– подумала она. – Ты все сказал за меня. Трахнул свою собственную дочь, ублюдок! Больной кусок дерьма! Ты трахнул ее, она забеременела, а теперь я напомнила тебе об этом, да? Ты жалкий мешок с...»
То, что произошло в следующую секунду, Женевьева никак не ожидала.
Зато Пег ожидала.
Пег видела, как ее отец ударил женщину во второй раз за этот вечер.
На этот раз – ладонью наотмашь, но с не меньшей силой, и прямо по голове, так что в одно мгновение мисс Ратон стояла перед ней, а в следующее – уже вытянулась во весь рост на полу, ударившись головой об антикварный шкаф для посуды с такой силой, что внутри задребезжали тарелки. Она увидела, как веки учительницы дрогнули... и закрылись.
– Господи, папа! Что ты?..
– Заткнись, Пегги. Это ты во всем виновата, маленькая сучка. Убирайся отсюда! Сходи в сарай и принеси веревку!
– Веревку? Зачем она тебе?
– Иди! Сейчас же!
– Нет!
– Я схожу, – сказал ее брат.
Она услышала, как хлопнула входная дверь.
Отец пристально смотрел на нее. Пег поняла, что он и ее хочет теперь ударить.
– Убирайся с глаз долой, – сказал он. – Это все из-за тебя. Из-за тебя и твоей пизденки. Иди, помоги матери.
Глава 28
Дорогуша пряталась.
Дорогуша – Дарлин, ее ведь звали Дарлин, – спряталась. Она притаилась за кроватью сестры, потому что здесь было безопасно. Она слышала громкие голоса и звуки тяжелых ударов, чувствовала, как пчелы жужжат сквозь половицы, как медведи выходят из темноты леса, а у окон сидят черные вороны, желающие залететь внутрь.
Ей ничего не оставалось, как свернуться калачиком и целовать свои колени.
Она может моргнуть сто раз – и сосчитать каждый миг.
Если так сделать, слезы уйдут.
Она будет считать каждый миг, каждый поцелуй – и не заплачет, ни за что не заплачет.
Глава 29
Женевьева Ратон очнулась оттого, что ее тащили волоком на веревке, привязанной к ее запястьям.
Ее волок на животе по двору буйный псих. Безумец.
Она увидела прожекторы над сараем с открытыми дверями. Почувствовала твердую землю и мокрую траву. Услышала лай собак. Ее руки готовы были вот-вот вырваться из плечевых суставов.
Она увидела мальчика, шедшего рядом с ней и ухмылявшегося.
Она повернулась на бедре, пытаясь встать на ноги, но ее тянули слишком быстро, и она снова упала, ударившись подбородком. Рот наполнился кровью. Щеку располосовала горячая боль. Женевьева взвизгнула, но псих даже не обернулся – знай себе продолжал ее тащить. Она переваливалась с боку на бок, обдирая бедра – и увидела, как откуда-то сзади к отцу подбежала Пег и потянула его за руку, пытаясь остановить.
– Папа! Остановись, пожалуйста! Ты не можешь этого сделать! Она моя учительница, папа. Она моя...
– Подруга? Ты же это хотела сказать? Твоя, так сказать, подруга приходит сюда, чтобы выставить тебя маленькой шлюхой, то есть, показать всем, из какого теста ты на самом деле слеплена?
Женевьеве удалось перевернуться на задницу, упереться ногами, как ковбой на родео, и дернуть за веревку. На секунду Крис потерял равновесие, но затем рывком скорректировал свое положение, и Женевьева снова оказалась распростертой на животе.
Они были уже почти у сарая.
– Папа, ты не можешь...
Он схватил дочь за руку и швырнул на землю. Протащил веревку последние несколько футов и привязал конец к дверной ручке. Затем подошел к ошеломленной Пег, съежившейся в грязи.
– «Папа, ты не можешь», – передразнил он. – Ты не можешь. Ты не можешь! Я уже дурею от этого «ты не можешь», и от женщин в этой семье! От твоей матери, твоей идиотки сестры, от тебя!
Женевьева встала на одно колено. Затем поднялась на ноги.
– Пожалуйста, – сказала она. – Просто отпустите меня. Я никому об этом не расскажу, обещаю. – Ее голос звучал хрипло и как бы издалека.
Брайан огрел ее сзади палкой по голове. Палку она, вот незадача, не успела разглядеть. Боль была адская.
– Заткнись, леди, – сказал мальчик.
– Пропадите вы пропадом, все женщины до одной, – процедил Клик. Он уже дошел до стадии белого каления. – Я сыт всеми вами по горло, проклятые суки. Вы – пиявки, все до единой! Вы высасываете мужчину досуха. Мужчина работает как собака каждый день, а вы высасываете его досуха! – Он наклонился, сграбастал Пег за ворот толстовки и поставил на ноги одним мощным рывком. Затем схватил толстовку обеими руками и стал трясти. Пег моталась в его руках.
Женевьева не собиралась смотреть, как он избивает собственную дочь.
– Прекратите! – выкрикнула она. – Немедленно прекратите! Хватит! – И на этот раз ее голос звучал ясно.
Брайан тюкнул ее по уху. Она снова чуть не упала, но ей удалось устоять на ногах.
Повернулась, чтобы схватить его, но он, смеясь, отскочил в сторону.
– Ах ты, маленький засранец!
