И мы повернули.
«Соблюдайте обрядность и скоростной сбежим» — мелькнула мотивирующая надпись на электронном штендере дорожной службы контроля. То ли опечатки, то ли Мироздание шутить изволит.
***
Ехали довольно быстро — трасса пуста, только по выделенной полосе справа идут четким пунктиром беспилотные грузовики со слепыми стеклами безлюдных кабин.
Мы расслабились и вошли в состояние дорожной отрешенности — ненадолго оставив за бортом все проблемы. Только мы и дорога. Болтали с дочкой обо всем, как лучшие друзья, не боясь затрагивать сложные темы. Редкий случай — она была собой, а не транслятором подростковых проблем. Милая, добрая, остроумная и интересная юная девушка. В такие моменты мое родительское сердце сжимается от нежности к этому прекрасному существу рядом. Вот так живешь-живешь злобным циничным мизантропом, и вдруг такие глубины сентиментальности в себе обнаружишь, что недайбог.
— Извини, что у тебя такая бестолковая дочь, — сказала она, — я сильно тебя разочаровала?
— Видишь ли, — сказал я осторожно, чувствуя важность момента, — я не считаю, что моя родительская задача сделать тебя отличницей, или добиться поступления в институт, или установить какие-то маркеры успешности. Это не то, чего я хочу от тебя как отец.
Я покосился на дочь — она слушала очень внимательно. Отключение смарта буквально творит чудеса с подростками!
— Мне нужно одно — чтобы ты была счастлива. Но, поскольку я, как и все люди на свете, не знаю рецепта счастья, то делаю что могу — стараюсь уберечь тебя от шагов, которые, скорее всего, усложнят тебе жизнь. Если ты получаешь двойку или прогуливаешь, это никак не влияет на мое отношение к тебе. Я не стану любить тебя меньше, если ты не поступишь в институт. Более того, те, кто хорошо закончит школу и получит высшее образование, не обязательно будут счастливее тех, кто нет. Нет никакого «правильного» способа жить. Ничто не дает гарантий. Но есть набор несложных социальных ритуалов, которые уменьшают вероятность будущих неприятностей. Не то чтобы ими нельзя пренебрегать — просто не стоит делать это без действительно веской причины. Я говорю непедагогичные вещи, да?
— Спасибо, пап. Иногда ты внятный.
Ну, блин, спасибо. «Иногда»…Мое родительское сердце разжалось обратно.
Подростки…
Вскоре она уснула, откинувшись на подголовник, а я бездумно пялился на улетающую под колеса дорогу. Давно не ездил, забыл уже, как это попускает.
— Не надо! Не надо!
Я чуть не затормозил от неожиданности. Покосился — Настя вскрикнула во сне. На лице страх, из-под закрытых век выступили слезы.
— Не хочу! Отпустите!
Я потряс ее за колено.
— Проснись!
Она завозилась на сидении, закрыла лицо руками, задышала резко и часто.
— Кошмар приснился?
Дочь помолчала, приходя в себя, потом нехотя призналась:
— Да, мне теперь часто снятся кошмары. Я из-за этого и не высыпаюсь. Сижу ночами, боюсь уснуть.
— И молчишь? Надо же что-то с этим делать!
— Это просто сны, пап.
Я подумал, что у нас ничего не бывает «просто», но вслух сказал родительскую банальщину про важность здорового сна для растущего организма.
— Угу, — буркнула она, ничуть не впечатлившись, — может, кофе попьем?
Остановились на заправке. После того, как дальнобойщики — основная клиентура придорожных закусочных — исчезли, на дорогах осталась одна сухомятка и кофе из автоматов. Взяли по невкусному недоразогретому сэндвичу и по слишком горячему и не менее невкусному кофе. Я заодно долил бак. Расплачивался наличными, запихивая купюры по одной в автоматическую кассу. Она капризничала и иногда выплевывала их обратно, но я был настойчив. Живых операторов на АЗС давно уже нет. С одной стороны, людей лишают работы, автоматизируя все подряд, с другой — их же занимают всякой ерундой за госсчет на соцконтрактах. Наверное, в этом есть какая-то скрытая логика, но мне она непонятна.
***
Мотель, который отметила нам Нетта, оказался чуть в стороне от трассы, пришлось петлять по развязке в темноте. Стандартный модульный «капсульник» — соединенные боками домики-контейнеры размером чуть больше строительной бытовки. Заплатить наличными не удалось — автоматическая касса их не принимала. Ехать дальше сил не было, после суматошного дня я буквально засыпал за рулем. Пришлось рискнуть и включить смарт. Петрович говорил, что при региональном розыске за пределами области оплату уже так сразу не отследят. Для этого федеральный ордер нужен. Главное — незаметно за эти пределы выехать.
Смарт пиликнул, списалась оплата, дверь разблокировалась. Внутри две нешироких кровати, темный экран телевизора на стене, санитарный отсек с душем и туалетом за дверью. Пластиковые жалюзи на окне, пластиковые тумбочки у кровати, пластиковые стены и пол. Пахнет пластмассой и дезинфекцией, но чисто. Кажется, на эту ночь мы единственные клиенты — на парковке только наша машина. Сейчас мало кто путешествует — дорого. Зато дороги свободны.
— Хочешь чего-нибудь на ужин?
— Опять бутерброд?
— Вариантов немного, сама понимаешь.
— Возьми мне лучше какого-нибудь печенья и чай.
