Затем дверь распахивается, и раздается гром.
Он помчался в дом за пистолетом, и все вокруг превратилось в размытое пятно, одно огромное алое пятно – кажется, всего мгновение спустя он пробегал мимо Пег и Дорогуши, стоящих в прихожей, и Пег спросила:
– Ты куда так несеш...
Но вот уже бежит вниз по лестнице, и он уже в подвале, смутно сознающий, что отец стоит на коленях, его руки безвольно опущены по бокам, женская рука сжимает его шею, а мать просто стоит столбом, зажав рот руками, и в следующее мгновение пистолет прыгает в его руках, и пуля отлетает рикошетом от задней стены, боковой стены и лестницы прямо у него за спиной. А потом он оказывается перед женщиной, направляя пистолет прямо ей в лицо, и слышит свой голос:
– Отпусти его!
Женщина колеблется, глядя ему в глаза, как бы проверяя серьезность его намерений. А потом роняет задыхающегося отца на пол. Тот сильно кашляет. Он слышит это сквозь гул от выстрела в ушах. Замечает движение позади себя, а затем твердая рука грубо отталкивает его в сторону.
Он восстанавливает равновесие как раз вовремя, чтобы увидеть, как мать, плотно сжав губы, со слезами на глазах, бьет толстой палкой женщину сбоку по голове.
Женщина обмякает.
Женщина отключается.
Он понимает, что едва дышит и делает глубокий вдох.
Его мать. Кто бы мог подумать? Это смешно – но в то же время не так уж смешно, учитывая обстоятельства, и ему на ум приходят слова старой песни, одной из любимых у отца: детка, поддержи своего мужчину...
Мама отбрасывает палку, с грохотом падающую на пол, подходит к мужу и помогает ему подняться.
– Спасибо, – говорит он. Голос у него слабый, глаза бегают, рука прижата к шее. Он поворачивается к Брайану. – Принеси молоток и дрель, сынок. Нужно вбить новый болт, но глубже, намного глубже.
Он тянется за пистолетом, и Брайан отдает его ему.
– Папа, прости. Я знаю, что не должен был... Но...
– Все в порядке. Ты правильно поступил. Ты молодец. А теперь принеси инструменты, ладно?
Он мысленно повторял слова отца, подымаясь по лестнице.
Ты правильно поступил. Ты молодец.
Он никогда раньше не слышал от отца таких слов.
Ни разу. Никогда.
Глава 16
Он может делать это практически с закрытыми глазами, как и большинство других фокусов, требующих физической сноровки и ловкости, но сейчас у него явные проблемы с концентрацией, и он думает, что даже Белл это видит. Белл стоит в стороне, приставив пистолет к голове женщины, чтобы та не напала, пока он загоняет болт в новое отверстие. Его он сделал более глубоким, но болтом дважды промахнулся, что, вообще-то, совсем на него не похоже.
Его беда в том, что он не совсем понимает, зачем он это делает. Почему бы просто не отпустить ее жить своей жалкой дикой жизнью так, как она считает нужным? И это тоже на него не похоже – испытывать неуверенность. Он ведь уверен в своем бизнесе, уверен в своей семье, друзьях и знакомых – это более подходящее слово, потому что на самом деле у него нет близких друзей, он никогда не хотел их иметь, никогда им не доверял. Он доверяет Белл и своим детям, вот и все. Другие люди ему не нужны.
Он обдумал, почему же он все-таки это делает, и не нашел иного ответа, кроме того, что он этого просто... хочет. Он знает, что это, вероятно, опасно, даже если забыть о том, что физически она – очень опасный зверь, и он знает, что, вероятно, нарушает дюжину или больше законов и подвергает всю семью опасности, но в качестве причины может придумать только то, что хочет довести этот свой маленький эксперимент до конца. Точно так же, как его веселая пьяница-мать называла Криса своим маленьким экспериментом, имея в виду, что у нее, конечно, будет один ребенок, но не больше, она никогда не родит другого.
Но видя в женщине эту дикость, распаляющую не только его похоть, но и разум, он сознает это – и действительно хочет обуздать ее нрав, приручить ее, хочет знать, возможно ли это в принципе. Видит Бог, себя он обуздал. И если он смог это сделать с самим собой, будучи подростком, то почему сейчас с ней не сможет? Раз у него хватило воли приручить себя, как приручают бешеную дикую лошадь, он может сделать то же самое и с ней.
Быть может, она – его сестра по духу. Это вполне возможно.
Быть может, он видит в ней то, что видит в себе – только в более чистом виде. Нечто более изящное в своем агрессивном воплощении. Ему нравится собственная агрессия. Она сделала его тем, кем он является сегодня.
Быть может, он делает это потому, что любит себя. Свое чистое «я». Себя без шелухи.
Это вполне возможно.
Он забивает болт до упора.
Глава 17
И вот они снова – сегодня, как и в любой другой день, – выходят из класса, искоса поглядывая на мальчиков, – все эти одурманенные гормонами счастья девочки-подростки, жующие жвачку, в узких джинсах, обтягивающих мягкие места, – и ей бы очень хотелось выглядеть так, как они, а у нее, по правде говоря, ушло целых четыре года аэробики, йоги, сжигания жира, диет, чтобы стать такой, как сейчас. И, признаться, выглядит она совсем неплохо. Но все же...
