7.1.62
С утра позвонила Лилиана и любезно сообщила, что «Нестора у нас сегодня не будет».
Я-то втайне надеялась, что Носов у них будет и мы с Устином никуда не пойдем. Но после такого уведомления пришлось, конечно, потащиться.
Однако тень Носова, если можно так выразиться, так и витала над лунгинским «праздничным» рождественским столом.
Поначалу обстановка была еще сносной, но потом Лунгин вдруг брякнул:
— А какой чудесный человек ваш Нестор, не правда ли?
Мы с Устином переглянулись. Я скорчила презрительную гримасу, он сделал растерянное лицо.
Лилиана выразительно кашлянула, глядя на мужа, но тот не понял намека.
— Прямо жаль, что ему так не повезло, — повел он сострадательный рассказ о нимало не заслуживающем сострадания дегенерате. — «Происки завистников», как он мне говорил. А вы не знаете, что с ним там случилось — на «Мосфильме»?
— На «Мосфильме»? — искренне удивился Устин. До него будто и не дошло, что Носов явно сочинил для Лунгина красивую легенду, скрывающую тот постыдный факт, что его по бездарности попросту не пустили ни в какое кино.
— Насколько мне известно, — попыталась я просветить Лунгина, — Носов ни разу в жизни не переступал порога «Мосфильма».
— Аллочка, мне очень жаль, но у вас неверные сведения, — ответил Семен тоном, каким говорят с ребенком. — Нестор только в одном этом году дважды переступил мосфильмовский порог. Мы именно там с ним и познакомились.
— Что же он там делал? — пожал плечами Устин.
— Пытался исправить давнишнюю несправедливость, — с полной уверенностью в правдивости своих сведений продолжил Семен. — Я из деликатности не стал расспрашивать, но по его намекам понял, что на «Мосфильме», куда его распределили после ВГИКа, у него был какой-то влиятельный недоброжелатель.
Это была чудовищная ложь! На «Мосфильм» со всего тогдашнего режиссерского курса распределили одного Устина. А с грехом пополам окончивший институт Носов не получил вовсе никакого распределения. Ему диплом-то дали только для того, чтобы побыстрее от него избавиться. Все преподаватели были уверены, что он и не посмеет сунуться ни на какую студию. А он, как выясняется, все же посмел, пусть и только через десять лет.
Я громко хмыкнула, прерывая лунгинские излияния с чужого голоса, и во весь голос сказала:
— Ну не иначе как сам Сталин встал на пути великого Носова.
Возникла долгая пауза, а потом все дружно рассмеялись. Сделали вид, что я всего лишь невинно схохмила, а не со злостью подчеркнула ту гротескную ситуацию, которая тут разворачивалась. Подумать только, несколько успешных кинематографистов сидят и на полном серьезе обсуждают причины, по которым бездарному ничтожеству во времена оны был отрезан путь к экрану.
Лунгин же и не думал униматься. Минут через пять он произнес, обращаясь к моему избыточно корректному возлюбленному:
— Устин, может, хоть вы подсобите товарищу?
— Это какому? — уточнил он, видно, уже опять позабыв о существовании Носова.
— Да Нестору же! — воскликнул Семен.
— В самом деле, — поддержал его соавтор Илья, — подсобите. Я только один раз имел удовольствие с ним общаться, но тоже остался под впечатлением…
Это было уже слишком. Мне хотелось расхохотаться им всем в лицо. И как этому ходячему недоразумению удалось облапошить уважаемых людей? Может, он и впрямь изменился за эти годы? Научился притворяться обаятельным? Хотя для Носова, каким я его помню, даже подобная характеристика прозвучала бы вопиюще неправдоподобной. Никогда в Носове не было даже и жалкого подобия какого-либо обаяния.
Ни Лунгин, ни Нусинов так и не понимали, какое впечатление они производят на нас с Устином своей нелепой болтовней о Носове.
Одной Лилиане был заметен уродливый гротеск этого разговора — и она поспешила перенаправить его в другое русло.
— Семен, — обратилась она к мужу, — а ведь ты и Устину хотел предложить сотрудничество.
— Ну не сейчас же, — смущенно пробормотал Лунгин.
— А что, давайте в самом деле обсудим этот вопрос, — деликатно вмешался Устин.
— А вы в этом заинтересованы? — с сомнением посмотрел на него Нусинов.
— В том, чтобы сделать с вами фильм? — переспросил Устин. — Ну а кто из наших режиссеров не заинтересован? Все видели «Мичмана Панина» — все были в восторге…
— Ну уж не все, — не удержалась я.
— А кто не был? — изображая простодушие, отозвался Устин. Наивный, он думал, что я ему буду подыгрывать.
— Много кто, — небрежно ответила я. — В том числе и я сама.
— Как интересно, Аллочка! — притворяясь, что он ничуть не задет, воскликнул Лунгин. — Может, поделитесь с нами?
Устин вновь попытался ответить за меня, но едва он раскрыл рот, как я отчеканила:
— Охотно поделюсь. По моему, скромному разумеется, мнению, фильм, равно как и сценарий его не стоят выеденного яйца. Из «Воскресения» у этого унылого Швейцера еще что-то получилось, хотя и можно было ограничиться одной серией… Ну а ваш хваленый «Мичман» — это просто невыносимая историко-революционная ахинея, каких у нас уже под сотню снято.
