и я сам. Пойдем! Давай вернемся!
– Нет, теперь уже поздно.
– Поздно?! О, мрачный дьявольский дом, как я тебя ненавижу! – воскликнул дядя Джозеф, бросив суровый взгляд на Портдженнскую Башню.
– Уже слишком поздно, дядя, – повторила Сара, – слишком поздно. Возможность упущена. И даже если мы вернемся, я не посмею приблизиться к Миртовой комнате. Моей последней надеждой было изменить место, где спрятано письмо, и от этой последней надежды я отказалась. Теперь у меня осталась только одна цель в жизни. Вы можете помочь мне, но я не могу сказать тебе как, если ты не пойдешь со мной сейчас же и не перестанешь упоминать о возвращении в Башню.
Дядя Джозеф попытался что-то объяснить, но племянница остановила его посредине фразы, тронув за плечо и указав на какую-то точку на темнеющем болоте.
– Посмотри! Кто-то идет за нами. Мальчик или мужчина? – Старик обернулся и увидел фигуру мальчика, который копал землю. – Пойдем, пойдем дальше! – умоляла Сара, не давая старику ответить. – Я ничего не могу рассказать тебе, пока мы не будем в гостинице.
Они пошли дальше, пока не поднялись на возвышенность, с которой видна была вся пройденная ими дорога. Остаток пути лежал вниз по склону, так что это было последнее место, с которого открывался вид на дом.
– Мальчика не видать, – заметил дядя.
Сара окинула взглядом болото и действительно никого не увидела. Прежде чем продолжить путь, она немного отошла от старика и посмотрела на башню старинного дома, возвышавшуюся в тусклом свете, тяжелую и черную, а за ней, как стена, простирался темный фон моря.
– Прощай навсегда! – прошептала она. – Навсегда! Навсегда!.. – Ее взгляд устремился к церкви и кладбищу, едва различимому в тени наступающей ночи. – Подожди меня еще немного, – сказала она, прижимая руку к груди, где лежала спрятанная книга гимнов. – Мои скитания почти подошли к концу, день моего возвращения домой уже не за горами!
Слезы наполнили ее глаза. Она вернулась к дяде и, взяв его за руку, быстро протащила несколько шагов по идущей вниз тропинке, но вдруг остановилась, словно пораженная внезапной догадкой, и вернулась на возвышенность.
– Я не уверена, что мы больше не увидим преследующего нас мальчика.
И в это самое время из-за большого гранитного камня, лежавшего в стороне от дороги, вынырнула фигура – без малейшей видимой причины мальчик начал копать бесплодную землю у себя под ногами.
– Да, да, я тоже его вижу. Это тот же самый мальчик, и он все еще копает – но нам-то что с того?
– Пойдем! Пойдем! – прошептала Сара, не обращая внимания на его слова. – Давай как можно быстрее доберемся до гостиницы.
Они снова пошли вниз по тропинке, и меньше чем через минуту Портдженнская Башня, старая церковь и море скрылись из виду. И хотя теперь вокруг не было ничего, кроме темнеющего болота, Сара продолжала постоянно останавливаться и оглядываться. Она не объясняла, ради чего задерживает путь к гостинице. Лишь когда на горизонте появились огни городка, она заговорила со своим спутником.
В гостинице они попросили приготовить комнаты, и их проводили в лучший зал, чтобы дождаться ужина. Как только они остались одни, Сара придвинула стул поближе к старику и прошептала ему на ухо такие слова:
– Дядя! За каждым нашим шагом следили от Портдженнской Башни и до этого места.
– Так, так! И откуда ты это знаешь?
– Тише! Кто-то может подслушивать у двери или под окном. Тот мальчик, что копал на болоте…
– Сара, дитя мое! Ты испугалась мальчика и пытаешься испугать им меня?
– Тише, ради бога, тише! Они устроили ловушку. Я это подозревала, когда мы только вошли в дом, теперь я уверена. Почему они беспрестанно шептались? Я наблюдала за их лицами и уверена, что они говорили о нас. Когда они нас увидели, когда мы сказали, что хотим осмотреть замок, они почти не удивились. Не смейся, дядя! Это настоящая опасность, а не моя фантазия! На ключах от северных комнат, – при этих словах Сара еще больше придвинулась к дяде, – на ключах от северных комнат висели новые бирки, и все двери пронумерованы. Подумай об этом! Подумай о том, что они все время шептались между собой, особенно перед тем, как мы хотели уйти. Заметил ли ты, как дворецкий переменил поведение, когда экономка что-то ему сказала? Ты не мог этого не заметить. Они нас впустили и выпустили слишком легко… Нет, нет, я не стану обманывать себя. Был какой-то тайный мотив, чтобы впустить нас в дом, и какой-то тайный мотив, чтобы выпустить нас из него. Мальчик следовал за нами всю дорогу, и я видела его так же ясно, как вижу вас. На этот раз есть причина для страха. Да, люди из дома устроили нам ловушку.
– Ловушка? Какая ловушка?! И как?! И почему?! И зачем?! – восклицал дядя Джозеф, беспокойно оглядываясь и в недоумении размахивая руками.
