– Дьявол! Уж я напьюсь твоей крови скоро! Дьявол!
Ее рука поднимается и опускается. Ее рука говорит о ее желании.
Желании убивать.
Мужчина осмеливается приблизиться еще на шаг. Ее собственные ноги запутались в этой паутине. Она не может освободить их, не причинив себе серьезного вреда. Вместо этого она пронзает шкуру и сеть и чувствует, как ее рука наконец-то освобождается от него, от этого продолжения мужского существа. Она бросается вперед.
И падает.
В ее глазах горит жажда крови. Или что-то похуже.
– Дэвьел!
Крис стоит над ней. Не слишком близко. Ведь у нее в руке этот чертов ножище. «И, Господи, – думает он, – какие у нее зубы!» Но сейчас она довольно сильно запуталась.
Свободна только одна рука. Пора заканчивать.
– Боюсь, я ни хрена не понимаю из того, что вы говорите, леди.
Приклад «Ремингтона» с удовлетворительным шмяк ударяет по ее бьющейся в сетях голове. После этого она перестает трепыхаться.
И Крис позволяет себе выдохнуть.
Самая трудное и нервное – это распутать ее. У него нет иного выбора, кроме как сделать это прямо здесь, перед пещерой, потому что он ни за что на свете не собирается тащить намокшую сеть с привязанными восьмидесятифунтовыми гантелями – не говоря уже о самой женщине – обратно к «Эскаладу». Он воспользуется ее ножом. Пробуя лезвие большим пальцем, Крис убеждается, что ножик-то гораздо острее, чем его собственный. Углеродистая сталь, заточенная до остроты пера, с деревянной рукояткой, закрепленной болтами. По его предположению, нож сделан в тридцатых или сороковых годах. Настоящий антиквариат – тогда все делали намного лучше, чем сейчас.
Но ему нужны обе руки, чтобы освободить ее, особенно ноги, а это значит, придется отложить «Ремингтон». И, хотя он ударил ее довольно сильно, ему не хочется думать, что она с ним сделает, если вдруг очнется. Даже без сознания она выглядит грозно. Ростом с него, а может, и выше. Ее руки сплошь покрыты шрамами и мозолями, а пальцы – длинные и тонкие. Мощные мышцы спины, бедер и плеч – прямо как у олимпийских пловчих. Живот впалый. По беглой прикидке Криса, ее груди с большими сосками – единственный жир на ее теле.
Она вся в шрамах.
«Откуда, черт возьми, она взялась?» – думает он.
И где, черт возьми, она побывала?
Вытащив женщину из сети, он заметил, что забыл убрать одну маленькую коричневую декоративную морскую звезду. Он упустил ее из виду. Он качает головой.
С этакой добычей не стоит ничего упускать из виду.
Крис достает из рюкзака пластиковые кабельные стяжки и связывает ей ноги вместе, а руки за спиной. Ее кожа удивительно теплая и приятная на ощупь. Как будто температура ее тела чуть выше, чем у него.
Он распаковывает и расстилает пляжное полотенце с надписью «ВРЕМЯ ЛЕТИТ НЕЗАМЕТНО, КОГДА ПЬЕШЬ РОМ», перекатывает ее на него и начинает тащить.
Двадцать минут спустя, после несколько привалов – перевести дух и хлебнуть водички из бутылки, – Крис поднимает ее и усаживает на заднее сиденье кадиллака. Только после этого она начинает приходить в себя.
Прежде чем она полностью очнется, Крис ударяет ее прикладом по лбу.
У нее будет ужасно болеть голова. Но он не хочет, чтобы она приходила в чувство еще какое-то время. Хотя перспектива этого момента волнует его до чертиков.
Он заводит машину и направляется домой. «Эскалад» довольно мурлычет.
И Крис мурлычет тоже – в мыслях, про себя.
Глава 7
Утро понедельника, в доме никого нет. Дети в школе. Белл со своими подружками из Международной программы обмена студентами – на еженедельных посиделках под кофеек да чаек у Труди Форгет. Дом в его полном распоряжении. И погреб – тоже.
Как и его отец, Крис всегда был рукастым парнем. Он может запросто сплести стул из тростника, заменить приводной ремень на газонокосилке, оклеить стены обоями и починить сантехнику не хуже профессионала. Поэтому оснащение фруктового погреба было для него несложной задачей. Единственный вопрос, тревожащий его, заключается в том, будет ли она в отключке или ему придется ударить ее еще раз.
Он перекидывает ее через плечо, как пожарный, и осторожно опускает на лужайку, пока открывает дверь погреба. Снова поднимает ее и опускает по лестнице. Черт! От этой леди воняет! Первое, что он должен сделать – вымыть ее. С особой тщательностью. И ему самому понадобится душ, как только все это закончится.
Во всей южной стороне погреба ничего нет, кроме нескольких пустых сосновых полок размером один на двенадцать дюймов, висящих от середины пола до потолка. Он усаживает ее, прислонив к стене. На секунду отступает назад, затаив дыхание, и наблюдает за ней.
Она не двигается. Хорошо.
Он берет с полки позади себя два самоблокирующихся хомута из нержавеющей стали, опускается на колени и продевает в них ее запястья. От них отходит пара буксирных тросов, продетых через прочные рым-болты в стене над ее головой.
Их он прикрепил к тросу, соединенному с ручной лебедкой, прикрученной болтами к стене рядом с ним.
