Сначала я наотрез отказался. Само это предложение вывело меня из себя. По моей задумке, Ник – образ парня, выказывающего героизм и преданность такого уровня, какого он за собой и не подозревал; но в самый последний момент, когда все его усилия должны были окупиться, прибывают спасательные отряды и... бац! Убивают его по ошибке, черт бы их побрал.
Говорите, точь-в-точь как в «Ночи живых мертвецов»?
Разумеется! Помню, как смотрел этот фильм в первый раз – и как жестокая развязка меня буквально опустошила. В своей книге я хотел достичь того же эффекта. На что, само собой, и указал редакторам из «Баллантайна». Оказалось, ни та девушка, ни Марк не видели «Ночь живых мертвецов» – с тем же успехом я мог воззвать к ним на древнекельтском. Да и потом, зачем ориентироваться на малобюджетное кино, сляпанное на скорую руку? У нас тут на кону бестселлер!
Да, эти двое обернули мои собственные рассуждения против меня.
– Этот парень, Ник, – сказали они, – прошел через сущий ад. Он должен выжить.
– Должен?
– Читатели захотят, чтобы он спасся.
– Конечно, захотят! Я и сам бы хотел! К концу романа я практически полюбил этого парня. Но кого волнует, чего хотят читатели? Логика книги такова, что ему конец!
Молчание.
Я пустился в рассуждения о том, что смерть Ника имеет решающее значение – как тематически, так и драматургически. Именно об этом говорится в книге. Что жизнь такова. Что мир таков. Сегодня вы – король Уолл-стрит, а завтра – труп под колесами рейсового автобуса. Сегодня вы влюбляетесь, а завтра приходят новости: у вас рак, или Альцгеймер, или обе напасти разом. Почему Карла, сильная сестра, гибнет страшной смертью в первой половине, а хилая Мардж выживает? Никто не знает. Ирония судьбы, случайность, «карты так легли», несуразное стечение обстоятельств – в этом, черт побери, весь смысл!
Я бился с ними, бился...
И проиграл.
Ну и пусть. В конце концов, это мой первый роман. Без уступок – никуда.
Да и потом, мне пообещали, что если я буду послушным мальчиком, книга эта меня прославит. Мне много чего пообещали, а по итогу... ну, вы все и так знаете.
Сперва отказались от идеи напечатать рекламные постеры для магазинов.
Потом на обложку вместо потрясного рисунка отсеченной женской руки утвердили простой «черный фон» с единственной капелькой крови.
Потом «Баллантайн» отказался от всякой рекламы в принципе... потом – от продажи прав на печать в Британии... потом – даже от идеи распространить в Британии собственное издание. А потом я и сам смекнул, что они не собираются «удержать» книгу и в местных, американских книжных магазинах. «Барнз энд Нобл» неподалеку от моего дома распродал дюжину экземпляров за считаные дни, а больше им и поставлять не стали. В «Баллантайн» стали заниматься тем, чтобы замять весь этот неприглядный случай. Зазвонили телефоны – генеральный директор «Рэндом Хаус», «материнской» по отношению к «Баллантайну» конторы, получил выговор в еженедельнике «Вилладж Войс» за «публикацию брутальной порнографии». Так «Мертвый сезон» превратился в конфуз.
Симпатичная девушка-редактор, чьего имени я не запомнил, перестала отвечать на мои звонки. Марк Яффе уволился из издательства.
На протяжении многих лет я прикидывал в уме, как разгромила бы роман, скажем, «Паблишерз Рау», если бы я настоял на своем и в печать пошла именно эта версия – со всеми рецептами, отрезанными языками и прочими радостями.
Держу пари – Боб Блох, эта шутка для тебя! – они бы там язык проглотили в приступе праведного гнева.
Для меня смерть Ника – тот особый ингредиент, что делает роман ужасов поистине ужасным. Только подумайте, кто остался в конце этой жуткой ночи! Искалеченная духовно и физически женщина, обретшая в себе холодную силу, видевшая и делавшая то, что никто никогда не должен видеть и делать, – и Питерс, порядочный служака, убивший сразу двоих невинных гражданских. И из этих двоих один проявил беспрецедентную волю и выдержку. Такое навсегда западает в память, отдается в сердце.
Убив Ника, я хотел обличить суровый реальный мир, где никто никогда взаправду не выигрывает.
Если бы Ник уцелел, осталась бы надежда. Может, они с Мардж сошлись бы.
Но Ника нет, и ей нужно как-то жить дальше. Справляться самой.
Похоже, именно в этом месте я преступил в глазах «Баллантайна» последнюю черту. Предложенный мной исход был выше их редакторских сил.
Я, к слову, внес еще одну правку – для британского издания в мягкой обложке.
В самом конце Мардж, лежа в машине «Скорой помощи», размышляет сквозь эффект от обезболивающих о том, являются ли люди, спасающие ее, парамедиками или врачами. Она думает: «Надеюсь, все-таки врачи».