– Они хотят заставить меня говорить, хотят узнать, куда я иду, хотят задать мне вопросы. Ты помнишь, что я сказала миссис Фрэнкленд то, чего не должна была говорить?! Они начали подозревать меня! Мне устроят допрос, если миссис Фрэнкленд отыщет меня. А она попытается меня найти! Мы должны уехать так, чтоб никто не знал, куда мы едем. И мы должны убедиться, что в гостинице никто не сможет ответить на этот
вопрос.
– Хорошо! – сказал старик, наклонив голову с совершенно самодовольным видом. – Будь спокойна, дитя мое, и предоставь это дело мне. Когда ты пойдешь спать, я пошлю за хозяином и скажу ему: «Достаньте нам экипаж, чтобы мы могли уехать обратно в Труро».
– Нет! Нет, нет, мы не должны нанимать здесь экипажа.
– А я говорю: да! Хозяину я скажу, что нам нужна карета. Слушай. Я ему скажу: «Если нас будут искать люди с пытливыми взглядами и неудобными вопросами, будьте добры, сэр, придержите язык за зубами. Потом я подмигну, постучу пальцем по кончику носа и издам смешок. Я привлеку на свою сторону хозяина, и тогда дело в шляпе!
– Мы не должны доверять хозяину, дядя, мы не должны доверять никому. Когда мы завтра уйдем отсюда, мы должны уйти пешком, и позаботиться о том, чтобы ни одна живая душа не последовала за нами. Смотри! Вот на стене висит карта Западного Корнуолла, на ней отмечены дороги и перекрестки. Мы можем заранее узнать, в каком направлении нам идти. Ночной отдых даст мне достаточно сил и багаж у нас небольшой. У тебя нет ничего, кроме ранца, а у меня нет ничего, кроме небольшой сумки, которую ты мне одолжил. Мы можем пройти шесть, семь, даже десять миль, отдыхая по дороге. Подойди сюда и посмотри на карту!
Протестуя против отказа от собственного плана, казавшегося ему идеальным для решения их чрезвычайной ситуации, дядя Джозеф присоединился к племяннице в изучении карты. Немного севернее городка был обозначен перекресток дорог: одна вела прямо к Труро, другая шла в обход через город достаточно важный, чтобы его название написали на карте большими буквами. Сара предложила идти до него пешком – по карте до него было пять-шесть миль, – воздерживаясь от поездок на любом транспорте. Таким образом никто не узнает, куда они отправились, если только не будет следить за ними от самой гостиницы. А чтобы такого преследования не допустить, она предложила выйти в темноте.
Дядя Джозеф безропотно пожал плечами, принимая предложение идти пешком.
– Столько шагов, столько пыли, оглядок, подозрений и обходных путей. Гораздо проще было бы довериться хозяину и спокойно ехать в карете. Но если ты так хочешь, так оно и будет. Как тебе угодно, Сара, как тебе угодно. Я же буду ждать, когда мы вернемся в Труро, чтобы отдохнуть в конце путешествия.
– В конце твоего путешествия, дядя. Не думаю, что это будет окончанием моего пути.
При этих словах лицо старика мгновенно изменилось. Взгляд его с упреком остановился на племяннице, щеки побледнели и беспокойные руки опустились.
– Сара! – сказал он тихим, почти умоляющим голосом. – Сара, неужели у тебя хватит духу снова покинуть меня?
– Хватит ли у меня духу остаться в Корнуолле? Вот в чем вопрос, дядя. Если бы я могла слушать только голос моего сердца, то была бы рада жить под твоей крышей, – жить под ней, если бы ты мне позволил, до самой смерти! Но ты знаешь, что мне судьба отказала в этом счастье. Страх, что миссис Фрэнкленд найдет меня и станет требовать объяснений, гонит меня прочь из Портдженны, из Корнуолла, от тебя. Даже мой страх, что письмо будет найдено, вряд ли так велик, как страх, что меня выследят и допросят. Я сказала ей то, чего не должна была говорить. Если я опять увижу ее, она узнает от меня все, что ей угодно. Боже мой! Боже мой! Подумать только, что эта добросердечная, милая молодая женщина, которая всюду приносит с собой счастье, наводит на меня ужас! Ужас, когда ее жалостливые глаза смотрят на меня; ужас, когда ее добрый голос говорит со мной; ужас, когда ее нежная рука касается моей! Дядя! Когда миссис Фрэнкленд приедет в Портдженну, все дети будут толпиться вокруг нее – каждое существо в этом бедном краю будет притягиваться к свету ее красоты и доброты, как к солнцу самого рая; а я – я единственная из всех живых существ – должна сторониться ее, как чумы! День, когда она приедет в Корнуолл, станет днем, когда я должен буду покинуть его. Днем, когда мы с тобой должны будем попрощаться. Не надо, не надо усугублять мое несчастье, спрашивая, хватит ли у меня духу покинуть тебя! Ради моей покойной матери, дядя Джозеф, поверь, что я благодарна, поверь, что не по своей воле я уезжаю. – Сара опустилась на диван и больше ничего не говорила.