Я неопределенно пожал плечами, но тут же понял, что это движение останется за кадром и сказал голосом:
— Я открыт для диалога.
— Будем надеяться, вы не будете столь же упрямы, как он. Вы же знаете, как плохо это кончается…
Это на что она намекает сейчас?
— Ах, простите, — всплеснула Кларисса руками, рассыпая пепел с сигареты, — этот образ… Не принимайте его слишком всерьез, Антон! Уверена, мы подружимся!
А я вот не уверен. Не выношу, когда на меня давят. Даже так красиво нарисованные женщины.
— О, я вижу, у вас домашний кобольд! — резко сменила тему мадам. — Это так провинциально, но мило, мило… Как ее зовут?
— Меня зовут Нетта, мадам Мерде, — спокойно ответила моя кобольдесса.
— Вы позволяете ей говорить без разрешения? — изобразила удивление Кларисса, и мои возможные симпатии к ней окончательно переместились в категорию маловероятных.
— Она мой друг, и может говорить, что хочет и кому хочет.
Нетта посмотрела на меня с благодарностью.
— Ну что же… — изобразила гримаску Кларисса. — Вы, значит, мужчина хм… свободных взглядов. И не брезгливый. Это даже в чем-то неплохо… Но не могли бы вы попросить — она выделила это «попросить» голосом, как бы взяв в кавычки, — вашего кобольда выйти? У нас будет приватный разговор. Слуги ее пока покормят.
— Не вижу причины. Вы вполне можете говорить при Нетте.
— Вы напрасно так доверяете кобольдам, — покачала головой мадам Мерде (я снова начал мысленно называть ее так), — они никогда не лояльны хозяевам полностью.
— Ну что же, значит, я правильно не считаю себя ее хозяином.
— С вами сложно… — вздохнула мадам. — Но интересно. Значит, нет?
— Нет, — таким нельзя уступать ни шагу. Любую уступку они понимают как слабость и усиливают давление.
— Ну что же, подожду, пока ваше мнение изменится. К выходу вас проводят. Приятно было познакомиться.
— Взаимно, — вежливо соврал я. И только выйдя в коридор осознал, что абсолютно забыл на какое-то время, что это игра. Не замечал нарисованности интерьеров, отсутствия запахов и тактильных ощущений, не осознавал своих манипуляций геймпадом.
Наверное, это и есть настоящая вовлеченность.
Когда я вышел из игры, в прихожей возилась Лайса, с облегчением сбрасывая с ног туфли на высоком каблуке.
— Ну вот зачем я так себя мучаю? — спросила она в пространство. — Я даже на ходулях не стану фотомоделью. А ноги к вечеру отваливаются…
— В миниатюрных женщинах есть свое очарование, — утешил я ее, убирая ноутбук. — Они льстят мужчинам, глядя на них снизу. И пробуждают инстинктивное желание защищать.
— Тебе хочется меня защитить? — удивилась Лайса.
— Местами, — дипломатично ответил я.
— Какими именно? — эротично потянулась девушка.
— Не будем уточнять. Покормить тебя ужином?
— Ты приготовил ужин? — поразилась Лайса.
— Вообще-то для дочери, но тебе тоже осталось. Если добавить сосисок, будет не так вегански. Разогреть?
— Если не трудно. Слушай, меня давно никто не кормил, я и забыла, что так бывает. Да ты не мужик, а сокровище, оказывается!
— Я женат, — напомнил я.
— Я помню, — серьезно ответила она, — мы найдем ее. Обязательно.
Ложась спать, подставил под ручку двери стул. Не помогло.
Если это сны, то самые эротичные и реалистичные в моей жизни. Не иначе, дохлая бабуля ворожит.
***
За утренним кофе, наблюдая за тем, как дочь гипнотизирует внутренность холодильника, пытаясь усилием лени материализовать в нем что-то, не требующее приготовления, вспомнил про просьбу Клюси.
— Лайса, — позвал я задумавшуюся полисвумен.
— А? Что? — вскинулась она, посмотрев на меня с каким-то испугом.
— Меня тут девушка одна попросила… Клюся. Сказала, ты знаешь, о чем речь.
— Еще бы не знать… — скривилась Лайса. — Она мне уже голову просверлила с этим.
— А в чем вопрос? Если не секрет.
— Юное дитя, — обратилась она к дочери, — хватит размораживать холодильник и греть уши. Как бы долго ты туда ни смотрела, там не появится ничего нового, кроме плесени. Бери вон йогурт и выметайся, нам с твоим отцом надо кое-что по работе обсудить.
Настя картинно вздохнула, демонстрируя отношение к нашей нечуткости, но взяла йогурт и вышла.
— Мрачная история, — пояснила Лайса. — В прошлом году Клюсина мать стала жертвой Бабая. У девочки, конечно, был тяжелейший шок, и она буквально сдвинулась на идее, что в этом виноват ее отец. Что она мне только ни высказывала, ты бы слышал! И что он знает, кто такой Бабай, и что он с ним в сговоре, и что он угрожал матери, прямо говоря, что, если она не уймется, то Бабай придет за ней.
— Не уймется? — заинтересовался я.
— Клюся говорит, у них был конфликт, но категорически отказывается говорить о его причинах. Утверждает, что не знает, но врет, это видно. И еще — она одержима чувством вины. Считает, что мать погибла из-за нее, но не объясняет, почему. В общем, комок нервов и узел психозов.
— А от тебя она чего хочет?
