Вторая Добытая принялась «доить» Быка.
И Бык начал восставать.
Он был значительно старше Женщины, однако возбуждался очень быстро, подчас даже быстрее Первого Добытого, порой позволявшего себе наплевательски относиться к чужим нуждам. Но у Быка не было ни разума, ни чувства пренебрежения. И в «дойке», как могло показаться, он откровенно нуждался.
Она увидела, как Вторая Добытая обхватила ногами торс Быка, вцепилась руками в его плечи и с поразительной быстротой затолкала его член внутрь себя. Через какие-то несколько секунд ее тело содрогнулось от легкой конвульсии – дело было сделано.
«Хорошо, – подумала Женщина, – что она решила поиметь Быка прямо сейчас». Этой ночью ей предстояло выполнить довольно трудную миссию, сулящую много боли. На долю Второй Добытой и так уже выпало достаточно мук. Сначала она наказала себя сама – за то, что так и не смогла отыскать детей прошлой ночью, а затем приняла наказание вновь – уже от Женщины и Первого Добытого, когда те узнали, что же такое натворили дети.
Даже заполученные на охоте трофеи – и те не позволили простить Второй Добытой то, что сделали дети. Своя порция побоев досталась каждому. И самые суровые – Второй. В свои семнадцать лет она была самой старшей – и не справилась с тем, чтобы отыскать и остановить остальных!
Дух младенца преследовал Женщину. Даже сейчас.
Детям не терпелось, чтобы она признала в них охотников, способных действовать самостоятельно. Женщина понимала, насколько дело опасно. Именно такая поспешность и убила одиннадцать лет назад всю ее семью. Прошлой ночью некое смутное чувство сказало Женщине, что из тумана на них надвигается новая катастрофа, что дети не просто гоняются за тенями или ищут крабов под луной, а затеяли самую настоящую охоту – охоту, таящую смертельную опасность для них всех.
Женщина вложила нож в ножны, перевела взгляд на белый пакет, одиноко стоящий у стены в дальнем конце пещеры. Внезапно все ее тело прошиб дикий озноб.
В каком-то смысле это ее ошибка. Она слишком часто и на протяжении слишком многих дней и ночей рассказывала детям о другом ребенке – том, что жил на холме, – и о той силе, что таится в крови детей. Это лишь подогрело их нетерпение, теперь Женщина понимала это. Вот они и решили самостоятельно напасть на того ребенка, его мать и ту девушку. Они хотели как лучше, однако получилось ровно наоборот – хуже некуда.
Ребенок задохнулся в пакете, ему там нечем было дышать.
Кровь не пролилась.
Кровь не высвободили.
А ведь именно в подобном освобождении и таилась самая грозная их сила. Пустить кровь – означало высвободить дух и таящуюся в нем силу. Как бы ни противилось тело, дух останется благодарен всегда.
Вместо этого дух томился в пакете, заполненном лишь телом ребенка, его дерьмом и мочой. Злой, разгневанный, он сейчас затаился в маленьком мертвом теле.
Сейчас дух был опасен для них самих.
Такой юный, едва успевший пожить. Полон обиды на них, так полон, что вот-вот разорвется.
И ничем уже нельзя было его задобрить. Вред причинен, и им оставалось лишь выбросить труп в море, чтобы с волнами прилива он уплыл как можно дальше отсюда.
Едва минует нынешняя ночь, как им снова придется уходить на север. Прилив же отнесет тело к югу.
Но сегодня они все же примут силу, пусть и от другого ребенка. Перед трудным путешествием им это было просто необходимо – могло укрепить силы и самой Женщины, и всей ее семьи. А на следующую ночь их здесь уже не будет. Эта пещера была хороша, но и других – в избытке. Просто ее время пришло. Женщина коротким жестом подозвала к себе Первого Добытого, тот подошел и встал рядом. Остальные тотчас же прервали свои занятия и выжидающе уставились на взрослых. Один лишь Заяц продолжал ухмыляться. Впрочем, чего еще ждать от Зайца – у этого малого мозги такие же скверные, как и зубы. Заяц всегда ухмылялся. Его клыки-гнилушки отчего-то злили Женщину. Гораздо больше ей нравилось то, что Девочка сделала с зубами всех остальных детей, придав им странный, весьма мерзкий вид. Те стали тонкими, нелепо разноцветными. Но даже так они смотрелись гораздо лучше, чем настоящие зубы Зайца.
Женщина подозвала к себе Вторую Добытую. Та приблизилась и встала меж ними; повернувшись спиной, подняла над головой руки. Ее спина, ягодицы и бедра потемнели от засохшей крови, а часть ран вновь открылась во время купания.
– Не так, – сказала Женщина. Ей предстояло не наказание, предстояла охота. И это предъявляло ко Второй Добытой особые требования. Во многом аналогичные прежним, и все же иные. И Вторая знала это. Просто подготовка к охоте была больнее, и Вторая не желала и не решалась столкнуться с подобной болью.
Она повернулась и посмотрела на них.
Потом она снова воздела руки. Женщина и Первый Добытый схватились за тонкие березовые прутья, валявшиеся на полу пещеры.
