По округе, возвещая утро, разносился первый крик кочета.
Вторая Добытая пробиралась сквозь тенистые заросли сосны и кедра, дыша терпким ароматом хвои. Ковер из опавших иголок под ее ногами был густ, прохладен и увлажнен от росы. По бедру Добытой скользнула низкая ветка, и от ее касания затвердели соски.
Чувствительность засела в ней глубже, чем в остальных. Ей это не очень нравилось, но какой смысл отрицать правду?
Первая Добытая приближалась к кромке леса. И уже слышала море.
Найти детей пока так и не удалось. Уже рассвело. Ей нужно было возвращаться.
Женщина рассердится.
Женщина, понукаемая дурным знамением, послала Вторую Добытую найти детей – но та их так и не отыскала.
Она ощутила гнетущее чувство стыда.
Вторая Добытая так и не стала той охотницей, какой ее хотела видеть Женщина.
Под конец Вторая Добытая свернула в сторону дома, где находился младенец, и даже смутно вспомнила собственного ребенка, который едва ли был сильно старше. Но в столь ранний час младенец пока не появился снаружи. Лишь мужчина, заметивший ее.
Второй Добытой стало интересно, имело ли это значение – то, что он ее увидел.
Существовал только один способ усмирить гнев Женщины – предвосхитить его. И потому сейчас, бредя по лесу, Вторая Добытая подыскивала подходящий инструмент.
Это должно было быть что-то тонкое, крепкое и гибкое.
Вот.
Ветка оказалась зеленой, жесткой, но задубевшие ладони привыкли к подобным вещам. Девушка стала сгибать ее – вверх, вбок, вниз, – покуда та не отделилась от ствола, потянув за собой полоску древесных волокон. Девушка очистила ветку от иголок. Дерево в ее руке истекало соком.
Вторая Добытая подошла к поляне, щурясь от солнца.
В гуще зарослей ястребинки, ромашек и клевера носились пузатые черные шмели. Она спокойно стояла меж ними, зная – эти безвредны, покуда не злить. Шмели кружили вокруг низко, собирая пыльцу своими длинными черными лапками.
Если не считать этих летунов, девушка пребывала в полном одиночестве.
По всей поляне шумел прибой.
Она хлестнула веткой себе по спине. Била сильно, понимая, что каждый удар должен оставить след, иначе в этом вообще не было смысла. Старалась махать так, чтобы конец ветки попадал на ягодицы и бедра, но никак не ниже – не хотела тревожить шмелей.
Чувствительность засела в девушке глубже, чем в остальных.
Когда Вторая Добытая закончила, ее рука почернела от коры и древесного сока.
По другую сторону поля лес вновь густел. Тропинка то уходила вверх, то спускалась вниз, петляя под сводами густой хвои невысоких сосен и елей, искривленных морскими ветрами. Миновав их зеленый полог, она подошла к скалам, где снова вышла на тропинку и устремилась вниз.
Уже на середине спуска она увидела их, всех шестерых, карабкавшихся через прибрежные скалы. Девочка несла пакет. Остальные также шли не с пустыми руками, хотя с такого расстояния невозможно было определить, что именно им удалось добыть.
Брезжил рассвет, и дети двигались быстро, безмолвно.
Значит, на месте окажутся намного раньше ее.
Женщина рассердится.
Вторая Добытая могла окликнуть их. Заставить ждать. В конце концов, Женщина могла ни о чем не спросить, посчитать, что Вторая Добытая сама их нашла, – та бродила всю ночь напролет, и даже застала на ногах начало утра.
Вот только у нее на спине уже были отметины.
Она была голой, так что Женщина сразу считает следы и поймет, в чем дело.
Впереди на тропе лежал лисий помет. Вторая Добытая расковыряла кучку концом ветки, но увидела лишь спутанные клочья шерсти и кости – остатки лисьей трапезы.
Перед смертью добыча, кем бы ни была, познала боль. Она боролась с ней.
Понимая, что ничего не поделать, девушка вздохнула и продолжила идти одна.
Карту они все-таки раздобыли.
Не ту же самую карту, пригодившуюся им одиннадцать лет назад, хотя с тем же успехом это могла оказаться та самая – потрепанная и чертовски истертая. Она даже висела на той же старой, потемневшей от сигаретного дыма шиферно-серой стене участка.
В последний раз Питерсу довелось побывать здесь на вечеринке, устроенной в честь его ухода на пенсию.
Мэри тоже на ней присутствовала – такая симпатичная и явно довольная тем, что мужу наконец удалось отойти от дел. Были и еще чьи-то жены – те, кто достаточно хорошо знали Питерса и не собирались забывать, – и когда под занавес торжества ему преподнесли пару отварных яиц, часть присутствующих дам даже покраснела.
Незадолго до этого Питерс произвел последний в своей жизни арест.
Он как раз выгребал ящики письменного стола, когда в участок завалился маленький тощий хорек, вознамерившийся внести залог за освобождение своего приятеля. А тот сидел у них уже два, а то и три дня по обвинению в вождении в нетрезвом виде и создании опасной ситуации. Залог ему определили в тысячу двести долларов.