Крис подходит к лебедке и поднимает ее.
Когда женщина принимает вертикальное положение, он регулирует ее ноги так, чтобы они подходили к паре зажимов, прикрученных к стене позади нее, просовывает ее лодыжки внутрь и затягивает гайки серповидным ключом.
Он улыбается.
Она висит, как тряпичная кукла.
Его тряпичная кукла.
Теперь, когда она не может ему навредить, он решил, что ее надо осмотреть более пристально. Он проверяет ее руки. Ужасно мозолистые. Ногти толстые, потрескавшиеся и пожелтевшие. Их нужно подстричь. И ногти на ногах – тоже.
Крис проводит рукой по свалявшемуся компрессу на боку. От него надо избавиться. Смазать рану бацитрацином и наложить нормальную повязку. Он осматривает ключицы и грудь, покрытые старыми и новыми шрамами, большими и маленькими. Проводит пальцем по гладкому широкому белому порезу от груди до бедра; по рубцу над ее глазом, идущему через рассеченную бровь к уху.
Шрамы говорят о трудном и опасном образе жизни.
Можно только гадать, через что она прошла.
Но она выжила. Это значит, что с ней будет... очень интересно.
Женщина очнулась, но не подает виду.
Возможно, это его руки разбудили ее, она не знает. Но теперь ей о них очень хорошо известно. Они скользят по ее животу, груди, шее. Это не жесткие руки, но и не мягкие. Она не шевелит ни единым мускулом, но мысленно оценивает собственное положение. Итак, она в прохладной сырой комнате. Металл сковывает ее запястья и лодыжки. В руках чувствуется напряжение. Сильно болит голова.
Мужчина касается ее лица, приподнимает подбородок, затем отпускает его. Женщина позволяет голове безвольно упасть на грудь. Он снова приподнимает подбородок, а затем пальцами другой руки приподнимает веко. Глаз не дергается. Он не замечает этого, но она видит мужчину совершенно отчетливо. Лицо у него простоватое, выбритое. Волосы тонкие и льнут к коже головы. Глаза прищурены от... чего? Он озабочен? Боится, что причинил ей слишком сильную боль?
Нет.
Клик смотрит, не расширены ли у нее зрачки – признак черепно-мозговой травмы.
Вроде как нет. Она просто в отключке. Он продолжает осмотр.
У нее на скуле новый фиолетовый синяк. Он его не ставил. Он ударил ее по лбу.
Эта женщина очаровательна.
Ее верхняя губа покрыта шрамами, как и большая часть остального тела. Нижняя губа отвисла.
Он интересуется зубами. У нее изо рта дурно пахнет.
Он приподнимает левую сторону верхней губы, будто проверяет собачью или кошачью пасть. Цвет зубов варьируется от коричневато-желтого до мшисто-зеленого – их явно не чистили годами, если вообще чистили, а зуб мудрости с этой стороны стал черным. Клык выглядит так, будто его обточили напильником, да еще и неровно. Десны, однако, здорового розового цвета.
С правой стороны зуб мудрости полностью отсутствует. И теперь видны явные следы грубой обработки не только на клыке, но и на резце. До него доходит, на что это указывает, что именно он видит.
Доходит слишком поздно.
Голова женщины резко поворачивается вправо. Челюсти щелкают.
Кончик среднего пальца! Господи Иисусе, он пропал! Его нет!
Из пальца течет кровь на ее подбородок, шею и грудь. Он машет рукой, будто ударил себя молотком по пальцу, забивая гвоздь, трясет ею, чтобы свести на нет эту боль – жгучую, пульсирующую, быстро, как паук, бегущую вверх по руке; трясет ее, чтобы боль ушла. Это случилось так внезапно. Кровь забрызгивает и его – лицо и рубашку.
– А-а-а-а! Блядская сука! – пронзительно кричит он.
Делает неуверенный шаг назад и чуть не спотыкается. Выпрямляется.
– Сука! – снова кричит он. Звук его голоса изменился до неузнаваемости. Теперь это громкий хриплый рев. Такие звуки мог бы издавать его мудак-папаша.
Их с женщиной взгляды встречаются. В ее глазах - озорство. А еще она улыбается. Эта придурочная улыбается! Он наблюдает за ней – слышит, как она жует. Зубы грызут кость. Его кость. Слышен скрежет зубов. Раз. Два. Три раза.
Она глотает.
Женщина попробовала его на вкус. Его плоть принадлежит ей. Его кровь густая и сладкая на ее губах – слаще меда. Поэтому неважно, что будет потом, неважно, когда он набросится на нее, размахивая кулаками, когда ее губы треснут, а в голове снова забушует боль, гораздо более сильная, чем когда она очнулась. Это не имеет значения, потому что она предупредила этого человека, и он принял это к сведению, а она приняла меры.
Попробовала его на вкус.
Крис Клик бьет ее снова и снова. Сейчас он – жестокий дикарь. Сейчас он в полной мере похож на отца. У нее идет кровь изо рта, один глаз заплыл, но она не закрывает глаза, и эта улыбка не исчезает, и он понимает, что кричит, плюется, как змея, и кровь слетает с ее губ, они оба окрашивают своей кровью пол погреба в красный цвет, пока, наконец, на грани его истощения, проклятые глаза закрываются, и она безвольно повисает перед ним.