Вторая Добытая не издала ни крика, покуда прутья хлестали ее по животу, бедрам, шее и плечам, даже лицу. Правда, старались не бить по глазам и ушам, старались не задеть соски – ими Вторая Добытая кормила младенца. Она не предприняла ни малейшей попытки уклониться от ударов, хотя Женщина прекрасно понимала: девушке очень больно. Все же как приятно было причинять боль, и столь же сладостно было ее испытывать, ибо боль была самой жизнью, и Вторая Добытая знала истинную причину этой боли. Знала, что боль несет с собой добро – следовательно, все идет своим чередом.
Дети же стояли и смотрели. Они учились.
Бык снова загремел цепями.
К тому моменту, когда с поркой было покончено, все трое обливались потом, стоя во влажной и жаркой пещере. Все тело Второй Добытой покрылось кровью, как если бы его измазали соком алых ягод. Отличие состояло лишь в том, что на теле совершенно отчетливо проступали раны – что было необходимо, – а с прутьев капал жизненный сок.
Теперь оставалось лишь запастись оружием.
Женщина надела драную клетчатую рубаху, давным-давно снятую с одного убитого рыбака. Она тогда обезглавила его одним мощным ударом топора, чтобы показать Первому Добытому, как умело и быстро это следует делать. Нож рыбака болтался в притороченных к поясу ножнах – он даже не успел к нему прикоснуться тогда.
Дети поднялись, подошли к куче – и вскоре тоже снарядились на славу.
Они шли по пляжу, ступая по усеянному камнями песку.
Женщина знала эту местность. Неподалеку отсюда находилась та пещера, где они пережили Ночь первых слез. По другую сторону канала, незримый в темноте, лежал остров, где она родилась.
Те места она помнила смутно. Вспомнила, как они прятались много дней, пока в конце концов не бежали, спасаясь от людей с ружьями, разыскивавших тех, кто успел стать добычей. В то время Женщина еще не понимала, что такое ружье. Зато старшие осознавали угрозу и потому подались на материк.
Она помнила, что на том острове водилось много рыбы и птиц, и, хотя настоящие пиршества случались редко, охота всегда была безопасной.
Сейчас же, когда Женщина повзрослела и стала главой семейства, безопасной охота не выдавалась никогда. Ружья были повсюду. Планирование стало необходимостью, а еще – осторожность.
Первому Добытому нравилось изображать из себя лидера – в конце концов, он ведь был старшим мужчиной в семье. Однако планов он строить не умел и понятия не имел о том, что такое осторожность. То есть никаким лидером он на самом деле не был. И не мог им быть. Его действиями руководила одна лишь глупая гордыня, когда он с топором через плечо шел – вот как сейчас – на шаг впереди нее. Во многом Первый Добытый до сих пор оставался ребенком.
Шедшая рядом обнаженная Вторая Добытая оказалась посмекалистее.
От нее исходили спокойствие и готовность воспринимать вещи такими, какими они были. Она обладала завидным умением ждать и рассуждать.
Правда, так было не всегда. На протяжении целого лунного цикла Женщина была вынуждена держать Вторую Добытую в мелкой и темной норе в дальнем конце пещеры связанной по рукам и ногам и к тому же ежедневно поколачивать, потому что девчонка постоянно плакала и то и дело вспоминала мать – как ни странно, при этом она ни разу не вспомнила отца, – хотя к тому времени ей миновало уже шесть лет и она должна была стать сильнее.
Со временем плач прекратился. А потом и вовсе стало так, будто девочка жила вместе с ними с самого начала.
Женщина устремила взгляд в сторону моря. Был высокий прилив, как в ту самую ночь, когда ее семья покидала остров.
От семьи давно никого не осталось – всех уничтожили. И вот вновь настали темные времена.
Она возродила семью. Взрастила их сильными.
Дети брели по пляжу по обеим сторонам от нее. Первым шагал Заяц – лучший из всех охотник, хотя в остальном полнейший дуралей. Следом за ним шла пара мальчиков-близнецов, а дальше Девочка, Землеедка и Мальчик с помутневшим глазом. С собой не взяли только младенца.
Женщина ощущала, как внутри ее волнуется и вздымается их сила.
В чем-то ее семья напоминала собой морскую водоросль при отливе – сморщенную на солнце, почерневшую от многих потерь, иссохшую чуть ли не до хруста. Пока вновь не поднимется море, наполнив ее, сделав зеленой, гибкой, полной жизни.
Море было кровью.
Ночь разбивалась о прибой, отдаваясь в ушах Женщины ярким громом.
– Плохо дело, – сказал Манетти. – Очень уж темно. В такое время того и гляди кто-нибудь размозжит себе голову об эти скалы.
«А ведь парняга прав», – подумал Питерс. Поиски и в самом деле сильно затруднял высокий прилив, превративший пляж в узкую полоску песка, заставлявший жаться к гранитным скалам и тянувшимся у их основания потрескавшимся валунам. Их поверхность стала скользкой от брызг прибоя. Волны стремительно заполняли малейшие расщелины и выемки на берегу, и полицейским приходилось то огибать, а то и перепрыгивать через водные потоки. Волосы и одежда Питерса промокли от брызг, а сам он ощущал на губах острый привкус соли. Люди были вконец вымотаны.