Она почувствовала, как кровь стекает по шее.
Пег вскрикнула. Клик просунул руку под толстовку и схватил ее за грудь. Пег пыталась вырвать его руку, но он только сильнее вцепился в нее.
– Клик! Будь ты проклят, Клик!
Женевьева повернулась, чтобы посмотреть, не собирается ли Брайан снова ее ударить. Он просто улыбнулся. Маленькая змея.
– Клик!
Он не обратил на нее никакого внимания. Он был сосредоточен на груди своей дочери.
– Знаешь, на что ты годишься, Пег? – сказал он. – Вы, нелепые ноющие сучки, хороши для одного, и только для одного, и в половине случаев вы несчастны от этого. Думаешь, я не знаю, кто ты такая? Думаешь, я этого не знаю? Ты ничем не лучше той твари там, внутри. Той твари в погребе. Там вам всем и место. Всем, до последней пизды!
Женевьева успела подумать: «Тварь? В подвале?!» – а потом он снова бросил Пег на землю – та сильно ударилась коленями и локтями, – и начал тянуть за веревку к открытым дверям сарая. Учительница попыталась сопротивляться, но это был дохлый номер. Клик был слишком силен, слишком разъярен. Теперь она слышала, как внутри сарая бешено лают собаки. Они хотели принять участие в происходящем.
– Давай, Брайан, – сказал он. – С этой мы разберемся прямо сейчас.
Глава 30
Слова отца звенели у нее в ушах. Там вам всем и место. Всем, до последней пизды.
Пег повесила трубку. Копы сказали, что они уже в пути. Однако их дом – у черта на куличках. Если повезет, им потребуется полчаса, чтобы добраться сюда из города.
Ее грудь пульсировала. В ушах звенело.
Всем, до последней пизды.
Я следующая, папочка? Да?
Мама? Я? Дорогуша? В каком именно порядке?
Она захлебывалась от рыданий.
Собаки лаяли как сумасшедшие. Пег не могла представить, что там происходит, или, возможно, могла, но не хотела.
– Хватит, – сказала она. – Это должно прекратиться. Хватит...
Она сдернула ключи с опорной балки, выбежала, перескочив через распростертое тело мамы, в коридор – и на бегу протаранила плечом заднюю дверь.
Белл очнулась от боли в сломанном ребре – и от вида промелькнувших над ней ног дочери. Она попыталась заговорить, но не смогла; попробовала сесть, но вышло только еле-еле приподняться на одном локте. Чтобы унять головокружение, она глубоко втянула в себя воздух. Все тело болело. Не только голова и ребра – им просто больше остального влетело.
Белл попробовала сесть еще раз; удалось выпрямить руку. На полу рядом с ней лежала влажная мочалка, и она вытерла ею лицо. Головокружение прошло.
– Мама? Я сосчитала до ста и не знаю, что делать дальше. Где все? Почему так лают собаки? – Дорогуша стояла, сгорбившись, в дверном проеме, с широко раскрытыми глазами, явно напуганная. Она была права – собаки сходили с ума.
Она не хотела, чтобы ее маленькая девочка видела ее такой, ей было ужасно больно, но ей удалось сесть, а затем и медленно встать.
– Иди сюда, – сказала она. – Иди сюда, милая.
Дорогуша кинулась к ней и обняла за талию.
Ребра заныли.
– Полегче, – сказала она. – Пожалуйста, милая, полегче.
Брайан захлопнул двойные двери.
Отец подтащил Женевьеву Ратон к конуре и привязал к звену цепи. Собаки метались совсем рядом, скрежетали зубами с пеной у рта, громко лаяли и бросались на учительницу через проволочное ограждение. Ратон, эта тупая манда, тупо продолжала строчить, будто из пулемета, свои бесконечные «нет-нет-нет», пытаясь держаться на расстоянии – и в то же время ослабить узел на запястьях. Но отец знал свое дело.
– Шланг! – выкрикнул отец. – Включи воду, сынок. Хочу немного раззадорить наших песиков.
Кормил ли Брайан сегодня собак? Хм-хм. Нет, не кормил.
Так что они и так злые.
Но он включил воду, отрегулировал насадку и направил сильную струю наполовину на Джорджа, Лили и Агнес, а наполовину на Ратон. Она пыталась защитить лицо, пока он обливал ее водой.
От холодной воды ее соски наверняка затвердели.
Что ж, прекрасно.
– Лей на собак, – сказал отец.
Брайан сосредоточился на собаках. Мама Агнес ретировалась в будку, злобно рыча и огрызаясь. Пошла ты, мама Агнес. Лили и Джордж убежали в заднюю часть клетки.
– Не забывай этих двоих там, сзади.
– Пожалуйста, – сказала Ратон. – Прекратите. Клянусь, я ничего не скажу. Ничего этого никогда не было, хорошо?
Она умоляла. Ему это нравилось.
А отцу, похоже, было плевать. Он просто отвязал веревку от звена, распахнул дверь клетки, подтащил учительницу на коротком поводке к конуре и подтолкнул. Агнес тут же зарычала – не на Ратон, а на отца. И отец сделал то, что и всегда – зарычал прямо на нее и сделал вид, что хочет врезать собаке по спине. Она знала эти манеры с детства – и с лаем попятилась. Отец захлопнул дверь клетки – с такой силой, что та вся музыкально зазвенела.