Ну а теперь все, откладывать больше некуда. На ближайшие сутки (впрочем, уже меньше) я должна на сто процентов стать Антиаллой. Временно откладываю свой подлинный дневник — и приступаю к внимательному чтению дневника подложного.
26.5.62
Пока все прошло по плану! Встреча с Носовым дала именно тот результат, которого я ожидала. Одно лишь «но»: я поняла, что отказываться от роли Антиаллы еще преждевременно. Возможно, мне предстоит еще одно свидание с Носовым. Вероятность встречи невысока, и надеюсь, что до самого суда я этого мерзавца не увижу. И все-таки я должна подстраховаться. Поэтому я еще продолжу вести дневник Антиаллы. Но чтобы очиститься от той скверны, которую пишет пресловутая Антиалла, я сразу после очередной ее записи буду делать свою собственную — в этом, настоящем, дневнике.
Вот и сейчас поступаю именно так. Только что закончила Антиаллину версию происшедшего, а теперь изложу свою.
Итак, Всеволод Савельевич обеспечил мне идеальные условия для сегодняшнего свидания с Носовым. Мы были с последним один на один — даже охранник ждал за дверью. Таким образом, никто не слышал моего с Носовым разговора. Расчет мой был таков. Поскольку Носов, по уверениям Филиппа Филипповича, уже обретает свою настоящую личность и постепенно отказывается от мыслей о том, что он — Устин, необходимо было резко вернуть его на изначальную, полностью больную позицию.
Когда я виделась с Носовым в последний раз (в кабинете Всеволода Савельевича), я, разумеется, опознала его как Носова! Филипп Филиппович сумел его убедить (или почти убедить), что я — вовсе не подлая обманщица, что я тогда просто-напросто сказала истинную правду. Сегодня же мне предстояло якобы открыть Носову глаза. Прийти к нему с издевательским «саморазоблачением», уверить его, что он — и впрямь Устин Уткин, которого подлейшим образом подставила мерзкая мегера Лавандова на пару со своим покойным любовником Носовым!
И, судя по всему, мне удалось его в этом убедить.
Когда я вошла и села за стол напротив Носова (его руки были скованы за спиной наручниками), он едва решился поднять на меня глаза.
— Алла… — лишь сокрушенно пробормотал он и тут же снова опустил голову.
— Да, Уткин, это я, — произнесла я надменным тоном.
Носов тут же снова поднял башку — и вперил в меня неправдоподобно округлившиеся буркалы.
— К-как ты меня назвала? — сипло переспросил он.
— А чему ты так удивляешься? — усмехнулась я. — Если при следователе я назвала тебя Носовым, ты ведь не решил, что я действительно так считаю?
— Что же ты считаешь… на самом деле? — с усилием спросил он.
— Хватит, Уткин, — поморщилась я. — Мы сейчас говорим без свидетелей — и незачем перед друг другом лукавить… Я, собственно, пришла только для того, чтобы сказать тебе всю правду. Это тоже часть моей мести.
— Мести?! Какой мести?! — с глупым выражением лица стал восклицать Носов.
Я понимала, что в его сознании в эту минуту происходит решение отчаянной проблемы: «Так, значит, я все-таки Уткин, как говорит эта стерва? Или все же Носов, как уверяет Филипп Филиппович?!»
— Мести за Нестора, — сказала я, выдержав паузу. — Он покончил с собой — и это было частью нашего с ним общего плана. Мы с ним знали, что таким образом сможем засадить тебя за решетку. И при этом объявить тебя им — Нестором! Нестором Носовым, якобы убившим кинорежиссера Устина Уткина!
На Носова было жалко смотреть. Он весь побледнел, у него отвисла челюсть, его глаза по-прежнему таращились на меня. Полностью осознав услышанное, он даже сделал попытку привстать. Однако скованные сзади руки помешали ему — и он плюхнулся обратно на стул.
— Алла, — приглушенно выговорил он, — если это все правда… если… то… зачем, черт возьми, тебе это понадобилось?! Тебе и ему…
— А ты еще не догадался? — дернула я плечами. — Нестор был моим любовником.
— И давно? — быстро спросил Носов. По его реакции я уже догадалась, что он мне верит — и, значит, снова считает себя Устином.
— С тех пор, как он вернулся в Москву, — ответила я.
— Допустим, — сквозь зубы процедил Носов. — Ну и чего вам в таком случае не хватало? Катилась бы к нему — и дело с концом!
Я покачала головой:
— Ты испортил его жизнь. Он уже не мог ее продолжать. Даже со мной.
— Да как я ему ее испортил?! — почти выкрикнул Носов.
— Ты отбил меня у него. В институте. Я тогда была дурой, ничего не понимала. Я должна была остаться с ним. Но, к сожалению, я совершила самую страшную ошибку в жизни — сошлась с тобой. Нестор не смог этого пережить. Он не смог уже больше ничего достичь. Не сумел стать кинорежиссером. Не сумел устроить личную жизнь. Найти хоть какую-нибудь нормальную работу, хоть в чем-нибудь преуспеть. И все из-за тебя! С тех пор как Нестор лишился меня, для него все и навсегда потеряло смысл. Если бы я осознала свою ошибку и вернулась к Нестору гораздо раньше, ему еще можно было помочь. К несчастью, я опоздала. Когда мы снова с ним сошлись в этом году, он уже был полностью опустошен. У него не было никакой воли к жизни. Он твердо решил умереть — и ничто на свете уже не могло его спасти от этого страшного шага. Я рада только одному, что последние месяцы своей жизни смогла хотя бы частично загладить свою вину. Потому что я наконец была с ним. И потому что помогла ему отомстить тебе…
— «Решил умереть», говоришь?! — вдруг резко перебил меня Носов. — Ну так и помирал бы! И ты могла бы вместе с ним, раз так его жалела!