— Как скажешь.
В середине ряда модулей вмонтирован стандартный торговый автомат — горячие и холодные напитки, сэндвичи и пирожки с разогревом, сухая еда в пакетиках, всякая несъедобная мелочевка, вроде бритвенных станков, зубных щеток и гондонов. Людей, естественно, нет — раз в сутки какой-нибудь бедолага-соцконтрактник убирает использованные номера, да и все. При нынешней загрузке держать тут человека невыгодно.
Взял по стакану черного чая, пакет печенья дочери, сэндвич себе. Лучше не думать, из чего так называемая «ветчина» в сэндвиче, который может не портиться неделями, лежа в автомате. Марта догадалась бы сделать домашних бутеров и кофе в термосе, а у меня привычки командировочного. Не привык еще к роли холостяка и отца-одиночки.
Настя уснула почти сразу, как легла. Я смотрел на нее и думал, что только когда у твоего ребенка проблемы, ты действительно чувствуешь себя отцом. Настоящие эмоции — всегда производные страха и боли.
Выключил свет, закрыл глаза — некоторое время перед ними еще мелькала дорога, но потом уснул.
Анюта мне снится всегда с красным зонтом — и дождь. Такой я увидел ее когда-то. Я курил у входа в универ, пытаясь набраться смелости перед своей лекцией, которая впервые пройдет с другой стороны кафедры. От этого у меня подрагивали руки, и было страшнее, чем под обстрелом пехотных минометов. Она шла от остановки, под дождем, держа в руке большой красный зонт, и была так хороша, что я забыл бояться преподавательского дебюта. Разглядел ее уже в аудитории, но влюбился еще там, у двери.
С тех пор в моих снах с Анютой всегда дождь и красный яркий зонт. Чем дурнее, нелепее и бестолковее моя жизнь, тем чаще она мне снится. То ли в компенсацию, то ли в наказание. А когда красный зонт начинает мелькать наяву, в каждой женщине под ним рисуя Анюту, то мои дела совсем плохи.
Марта в чем-то права — только Анюту я и любил в своей жизни.
На этот раз она шла мне навстречу в каком-то старом сыром городе, где, кажется, дождь не кончался столетиями. Шла по пустой улице, в сумерках, и только красный зонт плыл ярким пятном над ее головой. Я рванул навстречу, отчасти понимая, что сплю, но мне было плевать. Лишь бы увидеть лицо, заглянуть в синие глаза.
— Проснись, Антон! — сказала она, поравнявшись со мной. — Проснись!
— Не хочу, — заупрямился я во сне. — Хочу смотреть на тебя.
— Проснись, там наша дочь, ты ей нужен.
И я услышал навязчивое жужжание — смарт настойчиво будил меня вибросигналом.
На экране лежащего на тумбочке устройства бесновалась Нетта — она стучала крошечным кулачком в его стекло, и над ней вспыхивала красная надпись «Опасно! Опасно!». Я не мог понять, снится мне это или уже нет. Часы показывали три тридцать утра.
— Что-то случилось? — сонно спросила Настя.
— Не пойму.
— Мне страшно почему-то.
Парковка осветилась лучами фар — кто-то приехал. Я выглянул, отогнув край жалюзи. Два черных микроавтобуса. Один развернулся, блокировав выезд с парковки, второй подъехал ближе к жилым модулям. Мне это не понравилось.
— Настасья, подъем. Свет не включай.
Я натягивал штаны, продолжая глядеть в окно. Дочка, к счастью, не стала ничего спрашивать, зашуршала тканью, одеваясь.
Из первого микроавтобуса вышли двое и направились к моей машине — рядом с ней был припаркован такой же серый седан, кто-то еще приехал ночью. Из второго вылезли трое и пошли к мотелю. Они остановились в свете фонаря, выбирая с какого модуля начать — заняты два, наш и еще один. Это видно по красной лампе над дверью.
Крепкие мужчины средних лет, обычная одежда, обычные лица, но то, как они держались, как шли, как встали возле дверей — к счастью, не нашего модуля, а другого, — все выдавало в них профи. Не знаю, чего именно. Но профи. Я много общался с военными. Так держатся люди, привыкшие работать в группе, ожидающие активного сопротивления и готовые на него отреагировать.
Оружия на виду не было, но готов поспорить, что оно у них есть.
Троица грамотно распределилась у дверей модуля — один у края двери, прикрывшись косяком, второй — чуть в стороне, страхуя, а третий наклонился к электронному замку. Тишина стояла полная.
— Готовься, — прошептал я дочери. Она стояла рядом, касаясь моего плеча своим.
— Я собрала вещи.
— Брось, черт с ними. Двигайся быстро, но спокойно. Не беги.
Наш модуль — крайний в ряду, на его дверь фонарь отбрасывает тень дерева, и сразу за ним густые кусты. У нас будет всего несколько секунд.
Дверь того модуля открылась, троица рванула вовнутрь. Оставшиеся на парковке смотрели в их сторону, и я, открыв дверь, выдернул дочь за локоть и направил за угол. Сам прикрыл створку и аккуратно ушел туда же. Быстро и плавно — в этом секрет. Резкие движения в периферийном поле зрения привлекают внимание, плавные — нет. Это меня один войсковой разведчик просветил. Ему это не помогло, у ударных дронов периферийного зрения нет, но я все равно запомнил. Вот — пригодилось.