Хелен всхлипнула. Кирилл взял ее за руку. Она подняла заплаканное лицо и отвернулась. Кирилл осторожно обнял ее за трясущиеся плечи.
– Хелен… Может быть, мы больше не встретимся. Скажи… Ты тогда, в Штильбурге, притворялась?
Кирилл замер, ожидая ответа на вопрос, ради которого приехал в Метрополис. Хелен резко повернулась и толкнула Кирилла ладонями в грудь.
– Дурак! Какой же ты дурак… Я люблю тебя! – крикнула она срывающимся голосом. – Всегда любила.
У Кирилла перехватило дыхание. Он обнял Хелен, и на этот раз она ответила на объятия. Они долго стояли, обнявшись, пока Кирилл не опомнился:
– Надо идти… Облава кругом…
– Разделимся! – Лицо Хелен ожесточилось, окаменело, а в голосе появились командные нотки. – Не спорь, так будет лучше. Обещай, что найдешь и уничтожишь Цербера! Цель превыше всего. Обещай!
– Обещаю! Когда и где мы увидимся?
– Я сама тебя найду!
Они вышли из подъезда, обнялись на прощание и разошлись.
Дождь кончился, оставив сверкающие чистотой улицы. «Гребенка» сместилась в другую часть квартала, и все, кого проверили, торопились покинуть квартал. Кирилл шел вместе со всеми, заставляя себя шагать твердо, чтобы не выделяться из толпы. Ему хотелось вернуться, догнать, взять за руку… Или просто пойти рядом. Хотелось столько сказать, а после ее признания – еще больше. Но вместо этого он шел к выезду из квартала.
Там его ждал сюрприз: оцепление сняли не до конца. У заграждения стояли полицаи и проверяли всех прохожих. Кирилл остановился: еще немного, и он попадет в радиус действия считывателей.
Стараясь не привлекать внимания, Кирилл повернулся и побрел прочь, в глубь квартала. Вскоре он вышел к центральному кольцу, где сходились улицы. Площадь была оцеплена полицаями в броне и со щитами. Толпились зеваки, почувствовавшие, что облава закончена. Кирилл подошел ближе и заглянул полицаям за спину.
Там распоряжался и размахивал руками толстяк в серой форме СС. Кирилл узнал Ройтмана и сжал кулаки: чего-то подобного он и ожидал.
Броневик с хищной мордой, разгоняя клаксоном зевак, медленно проехал внутрь оцепления. Ройтман направился к машине. Кирилл сделал несколько шагов вдоль оцепления, чтобы лучше видеть. Задний люк броневика открылся, и двое «физиков» выволокли сопротивляющуюся женщину. По джинсам и синей куртке Кирилл узнал Хелен. Окаменев, он смотрел, как к Хелен, переваливаясь с ноги на ногу, подошел Ройтман, сдернул с головы мешок, потрепал по щеке. Хелен шаталась как пьяная. Эсэсовцы поддерживали ее за скованные руки.
Ройтман повелительно махнул рукой. «Физики» потащили Хелен к квадрикоптеру с эмблемой СС на борту. Кирилл яростно смотрел вслед. Левая рука дернулась, он схватил ее правой, прижал к животу. Точно почувствовав устремленный на него взгляд, Ройтман завертел головой. Кирилл медленно повернулся. На ватных непослушных ногах сделал несколько шагов прочь от оцепления.
– Немец, ты куда? Таки свинтить хочешь? Ай-яй-яй!
Сильные руки схватили Кирилла и развернули, жесткий кулак воткнулся под ребра. На запястьях защелкнулись наручники.
– Ну что, немец, я с тобой карьеру делаю! – Из цветных пятен, пляшущих перед глазами, выплыла физиономия Ройтмана. – Ты просто находка! Если бы не ты, я бы никогда эту сучку не взял. Как она в постели, хороша? Проверим, не сомневайся! А ты хреново выглядишь, немец. Бродяга, пеннер… А ведь был офицером СС.
На плечах Ройтмана сверкали новенькие погоны криминаль-комиссара.
– Аарон, ты гнида!
Переменившись в лице, Ройтман пнул Кирилла между ног.
– Ты весь в папашу… – просипел Кирилл, с трудом выпрямившись.
– Что-о?
Отец Ройтмана был из тех израильтян, что нашли убежище в Европе после того, как набравшие силу мусульманские страны превратили Израиль в выжженную ядерными бомбами пустыню. Именно бывшие израильские солдаты составили костяк частных армий. Ройтман не раз с гордостью рассказывал, как его отец «наводил порядок» на охваченной хаосом территории бывшей России. Во вспышке внезапного озарения Кирилл понял, чем именно занимался отец Ройтмана, каких «мародеров» убивал.
– Каратели вы и фашисты, вот что, – дрожащим от ненависти голосом сказал Кирилл. – И оккупанты!
– Ты, немец, совсем умом тронулся, – покачал головой эсэсовец.
– Я русский!
Кирилл оскалился, глядя в поросячьи глаза Ройтмана.
– Освободите его, пусть идет! – Ройтман махнул рукой. – Псих ненормальный!
– У нас другие указания, – проскрипел измененный динамиком голос за спиной у Кирилла.
– С вашим начальством я сам решу! – властно приказал Ройтман.
Кирилла отпустили. Полицаи сворачивали ограждение.
– Аарон, ты меня зря отпустил. – Кирилл с ненавистью посмотрел на Ройтмана. – Лучше тебе меня прямо сейчас застрелить!
– Что за глупости, немец? – Ройтман хихикнул. – Как можно тебя убивать? Никак не можно! Иди, может, еще кто-то на тебя клюнет. Ты настоящий горшочек с медом, немец! Тебе цены нет!
