— Не скоро, — ответил следователь. — В любом случае не скоро. Но все-таки может… Теперь, Алла Вадимовна, вы, надеюсь, понимаете, что я не мог к вам не обратиться. Вы должны поговорить с нашим психиатром — и, быть может, с вашей помощью удастся разоблачить симулянта Носова. Потому что я, например, не сомневаюсь, что он всего лишь ловко притворяется психически больным, поскольку прекрасно понимает, что здоровому человеку, совершившему то, что совершил он, уготована только одна участь — смертная казнь.
Я тогда подумала: ну, раз уж следователь понимает, что Носов — притворщик, то я как свидетельница запросто склоню к данной версии и их психиатра.
К сожалению, я ошиблась. Этот эскулап оказался крепким орешком. Его зовут Филипп Филиппович — и он выглядит именно так, как можно заранее представить себе психиатра. В очках с толстыми стеклами, с несколько длинными и несколько взъерошенными волосами, с уверенной речью человека, у которого нет сомнений в том, что он гораздо лучше всех остальных разбирается в жизни. Ну и, конечно, кое в чем он выглядит неотличимым от своих пациентов (хотя я их, к счастью, не видела). В общем, полный набор характеристик персонажа, от которого хочется бежать подальше уже после пяти минут общения. Я же вынуждена была общаться с ним целый час.
Начал разговор Филипп Филиппович очень деловито. Он сразу сказал мне:
— Я в курсе всех ваших показаний, так что опустим то, о чем вы рассказывали следователю. Перейдем к другому вопросу. Скажите, Нестор Носов когда-либо на вашей памяти проявлял признаки психически больного человека? То есть такого, какого в повседневной жизни могли бы назвать ненормальным?
— Я понимаю, что такое «психически больной», — немного нервно подчеркнула я. — А про Носова могу сказать только следующее: это абсолютно здоровая сволочь. Уж простите мне мою женскую прямоту.
Психиатр предпочел никак не отреагировать на сквозившую в моем ответе иронию, а только негромко воскликнул:
— Ага! Абсолютно, говорите, здоровый… Однако вот тут, — он углубился в лежащие перед ним бумаги, — вы называете Носова два раза «ненормальным», три раза «психом» и еще по разу «сумасшедшим», «безумным» и «спятившим»… А вот «психически больным», кстати, ни разу, — как бы мимоходом заметил он. — Речь идет о ваших недавних показаниях, Алла Вадимовна.
— Я поняла, — сухо сказала я. — Но что вы хотите мне этим внушить? Только что я назвала Носова «сволочью». Вы занесете в свой протокол, что этим термином я наименовала его ровно два раза?
— «Сволочь» — это выражение вашего к нему отношения, — спокойно ответил Филипп Филиппович. — А «ненормальный» и «сумасшедший» — это характеристики его состояния. То есть это уже более объективная оценка…
Я заерзала на стуле:
— Слушайте, а как еще мне было называть того, кто ни с того ни с сего возненавидел моего мужа — и в конце концов убил его?!
— Вот видите, — психиатр показал на меня пальцем. — «Ни с того ни с сего»! Нормальный человек ничего не делает «ни с того ни с сего» и уж тем более не убивает.
— Вам что, — сообразила я, — нужно свидетельское подтверждение того, что Носов психически болен?
— Мне нужно поставить ему точный диагноз, — важно поправил Филипп Филиппович. — И когда я составлю полную картину заболевания Носова — в том числе и с вашей помощью, — я этот диагноз поставлю.
— А к чему вы склоняетесь сейчас, можно узнать? — спросила я.
Психиатр вздохнул:
— Обычно я не распространяюсь на этот счет, до тех пор пока не подпишу официальное заключение. Но для вас, Алла Вадимовна, так и быть, могу сделать исключение.
— За что же мне такая честь? — усмехнулась я.
— Ну как же, вы уважаемая и замечательная актриса… Я видел картины с вашим участием и был, надо сказать, под большим впечатлением… Ну а ситуация, в которой вы оказались сейчас… — Филипп Филиппович развел руками. — Тут и говорить не о чем. Я вам крайне сочувствую и соболезную.
— Спасибо, — сухо сказала я. — Ну так и чем вы готовы со мной поделиться благодаря всему вышеуказанному?
— Алла Вадимовна, — чуть понизил голос психиатр, — есть все основания полагать, что у Нестора Носова — шизофрения. То есть болезнь, характеризующаяся…
— Я знаю, чем характеризуется шизофрения! — перебила я. — Так что можете не трудиться объяснять.
— Вы поразительно осведомленный человек, — то ли с искренним, то ли с напускным восхищением произнес Филипп Филиппович. — Однако уверен, что даже вам покажется фантастической та форма шизофрении, которая овладела нашим Носовым…
— Вы так расписываете, — недовольно заметила я, — словно хотите и мне внушить тот же восторг перед этим вашим пациентом, который испытываете сами!
Психиатр явно обиделся и даже слегка выпятил нижнюю губу.
— Алла Вадимовна, — хмыкнул он, — я, простите за нескромность, профессионал своего дела. Так что «восторг» и другие подобные определения в том, что касается моей работы, не совсем уместны.