Через несколько месяцев после публикации книги я получил письмо от поклонника. Он сказал, что ему очень понравилось прочитанное. И все бы было вообще замечательно, если б не эта строчка под самый конец.
Упомянув, что как раз таки парамедиком и работает, парень заметил, что в ситуации Мардж ей было бы гораздо лучше оказаться в руках обученной бригады «Скорой помощи», а не с толпой врачей. Я заинтересовался вопросом – и он, конечно, оказался прав. Упс... Кое-кто плохо подготовился к уроку. Я написал ему в ответ, что дико извиняюсь, поблагодарил за то, что он обратил внимание на ляп, и пообещал, что, если книга когда-нибудь выйдет в другом издательстве, я исправлю его. В 95-м со мной связались британцы из «Хэдлайн», и я все поправил. Мой редактор там, Майк Бейли, посмеялся, когда я рассказал, почему хочу внести изменения.
Сказал – конечно, никаких проблем. Принято.
Безо всяких переговоров.
Джек Кетчам
Январь 1999 г.
Перевод: Григорий Шокин
Была абсолютно дикая ночь, завывал холодный ветер, за окном шел снег, когда я услышал стук в дверь. Негромкий стук. Почти нерешительный, мягкий. Вежливый...
На странице сто восемьдесят шестой моего романа «Она просыпается» группа из семи человек, местных жителей и туристов, сидит за столиком в таверне под открытым небом на греческом острове Миконос, пьет слишком много вина и нервно закусывает мезе, обсуждая свою... э-э... ситуацию.
Они ждут, когда упадет топор.
Каждого из них посещает и серьезно терроризирует дух мертвой женщины, бывшей возлюбленной одного из них, случайно убитой его рукой - странной страстной красавицы-шизофренички при жизни, а теперь перевоплотившейся, что вполне уместно, в древнюю греческую богиню, единую в трех лицах - Селену, богиню луны, Артемиду, богиню охоты, и Гекату, богиню преисподней а также магии и колдовства. На самом деле она занимается тем, что воскрешает мертвых и подчиняет себе диких обитателей острова, чтобы те выполняли ее приказы - хотя никто из сидящих за столом пока об этом не догадывается. Но это случится. И на Миконосе, и на соседнем острове Делос, легендарном месте рождения богов, куда им предстоит бежать и где они встретят свою судьбу.
Среди них есть человек по имени Джордан Тайер Чейз, единственный, кто имеет хоть какое-то представление о том, что здесь может происходить. Чейз - экстрасенс, причем с детства, и знает, что по какой-то причине его вызвали в это место именно в это время, по какой причине - он не знает, но понимает, что, вполне возможно, его ведут к гибели. Он смирился с этим. Зов был настолько силен...
Большинство писателей любят экспериментировать. Это помогает сделать работу интересной, а текст - свежим. В романе «Она просыпается», моей четвертой книге, я экспериментировал с историей внутри истории, чего раньше никогда не пробовал, с рассказом в рамках основной части романа, у которого были бы связные начало, середина и конец, который мог бы стоять отдельно, но при этом проливал свет на историю и характер Чейза и на то, как он впервые обнаружил свой прекрасный и страшный дар. Я думал о чем-то вроде замечательного монолога Роберта Шоу в фильме «Челюсти» в ночь перед финальной схваткой с акулой, о судьбе экипажа американского корабля «Индианаполис» в кишащем акулами море - темном, мрачном затишье перед бурей.
Это не сработало. К тому времени я набрал довольно быстрый темп в книге, а рассказ только замедлял его. Жутковатый монолог Шоу длился всего несколько минут экранного времени. А история Чейза растянулась почти на двадцать страниц. Этому не было оправдания. Рассказ не имел никакого значения для освещения различных ситуаций моих персонажей, даже Чейза. Поэтому я изъял его из романа. Я понял, что он вряд ли мне пригодится, поэтому даже не потрудился сократить или переработать его.
Однако я его сохранил.
Я просматривал старые бумаги, и вот она, уже совсем забытая, - пачка пожелтевшей бумаги. Я прочитал рассказ от начала до конца, и он меня удивил. В романе он был лишним. Но это не означало, что его можно просто выбросить.
И, перечитывая его, я вспомнил, что в течение многих лет после этого я сохранял определенную привязанность к этой истории и некоторое сожаление о том, что я не смог вписать ее в роман. Вот почему я так долго держался за нее. С одной стороны, «Она просыпается» - единственный мой роман о сверхъестественном, и мне нравилось, как история возвращает читателя к ужасам реальности. В ней Чейз - начинающий экстрасенс, да, но антагонист, с которым он сталкивается, вполне возможен в реальном мире, он полностью человек, не обладающий никакими сверхъестественными способностями. На самом деле - и это вторая причина, по которой мне понравилось это произведение, - она прямо и вполне осознанно заимствована из моего первого романа «Мертвый сезон». Немая зловещая младшая сестра моей свирепой группы каннибалов на побережье штата Мэн. Ближайший к ферме отца Чейза город - Дэд-Ривер, как и в «Мертвом сезоне», только здесь это ч