Придерживая рукой фуражку, эсэсовец пошел к квадрикоптеру, все четыре ротора которого уже вращались. Как только за Ройтманом захлопнулась дверь, квадрикоптер взлетел.
Кирилла под конвоем отвезли на вокзал и посадили на поезд, идущий в Штильбург. Бежать он не пытался.
После возвращения Кирилл первым делом сходил в парикмахерскую, потом в магазин одежды. А утром, проснувшись по будильнику, вышел на пробежку. Надо было восстанавливать форму.
После того как его выгнали из полиса, Кирилл ни разу не навещал старого букиниста. Не хотел обсуждать и без того болезненную тему. Но, кроме старика, спросить было некого.
– Какой гость! Редкий гость, не побоюсь этого слова! Совсем забыл старика, эх ты… Ну, не стой, не стой, проходи, устраивайся… Я сделаю кофе…
Кирилл прошел в гостевой уголок и сел в кресло. Старик со стоном наклонился, пытаясь выдвинуть ящик, где лежал кофе.
– Дядя Конрад, давайте я помогу! Извините!
Кирилл вскочил, бросился помогать. Он усадил старика в кресло и стал готовить кофе. Букинист смотрел, хитро прищурив глаза.
– Эх, молодежь… Забываете стариков, не заходите… А когда заходите, то по делу. Ты ведь не просто так пришел, мальчик мой. Я прав?
– Да, дядя Конрад, извините меня еще раз! – Кирилл сел в кресло. – Вы правы, как всегда!
– Ну что ж, излагай…
– Скажите пожалуйста, что такое «мертвая вода»? – выпалил Кирилл, внутренне готовый к тому, что старик рассмеется ему в лицо.
– Мертвая вода… – пожевал губами букинист. – Странный вопрос. Неожиданный… Могу я поинтересоваться, зачем ты спрашиваешь?
– Один мой… знакомый… – замялся Кирилл, не зная, как сформулировать мучавший его вопрос. – Словом, он сказал мне, что меня мертвая вода ждет. Что мне ее надо разыскать. Я пробовал найти в сети информацию о мертвой воде, но нарыл какую-то ерунду. Тогда я про вас вспомнил и подумал, что человек, который всю жизнь провел среди книг, наверное, сможет мне больше рассказать.
– Интересно, интересно, – забормотал старик. – Твой друг тоже заметил, что тебя что-то раздирает изнутри.
– Не понимаю, – покачал головой Кирилл.
– Мертвая вода, молодой человек, это из сказок, тех самых сказок, что ты читал в детстве. Но это не просто выдумка, нет… В русских сказках вообще мало вольной фантазии. Когда христиане на Руси побороли язычников, языческие верования попали под запрет. Но не исчезли, нет-нет. Они спрятались, ушли в народные предания, в сказки. Мертвая вода – одна из таких спрятанных диковин. Представь себе землю после лютой зимы. Сходит снег, и земля лежит мертвая, безжизненная, а потом проходит дождь, омывает раны земли, заживляет их. Этот дождь и есть мертвая вода. За ней приходит вода живая, которая возвращает земле жизнь, и та расцветает. В сказках это отразилось как вода, способная возвращать мертвому герою жизнь. Изрубленные куски тела складывали вместе, брызгали мертвой водой, и тело героя снова становилось целым и невредимым. Затем наступал черед живой воды – и герой оживал. И даже становился бессмертным.
– Но какое отношение это ко мне имеет? – поднял брови Кирилл.
Букинист пожал плечами.
– Рискну предположить, что твой друг заметил в тебе некий внутренний конфликт. И попытался предупредить, подсказать… Ты словно раздваиваешься, порой сам себе не рад. Подумай.
– О чем?
– Увы, я всего лишь старый букинист. – Старик взглянул на Кирилла поверх чашки с кофе. – Но ты сам это должен знать… Не хочешь рассказать, что стряслось? Когда я услышал, что Кирилл фон Медем стал врагом государства, я очень удивился. Это на тебя не похоже!
– Дядя Конрад, извините меня, мне надо идти. – Кирилл встал. – Дела.
Старик поджал губы, но ничего не сказал. Прощались они холодно, и Кирилл подумал, что вряд ли когда-нибудь снова зайдет к старику в гости.
Кирилл часами гулял по форштадту, не видя ни улиц, ни прохожих. Его не покидало чувство, что он что-то упустил, что-то, что было прямо перед ним, на виду. Однажды он чуть не сбил с ног прохожего. Тот обматерил Кирилла и пошел по своим делам. А Кирилл остался стоять, зацепившись взглядом за изрисованную граффити стену. Ему вдруг вспомнился оставленный отцом рисунок. Вернувшись из армии, Кирилл обнаружил среди своих детских рисунков, приколотых к пробковой доске в маминой комнате, еще один. Отец нарисовал дом, дерево, ключ и собаку.
Что, если отец что-то узнал, что-то заподозрил – и Цербер от него избавился, натравив на него анархистов? А в рисунке зашифрована какая-то информация? Компьютерная программа, при всех ее возможностях, рисунок разгадать не смогла бы, из-за неспособности к абстрактному мышлению. Если собака – это Цербер, а ключ – так и есть ключ, то что означали дерево и дом? Ключ от Цербера в доме под деревом? Бессмыслица. Мало ли таких домов… Но раз отец нарисовал именно так, значит это не какой-то дом вообще, а вполне конкретный. Причем Кирилл должен этот дом знать. Но откуда? Может, дело в том, как нарисован дом? Да нет, рисунок похож на детский, отец никогда не умел рисовать… Крыша, труба, окошко, кособокая дверь. Ничего из ряда вон…