— Вот как! Но ведь, например, энтомолог испытывает восторг «и другие подобные определения», когда открывает новый вид бабочки… Подозреваю, что в вашем — не нашем, а именно вашем! — Носове вы и обнаружили такую диковинную бабочку. Сами назвали его «фантастическим»! Это уж похлеще «восторга».
— Не его назвал, не его, — уже почти раздраженно поправил Филипп Филиппович. Он так рассердился, что его очки принялись слетать с носа и ему приходилось поминутно их поправлять. — Форму его болезни я так назвал! И то лишь потому, что проявление ее в такой форме крайне редкий случай! Обывателям он бы даже мог показаться неправдоподобным. Оттого я и употребил это слово — «фантастический»!
Меня стал утомлять этот разговор.
— Ну хорошо, хорошо, — поспешно согласилась я. — Так в чем же там дело? Какой такой экзотической разновидностью, по-вашему, заболел Носов?
— Раздвоением личности, — был ответ психиатра. — Вернее, вымышленная личность на данный момент полностью подменила в его сознании собственную личность Носова.
Тут я растерялась:
— Вымышленная личность? И как это понимать?
Филипп Филиппович самодовольно улыбнулся:
— Вспомните вашу последнюю с ним встречу. В кабинете у нашего уважаемого Всеволода Савельевича…
— И вспоминать не хочу! — вспыхнула я. — Встреча была отвратительным фарсом! Носов решил поглумиться — и принялся выдавать себя за моего мужа, которого сам же и убил!
— А зачем бы, по-вашему, он это делал? — наклонил голову психиатр. — Он ведь не мог рассчитывать, что ему кто-то поверит.
— Говорю же: он просто глумился, издевался! Ему хотелось причинить мне еще бо́льшую боль.
— Помилуйте, зачем ему было причинять вам боль? — развел руками мой отталкивающий собеседник. Он как будто тоже издевался сейчас надо мной.
— Затем, что он меня ненавидит! — рявкнула я в ответ.
— Но вы говорили, что он ненавидит вашего гражданского мужа, товарища Уткина, — напомнил психиатр.
— Да, и его тоже! Он ненавидел нас обоих! Неужели из дела это не ясно?
— Нет, Алла Вадимовна, — убежденно сказал Филипп Филиппович. — Из дела ясно, что вас он любил. И до сих пор, уж поверьте, продолжает любить, что именно теперь причиняет ему особые страдания.
— Почему же «именно теперь»? — машинально спросила я.
— Потому что теперь он считает себя вашим гражданским мужем товарищем Уткиным! И, соответственно, полагает, что вы его предали, раз на допросе назвали его Носовым…
Я не выдержала и вскочила:
— Все это какая-то чушь! Галиматья! Повторяю: Носов просто глумится! А вы… вы… совершенно не понимаю, чего здесь добиваетесь вы!
Чем больше я волновалась, тем более хладнокровным становился Филипп Филиппович. Теперь мы как будто поменялись ролями.
— Успокойтесь, пожалуйста, Алла Вадимовна, — сказал он мне елейным тоном. — Сядьте, пожалуйста.
Я с неохотой, но все-таки присела.
— Вы ведете себя именно так, как я и предполагал, — продолжал он. — Именно потому я сразу и указал, что случай Носова является необыкновенным, фантастическим. Нормальному человеку очень трудно поверить в то, что такое в принципе возможно. Однако уверяю вас: подобное возможно. До крайности редко, но все-таки…
Меня так и подмывало бросить ему: «Значит, вы сами — не совсем нормальный, раз так легко смогли поверить в эту белиберду!»
Но вслух я лишь сказала:
— Если вы такой большой профессионал в своем деле, то, может, сумеете убедить в своей правоте даже такого несчастного обывателя, как я? Или это заранее бесполезно?
— Да нет, отчего же, — хмыкнул Филипп Филиппович. — Я могу попробовать… Вот что, на мой предварительный взгляд, произошло с Нестором Носовым. Он действительно с юности был влюблен в вас. И, соответственно, в самом деле ненавидел товарища Уткина — поскольку именно ему, а не Носову, выпало счастье стать вашим избранником. Носов с самого начала воспринимал эту неудачу в личной жизни как непоправимую катастрофу. Он считал, что именно эта неудача не позволила ему состояться в профессии…
— Чушь! — не выдержала я. — Он просто был бездарный! Был и остался.
— Вполне возможно, — не стал спорить психиатр. — Но я говорю не о том, что было в действительности, а о том, как эту объективную действительность субъективно воспринимал Носов.
— Считаете, что он всю жизнь был больным? — усмехнулась я.
— Думаю, до самого последнего времени он был практически здоровым, — отвечал Филипп Филиппович. — Знаете, так можно сказать едва ли не про каждого обычного человека: «практически здоровый». И в физическом, и в психическом отношении…
— Значит, всю жизнь был здоровым — и вдруг внезапно спятил?
— Нет, полагаю, в зачаточной форме его нынешнее заболевание зрело в нем давно. Но только события этого года — когда он вновь приехал в Москву из родного города — послужили катализатором того, чтобы его латентный недуг стал резко прогрессировать… Простите, я, наверно, слишком сложно изъясняюсь? — вдруг осекся Филипп Филиппович.
— Нет-нет, для моих мозгов пока еще доступно.