— Любила, — поправила я.
— Так тем более! Зачем вам, сволочам, понадобилось впутывать меня?
— Я ведь сказала: мы хотели отомстить тебе, — пояснила я. — И у нас это отлично получилось. Наш план полностью сработал. Ты — в тюрьме, и тебя обвиняют в убийстве. Но, как справедливо заметил мой Нестор, для тебя тюрьма была бы еще слишком мягким наказанием. Куда более непереносимым для тебя должно было стать то, что тебя в итоге принимают именно за него, за Нестора Носова! И я вижу, что мы были правы: тебе совершенно нестерпимо это осознавать.
— Особенно после того, что я услышал сейчас, — с ненавистью прошипел мне Носов.
— Я думала, ты и сам догадаешься, — равнодушно пожала я плечами.
Тут он все-таки усомнился — или сделал вид, что усомнился:
— А может, дело все же в чем-то другом? Может, ты все врешь?!
— А какой мне смысл врать? — хмыкнула я.
— Ну ладно… ладно… — нервно забормотал Носов. — А можешь ли ты… можешь ли… доказать это?
Я предусмотрела такую возможность.
— Да пожалуйста, — сказала я и вытащила из сумки тетрадь. — Вот мой дневник. Ты, кажется, и не знал, что я веду дневник?
Носов угрюмо покачал головой.
— А я вот вела. И записывала всю правду. Хочешь послушать? — Я перелистнула несколько страниц и сделала вид, что читаю: — Вот, например, хорошее место. «Одиннадцатое апреля. Мы с Нестором поставили окончательную точку в разработке нашего плана. И хотя в соответствии с этим планом моему любимому придется умереть, я согласна с ним, что это будет не только красивая, но и необходимая смерть. Только так мы сможем расплатиться с общим предметом нашей ненависти. Мы обсуждали этот план во всех подробностях в течение пары часов. А потом занялись любовью. Еще никогда я не отдавалась Нестору с такой страстью. Несмотря на все, что моему любимому пришлось пережить, в постели ему нет равных. Никакого сравнения с бесталанным и бесчувственным даже в этом отношении подонком У.».
И тут Носов выкинул такое, чего я никак не ожидала. Ему даже удалось не на шутку напугать меня своими действиями. Резко дернувшись всем телом в мою сторону, он зубами схватил тетрадь. Я взвизгнула и, вскочив, мгновенно отбежала к стене.
Перевалившийся же через стол Носов повалился на пол. Мою тетрадь он придавил животом.
Вбежал охранник — и с недоумением посмотрел сначала на валяющегося Носова, а затем на меня.
— Позовите следователя! — потребовал лежавший на полу Носов. — Срочно! У меня важная информация по моему делу! Я хочу дать показания!
Охранник ничего ему не ответил, а лишь распахнул дверь, чтобы я смогла выйти. Он уже понял, что продолжать беседу с подследственным я не намерена.
Я с достоинством вышла наружу, даже не посмотрев на Носова.
Не знаю, удалось ли ему показать ту тетрадь Всеволоду Савельевичу — я с ним еще не говорила. Бояться мне, разумеется, нечего: в захваченной Носовым тетради — конспекты совсем других ролей, к Антиалле не имеющих отношения.
Роль же этой самой Антиаллы я, кажется, сыграла сегодня безупречно. Носов мне явно поверил. Вывод: он наверняка вернется к своим изначальным показаниям, то есть будет называть себя Устином, а меня — грязной обманщицей. И для него как для Устина действительно покажется непереносимым продолжать считаться Носовым. Он должен решить, что для него лучше умереть, чем называться столь ненавистным ему теперь именем.
А мне, равно как и следствию, только этого ведь и надо.
29.5.62
Сегодня должна была собраться медицинская комиссия — «чествовать» Носова.
Полдня я провела как на иголках, ожидая новостей, а ближе к вечеру наконец позвонил Всеволод Савельевич — и предложил встретиться с ним вечером, чтобы обсудить, «чем увенчалась ваша затея, Алла Вадимовна». По его тону мне показалось, что он чем-то недоволен, но, конечно, согласилась с ним увидеться. Он предложил подойти к семи к памятнику Пушкину. Прямо как будто свидание мне назначил.
В результате встречи выяснились две вещи. Первая: следователь действительно уже несколько раскаивается в том, что помог осуществиться «моей затее». Возможно, на него за это разозлился не только Филипп Филиппович, но и еще какие-нибудь старшие товарищи. И вторая вещь: Всеволод Савельевич пытался за мной ухаживать! Да-да, очень робко и неуклюже, но все-таки недвусмысленно. Этим интимным интересом ко мне, судя по всему, и было продиктовано его изначальное согласие оказать мне помощь.
Не буду пересказывать здесь все его словесные (иных, к счастью, не было) поползновения в мою сторону — и мои вежливые пресечения этих попыток. Сосредоточусь лишь на том, что представляло для меня интерес.