Но и класс, по сути, не блещет.
– Наслаждайтесь оставшимися часами свободы, дети, – объявила Женевьева Ратон. – Оставьте контрольные на моем столе, пожалуйста.
Она смотрела, как они проходят мимо, и думала: «Чего у них не отнять – так это вот этого желания и умения быстро выместись из класса, освободить его подчистую». Кое-кто улыбался ей, кто-то даже вежливо прощался, но по большей части ее воспитанники просто спешили убраться к чертовой матери. Это ее даже устраивало. У нее будет время покурить у билетной будки с Биллом Фалмером перед началом совещания.
Ей было интересно, что бы сказал Билл о том, о чем она думала.
Она достала из сумочки листок с номером телефона и адресом Кликов, положила его на журнал и тщательно разгладила.
Ехать домой на автобусе, битком набитом отпущенными с половины уроков детьми, было настоящим испытанием. Громкие крики. Броски бумажных шариков в спину. Парни дергают девушек за уши. Иногда он, возможно, и сам становился несносным. Но, блин...
Сегодня у него было совсем другое на уме. Кое-что хорошее и важное.
Так что, когда Синди прошла по проходу и села рядом с ним, она его только отвлекала.
– Привет, Брайан. Мы всей бандой идем в кино. На новую серию «Сумерек». Пойдешь с нами?
– Не-а. «Сумерки» – отстой. И вообще, мне нужно кое-что сделать дома.
Синди не догадывалась, что это он подсунул жвачку ей в щетку. Бедная девочка не на шутку втюрилась. Он видел, что она разочарована. Ну, на то она и ребенок.
Просто соплячка. Хотя и симпатичная. Жаль ее.
– Ну, ладно, – сказала она. – Может, в следующий раз.
– В следующий раз – сто пудов.
Как будто когда-нибудь он будет, этот следующий раз.
Он смотрел, как она пробирается по проходу к своему месту, а потом автобус подъехал к нужной ему остановке, дверь со скрипом отворилась, и Брайан выскочил на улицу.
Пег лежала на диване, все еще в пижаме, укрытая старым одеялом, и третий раз перечитывала «Под куполом», когда брат ворвался в дом и направился прямо на кухню. Она подумывала сказать что-нибудь вроде: «Куда ты так спешишь, Брайан?» – но поняла, что это прозвучит стервозно, потому что стервозность – это то, что она чувствовала в данный момент, но в книге как раз собирались вытащить Барби и Расти из тюрьмы, и, хотя эта часть была жуткой, она ей нравилась.
Поэтому она ничего не сказала. А он даже не заметил ее присутствия.
Записка на холодильнике, прижатая магнитом с кадром из фильма «Элвис жив!» была написана рукой его матери и гласила, что Дорогуша записана на прием к стоматологу. Это он и так знал. Сэндвичи в холодильнике. Покорми собак. Вернемся к 3 часам. Мама.
Сегодня никаких штрафных бросков. У матери плохое настроение.
Вместо того чтобы взять бутерброд, он умял одно печенье – то, что сестренка называла «маленьким человечком», – и положил в карман еще парочку. Сорвав брелок с ключами с крючка, Брайан вышел наружу. Заметил старую ржавую жнейку, прислоненную к крыльцу – еще дедовскую; одно из сломанных лезвий лежало рядом с ней. Она была в погребе вместе с прочим хламом в тот день, когда они освобождали место для нее.
Отец наконец-то сподобился что-то выбросить, ну ни хрена себе.
Брайан с улыбкой поперек лица поскакал через две ступеньки.
Пег выглянула в окно и увидела, как Брайан, лыбясь, как дебил, вприпрыжку бежит к сараю. Она прочла записку на холодильнике. Он должен покормить собак. Но она не могла припомнить, чтобы он когда-либо так стремился выполнить эту свою обязанность.
Пожав плечами, Пег вернулась к книге.
В сарае собаки возбужденно лаяли и щелкали челюстями, но собаки подождут. Когда рак на горе свиснет – тогда и получат свою баланду. У него были другие дела.
Он подошел к старому отцовскому ящику с инструментами и порылся внутри.
Глава 25
Это мальчик, следивший за ней через дырку в двери погреба. Мальчик, паливший в нее из пистолета. Он спускается по лестнице и идет к ней, как будто для него это пустяк, но тело его подводит. Внутри-то он весь трясется от страха. И когда он протягивает к ней руки, чтобы сделать то же, что и его отец, снять с нее одежду, руки дрожат. Этот юнец – трус. Пришло время показать ему это.
Она долго и резко шипит сквозь оскаленные зубы. Она – кошка, змея.
Она испепеляет его взглядом.
Брайан отшатывается назад. А потом думает: «Да пошла ты на хуй, ничего ты мне не сделаешь». Его пальцы возвращаются к пуговицам ее платья. Когда он расстегивает самую последнюю, у него уже стоит. Но он хочет еще немного поиграть с ней.
Он достает из кармана печенье. В другом кармане лежит настоящая игрушка. Но пока что он разламывает печенье пополам, половину съедает, а вторую протягивает ей.