Вот они, все эти девочки. И Пегги Клик тут. Снова в своей выцветшей толстовке и спортивных штанах. Осанка ни к черту, как у некоторых девушек-первокурсниц, силящихся скрыть только что расцветшие груди, еще не понимая, какая это ценность, и что скрывать их не надо.
Внезапно Женевьеву озарило. Она слишком хорошо знала, как работает собственный мозг, чтобы заподозрить: тревожная догадка зрела уже довольно давно, а теперь оформилась окончательно.
– Могу я поговорить с тобой минутку, Пег?
– Я не хочу опоздать на следующий урок, мисс Ратон.
– Я напишу тебе записку. Присядь на секунду, будь добра.
Пег вздохнула и села, наклонившись вперед. «Она как будто пытается заползти в саму себя поглубже», – подумала учительница.
Женевьева оседлала стул перед партой и повернулась к Пег. Мгновение изучала лицо девочки – и кое-что уяснила.
«Она немного напоминает мне мою первую любовь, Дороти Берджесс. Печально, что тогда все так закончилось».
– С тобой все в порядке? – спросила она.
– Все норм. А что?
Она улыбнулась, пытаясь успокоить ее. Нервы девочки были натянуты, как струны.
– Почему ты так одеваешься в последнее время?
Та пожала плечами.
– Пегги, если девушка в твоем возрасте так одевается – значит, ей есть что скрывать. До недавнего времени все было иначе.
– Я не понимаю, что вы имеете в виду, мисс Ратон.
– Тошноту. Мешковатую одежду. Миссис Дженнингс сказала, что ты уже несколько недель не ходишь в спортзал. Пег, я не дура.
Хотя, все-таки дура, раз не поняла этого раньше, а также не предвидела реакцию.
Она ожидала, что Пег будет защищаться, а в ответ получила чистую враждебность:
– Не лезьте не в свое дело, мисс Ратон!
Итак, она вывела ее из себя.
– Ты – мое дело, – сказала она. – Ты моя ученица. Когда-то ты была одной из моих лучших учениц. Кто отец ребенка?
– Отец? Вы с ума сошли!
– Я хочу поговорить с твоими родителями, Пег.
Этими простыми, в сущности, словами она будто вмазала ей по лицу. Пег внезапно застыла у парты, а затем сделала трясущийся шажок назад.
– Не надо, не делайте этого. Послушайте, мне нужно идти на урок...
Она подхватила рюкзак и повернулась, чтобы уйти.
– Подожди. Постой, я напишу записку.
«Она дрожит, – подумала она. Все ее тело дрожит. Она испугалась. Очень сильно испугалась. Оставь это, Женевьева. Не дави на нее. По крайней мере, не сейчас».
Тем не менее, она не торопилась назад к своему столу и много времени потратила на то, чтобы нацарапать записку. Она просто хотела, чтобы девочка подумала обо всем минуту-другую. Чтобы хоть немного успокоилась. Ни к чему ей идти на урок в таком состоянии. Возможно, ей вообще не следует идти на урок.
– Подумай о том, чтобы довериться мне, Пегги, – сказала она. – Иногда полезно иметь кого-то, с кем можно поговорить, понимаешь?
Девочка не ответила. Женевьева и не ожидала ответа. Она протянула записку.
Пегги практически побежала к двери.
Она сказала ей вслед:
– В любое время, когда захочешь!
Белл сидела в лучах послеполуденного солнца, проникающего в окно гостиной, и заправляла голубую хлопчатобумажную ткань в старую мамину швейную машину «Зингер», равномерно давя на педаль. Крис хотел купить ей компьютеризированную модель на прошлое Рождество, но она отказалась – мамина машинка прекрасно работает, спасибо. Плохо, что в доме уже есть три компьютера – один в комнате Пег, один в комнате Брайана и один в кабинете Криса, – и еще хуже, что у всех есть сотовые телефоны, плюс телевизор с ультра-плоским экраном, роутером и встроенным блюрэй-плеером, похожий на какую-то высокотехнологичную хреновину из «Звездного пути». И автоответчик с АОН и ожиданием вызова, конечно же. Современная эпоха могла бы остановиться на шитье.
Обычно шитье доставляло ей удовольствие. В последний раз она шила костюм для Дарлин на Хэллоуин. Дарлин хотела быть Питером Пэном. Ей напомнили, что Питер Пэн на самом деле был маленьким мальчиком, но она была непреклонна. Так что это был костюм Питера Пэна. А в первый раз она воспользовалась маминой швейной машиной, когда делала выкройку юбки с оборками для своей сестры Сьюзи, когда они обе были подростками. Белл была старше сестры на три года. Сьюзи юбка понравилось.
Но ее сестра переехала в городок в Дэд-Ривер, штат Мэн, и перестала с ней общаться. Тому уже несколько месяцев. Ни разу не позвонила после ужина в честь Дня благодарения, когда подвыпивший Крис намекнул, что ее муж Вилли, механик, или смазчик, как он обычно его называл, – неудачник. У них с Вилли тогда чуть не дошло до драки. Что ж, Вилли