— Позвольте, Алла, — забормотал Нусинов, — уж не думаете ли вы, что мы сделали верноподданническую картину?
— А какую же?! — не пожелала я и тут идти на примирение. — Или, может, вы написали антисоветский сценарий, который каким-то чудом дошел до широкого экрана?
— Не просто дошел, а был, между прочим, одним из самых популярных фильмов в шестидесятом году, — хмуро заметил Лунгин.
— Конечно, антисоветчины в фильме нет, — обиженно ответил на мой вопрос Нусинов. — А вот ирония над пресловутым историко-революционным жанром есть!
— В каком же, интересно, месте? — не унималась я.
— Хотя бы в том, — сухо просветил Лунгин, — когда мичман Панин рассказывает суду историю о своих мнимых похождениях в Париже.
— Ну уж не знаю, — фыркнула я. — Может, вы с коллегой и написали это место архигениально, но на экране этого ничуть не видно! А видна только топорная театральная буффонада, причем в исполнении деревянного Тихонова, у которого напрочь отсутствует не только минимальный комический дар, но и чувство юмора как таковое.
Нусинов попытался перевести разговор в шутку.
— Однако, Алла, вам пальца в рот не клади! — воскликнул он и фальшиво засмеялся.
— Попробовали бы вы положить, — серьезно отвечала я. — Немедленно остались бы без пальца.
— Об этом я и говорю, — еле слышно пробурчал Нусинов, после чего надолго замолчал.
Возникла пауза. Неловкая для всех, кроме, разумеется, меня. Я чувствовала себя победительницей.
— М-да, — наконец произнес Лунгин, после чего обратился к Устину: — Нам как-то даже страшновато работать с режиссером, у которого такая воинственная супруга.
— Вот и не работайте! — отрезала я. — Тем более что мы с Устином не женаты.
— Что так? — спросила Лилиана. А я-то думала, что она уже полностью потеряла дар речи.
— Ну а какой смысл в браке? — пожала я плечами. — Чтобы стать Уткиной? Меня пока и собственная фамилия устраивает.
Лилиана покраснела. В девичестве она была Маркович.
Устин вновь проявил ненужную деликатность и завел разговор о «Войне и мире». Я сразу сделала ему круглые глаза, но он этого словно и не заметил.
— Знаете, — принялся он распространяться, — у меня есть одна давняя задумка… можно сказать, мечта… Заявка уже подана — и вероятность одобрения высока. В общем, я всерьез планирую замахнуться на эпопею Толстого. Вот только к сценарию еще не приступал — да и один, боюсь, не потяну. Поэтому вот…
— Вы о «Войне и мире»? — бестактно перебил его Лунгин.
— Разумеется, — столь же бестактно ответила я за Устина. — Других эпопей у Льва Николаича как будто бы не было.
— Аллочка, я убежден, что вы будете очаровательной Наташей, — лицемерно улыбнулся мне Лунгин. — Я ведь угадал? — обратился он уже к нам обоим.
— Ну, это очевидно, — развел руками Устин.
— И очень понятно, — продолжал Лунгин. — Имея в руках такую дивную актрису… Алла, не смотрите на меня, пожалуйста, волком — я говорю совершенно искренне…
— А вы думаете, вам разрешат? — очнулся вдруг Нусинов.
Вопрос был адресован Устину, но в этот раз за него ответил соавтору Семен:
— Почему ж не разрешить, Илья? Какая там может быть крамола, в столь давнем сочинении?
— Я не об этом, — хмыкнул Нусинов. — А о том, что наверняка много желающих снять эпохальную вещь. Тем более удивительно, что до сих пор по роману Толстого фильма еще не было.
— Был, — уточнила Лилиана. — Американский.
— Да, это я помню, — поморщился Илья. — Но я про наши.
— В моей заявке, — сказал Устин, — как раз упоминается тот голливудский фильм. И я в ней пишу, что столь великое произведение, конечно, должно быть снято и у нас, на родине Толстого. И что, мол, тянуть со съемками не стоит.
— Да нет, отчего бы не потянуть? — пожал плечами Лунгин. — Американская картина вышла такой дешевкой, что вовсе нет необходимости на этот факт реагировать.
— В заявке я привел этот пример лишь как повод, — с улыбкой пояснил Устин. — Картина, кстати, была в нашем прокате.
— Одри Хепберн там чудесная, — заметила Лилиана.
— Иных чудес там, увы, не было, — сказал Семен.
— А по мне, так и эта Хепберн не заслуживает никаких авансов, — возразил Илья.
— Уверен, наша Аллочка намного ее превзойдет, — промолвил Лунгин, хищно посмотрев на меня.
— Так вы говорите, Устин, за сценарий еще даже не брались? — прощебетала Лилиана.
— Я в поиске соавторов, — сказал мой любимый, выразительно поглядев на Лунгина и Нусинова.
Те переглянулись.
— Вообще-то экранизации нам как-то не очень интересны… — медленно проговорил Семен.
— Да, — поддакнул ему Илья.
— Позвольте, — не согласился Устин, — но ведь тот же «Мичман Панин» — это ведь по мотивам воспоминаний того старого большевика… черт, забыл фамилию!.. В журнале «Октябрь» они были опубликованы. Я тоже читал.
— Именно там и мы их прочли, — подтвердил Лунгин. — Но из этих мемуаров мы использовали буквально одну строчку. А все остальное сами нафантазировали.