К ее дерзкому рту и дерзким зубам.
Он знает, что она быстрая, но считает, что он быстрее.
Она отворачивается, отказываясь от печенья. Сука!
– Почему ты воротишь рожу? – спрашивает он. – Не любишь выпечку?
Он медленно съедает и вторую половинку, оглядывая ее с ног до головы.
Под платьем у нее ничего нет, и нужно всего лишь приподнять подол.
Его стояк теперь просто огромен.
Брайан копается в другом кармане, достает отцовские остроконечные плоскогубцы и показывает их ей. Пару раз открывает и закрывает их, просто чтобы показать ей, на что они способны. Ему интересно, понимает ли она, что это за фиговина такая. Ему интересно, легко ли ими ставить синяки.
Он тычет плоскогубцами ей в ребра.
Тычет второй раз, теперь – сильнее. Плоскогубцы не настолько острые, чтобы пустить кровь, но ей наверняка больновато. Он тычет ими в живот. В каждую грудь. Слышит резкий вдох. При каждом тычке она откидывается на полку позади себя, но ее соски уже затвердели. Он задается вопросом, нравится ли ей это.
Он в этом уверен.
Разве не это происходит с женщинами, когда они наслаждаются сексом? Их соски при этом ведь становятся твердыми?
Он перекидывает платье через плечо, как это делал его отец, и замирает на мгновение, чтобы ее рассмотреть. Внезапно возникает очень странное, очень приятное ощущение. И не только в члене. Брайан чувствует во всем теле покалывание, силу. Если это и есть ощущение власти, то оно ему очень нравится.
Он проводит руками по ее животу. Касается грудей и крепко сжимает их. Ее кожа не такая мягкая, как он себе представлял, но соски огромные и выпуклые, прямо как набухшие на дереве почки. Женщина извивается, стараясь избежать его прикосновений, как будто ее касается что-то грязное, и ему это совсем не нравится. В нем нет ничего грязного, и все это вполне естественно. Он – парень, она – женщина, и в этом вся соль, верно? Пришла пора делать трахен-трахен. Брайан снова хватает ее за сиськи и сжимает их так сильно, что ему кажется, они вот-вот лопнут.
Она рычит на него, нюхает воздух и выплевывает какие-то слова на том дурацком языке, абсолютно ему непонятном.
Свешмэс! Инин!
– Свежее мясо! Свинина!
Она говорит это с презрением и, прижимаясь спиной к деревянной доске позади себя, чувствует, как та сдвигается и подается с каждым разом все больше и больше. Мальчик теперь уверен в себе. Мальчик думает, что у него есть власть над ней. Если она сможет сломать доску, он больше не будет чувствовать себя так уверенно, совсем нет.
Она вытерпит страдания от его рук. Боль от рук – это ноль, ничто.
Она повторяет свои слова, и Брайану это совсем не нравится. Он понимает интонацию, если не смысл сказанного. Как будто она тут главная. Как будто она что-то, а он – нолик без палочки. «Пора показать ей, кто есть кто, – думает он. – Пора отделать ее по полной».
Его родители об этом понятия не имеют, но он много всего повидал в интернете, всякие захватывающие приемчики, жуть как нравящиеся тонкому ценителю девиантной эротики Брайану Клику. Существуют десятки посвященных такому дерьму сайтов, или даже сотни. Везде на них упоминается о согласии всех совершеннолетних участников, ролевых играх и подчинении, но он-то знает, что они на самом деле из себя представляют.
Они все об этом. О реальных пытках. Об унижении.
На этот раз он протягивает плоскогубцы, сжимает зазубренными щечками ее левый сосок и выкручивает.
Женщина дергается вверх и назад, но не издает ни звука. Никакого шипения и ругани – он предполагает, что это была ругань, – она просто смиряется. Тогда он снова выкручивает. На этот раз – на все сто восемьдесят градусов. По-прежнему ни звука. «Посмотрим, сможет ли она выдержать все триста шестьдесят», – думает он, засовывает свободную руку в штаны и работает ею, и он вот-вот кончит, он так близко, как вдруг раздаются шаги на лестнице позади него.
– Брайан! Какого черта ты здесь делаешь?
Это его сестра Пег, надвигающаяся на него, как грозовая туча. Он кладет плоскогубцы в ладонь, вынимает руку из штанов и вдруг ему становится страшно. Он больше не главный. Далеко не главный.
Застуканный – вот он кто.
– Теперь у тебя проблемы, маленький засранец.
– Тебе здесь нечего делать, Пег. Это мужское дело.
Он пытается возмутиться, бросить вызов. Но понимает, что она на это не купится.
– Ах, «мужское дело»? Что-то я не вижу здесь никаких мужчин, ты, сраный маленький извращенец!
И это его бесит. Действительно бесит. Он не извращенец. Он делает то, что сделал бы любой парень в таких обстоятельствах. И то, что множество людей делают в сети каждый день. И вообще, кем, черт возьми, старшая сестра себя возомнила? Его совестью? Ему она не нужна.