— Чтобы я позволила ей участвовать в расследовании.
— А ты?
— Даже если бы она была взрослым сотрудником полиции, ее бы не допустили расследовать дело об убийстве собственной матери. Это, во-первых, неэтично, во-вторых, нарушает принцип личной незаинтересованности. А уж юную девушку с психологическими проблемами…
— Понимаю. Ну что же, она попросила меня, я попросил тебя. Никто не обещал, что ты согласишься.
— Я без особого трепета отношусь к служебным инструкциям, — сказала Лайса, — но это просто опасно. Она склонна к необдуманным поступкам. Так что не уговаривай меня, ладно?
— Кто к ним не склонен в восемнадцать-то лет… А что, я мог бы тебя уговорить?
— Ты — мог бы, — тихо сказала Лайса, глядя в стол, — но не надо, пожалуйста.
— И не собирался, — удивился я, — ты совершенно права. Это плохая идея. А что по нашему делу? Что нашли на том планшете?
— Ах, да, — спохватилась полисвуман, — как раз хотела с тобой обсудить. Дело в том, что планшет на «Кобальте», а наши спецы не умеют с ним работать. Не смогли вскрыть, представляешь?
— Нет, — признался я, — не представляю. В кино полицейские хакеры могут вскрыть по блютусу бутылку пива, не то что планшет.
— Бутылку они вскроют и без блютуса, — проворчала Лайса, — а вот как до дела доходит… В общем, у меня к тебе просьба. Спроси своего товарища, не может он нам чем-то помочь?
— Петровича? Ты о нем знаешь?
— Я тебя умоляю, в этом городе любой приезжий виден, как прыщ на носу. Спросишь?
— Конечно, почему нет.
— Возьми, — она вытащила из сумочки пакет с планшетом, — можно лапать, отпечатки сняли. Есть только «пальчики» жертвы, так что ничего нового. Все, я на работу, держи меня в курсе.
— Опять на каблуках? — поддел ее я.
— А вот и нет! — гордо ответила Лайса. — Отныне я выше этого. Или ниже? В общем, никаких каблуков! Долой социальные стереотипы!
— Отлично! — поддержал ее я. — Даешь естественную длину ног!
— Ты на что-то намекаешь? — нахмурилась девушка.
— Нибожемой! У тебя очень красивые ноги, — честно сказал я.
— То-то же! — гордо ответила она и ушла.
— Какие планы на день? — спросил я дочь, заглянув в ее комнату.
Она валяется на разобранной кровати в трусах и майке и пялится в смарт.
— Никаких. Буду тупить. Может, поиграю немного. Как тебе очки?
— Очень круто. Совсем другое восприятие.
— Я погоняю их чуть-чуть?
— Конечно.
— Сэнкс.
— Посуду убери, — показал я на скопившиеся возле кровати грязные чашки и тарелки, — пока зародившаяся там жизнь не захватила эту планету. И не в раковину покидай, а помой сразу.
— Паап, не нуди.
— Дочь, я к тебе привык, но перед Лайсой неловко.
— А что у вас с Лайсой, па? — она даже смарт отложила и повернулась ко мне.
— Ничего у нас с Лайсой, — сказал я почти честно. Сны ведь не считаются? — Рабочие отношения.
— Мне кажется, она тебя романсит.
— Может быть, немного.
— И как ты к этому?
— Не знаю, — признался я. — По крайней мере, пока не найду Марту. А как ты к этому?
— Ну, такое… Она не противная. Но Марта лучше. Хотя…
— Что?
— В них есть что-то общее. Не знаю, что именно. Ощущение. Впрочем, я не лезу в твою личную жизнь, — сказала она и взялась за смарт, как бы намекая «а ты не лезь в мою».
— У нас пока общая жизнь, дочь. Ты несовершеннолетняя. И убери посуду, я серьезно.
— Да уберу, отстань!
Подростки.
В магазине «ИП Е. Денница» было пусто, только сидело на прилавке, свесив в проход худые ноги в потертых кедах, неопределеннополое существо по имени Фигля.
— Привет, — сказал я.
— Учмурил азовку, странь? — ответило оно мрачно. — Взбутусил ватарбу ономнясь? Вотще.
— А где она?
— Вожгается, не вякай.
— Подожду.
Я повернулся к полке за прилавками и стал рассматривать странные предметы на ней. Большая часть имеет такой вид, как будто их нашли на помойке, но есть и новые, блестящие. Похожи на творения артефактора-абстракциониста.
— За катуну гузаешь, странь? — спросило Фигля. — Нудьма брезеть было, не фурять.
Я неопределенно пожал плечами, не очень понимая местный молодежный сленг. Похоже, меня в чем-то упрекают.
— Не гузай, азовка смаклачит, — успокоило меня оно, — вона зело хупавая.
— Надеюсь.
— Спасибо, Фигля, — сказала, входя, продавщица, — можешь идти.
— Ништо, — кивнуло оно важно и, спрыгнув с прилавка, вышло на улицу.
— Здравствуйте, — сказал я. — Я пришел один.
— Вижу, — ответила продавщица. — Зови меня Екза.
— Странное имя…
— Можешь звать Екзархией Олафовной, если хочешь. Екзархия Олафовна Денница.
— Лучше Екза, спасибо. Я Антон.
— Я знаю.
— Кажется, все знают.
— А ты что хотел, так нарисовавшись?
— Жену найти хотел.
— А нашел неприятности.
— Что делать, брак состоит не из одних удовольствий.