Ну вот, заявился к ним тот пацан и стал рыться по карманам, выискивая нужную сумму. Питерс внимательно наблюдал за этим и сразу заметил, что пацан нервничает. «Интересно, с чего бы вдруг?» – подумал он тогда. И тут же увидел почему – вместе с деньгами из кармана выпал пластиковый пакетик. Пацан попытался было схватить его, но тот, словно нарочно, выскользнул из пальцев и снова упал на пол.
Питерс шагнул вперед и поднял пакетик.
- А это еще что? – спросил он парня.
А в пакетике было по меньшей мере пятнадцать граммов таиландской «травки».
– Да вот... – залепетал пацан, – эх, черт, вот дерьмо...
Питерс зачитал пареньку его права прямо на месте и принял залог за освобождение кореша. Даже расписку выдал. К несчастью, в кармане у паренька оказались лишь те самые тысяча двести долларов. После уплаты у него не осталось ни цента, не говоря уже о жалких ста пятидесяти баксах, нужных, чтобы выйти под залог самому. Питерс потом задавался вопросом, сколько же времени хорька промурыжит в камере вышедший на свободу кореш.
Все хотел спросить Манетти, да как-то забывал.
Между тем Манетти и Майлз Гаррисон слушали. Питерс тыкал пальцем в карту.
– Одиннадцать лет назад мы понятия не имели, с чем нам предстоит столкнуться, – сказал он. – И где их вообще искать. На этот раз, надо полагать, вся информация у нас имеется. Предположим, что они снялись с места и решили уйти в глубь территории, что, в свою очередь, означает, что их можно ожидать где угодно на всем бережку от Лаббока до самого Катлера. Лесов там полно, так что укрыться есть где, хотя я лично полагаю, что они облюбовали себе местечко близ берега, а то и в одной из тамошних пещер. Именно там мы и застали их в прошлый раз. Чертова прорва работы. Вся область изрыта пещерами. Правда, в последний раз мы начали поиски в темноте. В час ночи. По-другому не получилось. Но сейчас у нас в запасе немного света божьего – предлагаю не тратить этот дар попусту и трогаться сразу же. Созывайте всех парней, кого найдете, включая патрульных с шоссе, и прямо скажите им, что операцию следовало провести еще вчера.
Манетти кинул взгляд на Гаррисона. Молодому сотруднику не надо было повторять дважды.
– Я с этим разберусь, – сказал он и прошел в соседний закуток. Там стало слышно, как Гаррисон разговаривает с кем-то по телефону.
Манетти всматривался в карту, водя рукой по лицу и курчавой шевелюре.
– Знаешь, чего я никак не могу ухватить? – проговорил он. – Где они, черт возьми, могли скрываться так долго? Как получилось, что все эти годы никто их ни разу не видел? Я имею в виду, что, коль ты творишь подобные вещи, рано или поздно тебя засекут. Так где же они прятались?
Было всего семь утра, но Питерс все равно не отказался бы выпить. Время, известное дело, течет быстро, а бухло – еще быстрее, и оба, вот ведь незадача, порядочно сокращают добрым людям отмеренный по жизни срок.
– А я скажу тебе, Вик, – проговорил он. – Я уже думал об этом. И мне кажется, что навряд ли они действительно прятались. Я считаю, что если они чего и делали, то просто перемещались.
– Перемещались?
– Глянь. От нас до канадской границы рукой подать. И сплошь береговая линия до самого Ньюфаундленда. А может, и до Гудзонова залива. Для скитаний мест полно. Часть из них практически безлюдна. Статистику по пропавшим людям мы с Канадой особо не сверяем – ну, в мое время так не делали. Думаю, с тех пор мало что изменилось. Но готов поспорить – если бы мы спросили, несколько странных происшествий на побережье за эти годы у них бы нашлось.
– Мы проверим, – кивнул Манетти.
– Когда же мы их прижучим? – промолвил Питерс. – Когда возьмем их? Когда же зачистим?..
Он заметил, что все утро повторяет: «Мы, мы». Надеялся, что не задевает Манетти тем, что, похоже, пытается вновь играть роль главного. Да даже если бы задел – Питерс мало что мог с этим поделать. Разве что стараться построже следить за языком. Они же сами его пригласили. Вот он и пришел.
– А знаешь что, – сказал Питерс. – Готов поспорить, они вообще не знают о том, что перешли границу. Бьюсь об заклад, им это даже в голову не взбрело. Они просто идут и идут.
«Пока не сверишься с картами, – подумал он, – границы тоже кажутся текучими».
Манетти кивнул.
– Ну и откуда ты хочешь начать? – спросил он.
На мгновение перед Питерсом вновь предстал Кудзиано – с перерезанным горлом, силящийся закричать. Манетти в чем-то был похож на него. Такой же жилистый.
Питерс отогнал воспоминание.
– Найдем старую пещеру. Надеюсь, они тупые – и обосновались там вновь.
Эми как раз собиралась заняться мытьем посуды для завтрака, когда услышала звук включившегося в ванной душа. Она подумала о том, сколько же времени удалось поспать мужу, и испытала уже знакомое чувство зависти. Для Дэвида не составляло проблемы подняться после шести, а то и пяти часов сна; ей требовалось не меньше восьми – иначе она потом весь день ходила сама не своя.