аге же он отчетность ведет? В кармане дрогнул смарт. Я вытащил и посмотрел — на экране Нетта с завязанными глазами, заткнувшая пальцами уши. Над ней написано: «Нет сети». Надо же… Есть такие места на свете?
— Да, здесь не берет, — пояснил директор, увидев мои манипуляции. — Это очень старый дом, причудливая архитектура.
— Можно же репитер поставить…
— Можно, но я не хочу. Признаться, я не любитель цифрового шума. Вы, наверное, заметили, в Жижецке его гораздо меньше, чем… Чем в других местах.
— Да, — подтвердил я, — сеть тут слабая.
— У нас как-то не прижились эти новшества, даже среди молодежи. А уж у старшего поколения и вовсе не принято. У меня, конечно, есть мобильник и компьютер, по должности положено, но здесь, в кабинете, зона тишины.
«Мобильник»? Он сказал «мобильник»? Сто лет не слышал этого слова. Он, небось, кнопочный, размером с кирпич и с выдвижной антенной? И в него надо говорить ртом, прижимая к уху? Да, тут и правда заповедник.
— И что, дети не чатятся, не играют в игры, не сидят на соц-поинтах?
— Знаете, нет.
— Удивительно, — сказал я недоверчиво, припомнив подростков в гостиной, уткнувших носы в смарты.
— Не смотрите на наших воспитанников, это исключение, — заметил мое недоверие директор. — Они все-таки из другой среды, и мы не принуждаем их ломать привычки. А местные дети, вы удивитесь, совершенно не подвержены этой цифровой заразе. Они получают необходимый минимум компьютерной грамотности в школе, но и только. Зато как дружно они играют на улицах! Обратите как-нибудь внимание, здесь очень много детской уличной активности. Например, сейчас все очень увлечены археологией. У нас тут древние могильники, слышали? Дети активно помогают в раскопках.
— Надо же, давно не видел детей на улицах. Кажется, это не одобряется ювеналкой? Беспризорность, пренебрежение контролем перемещений…
— У нас очень тихий и безопасный город, Антон.
— А как же Бабай? — не удержался я.
— Думаю, это скорее страшилка и часть городской мифологии. Вы же… дружите с Лайсой, да? Спросите у нее — у полиции нет ни одного тела. Да, люди пропадали, — поднял он руку с бокалом, предостерегая меня от возражений, — но, обратите внимание, только приезжие. А приезжие что? Как приехали, так и уехали…
Я мог бы поспорить — сам видел следы крови на полу, и в сумке у меня лежит планшет пропавшего человека, — но не стал. Попробовал коньяк — действительно, недурной.
— Так вот, Катя, — продолжил директор. — Девочка, конечно, глубоко травмирована разводом родителей и переездом в Жижецк. Ей было восемь лет, самый беззащитный возраст. Уже нет детской приспособляемости и еще нет подросткового отстраивания. Кроме того, у нее повышенная лабильность психики, она склонна накручивать себя до истерик. Ее брат, Виталик, повзрослее, он принял ситуацию более спокойно, увидел в ней положительные моменты, хорошо адаптировался, нашел себя в новых обстоятельствах. Играет в группе, неплохо учится, нормально коммуницирует со сверстниками, приемлемо социализирован — для современного подростка. А Катя, увы, замкнулась в себе и своих мрачных фантазиях. Девочка крайне невротизирована, боюсь, она иногда доводит себя до настоящих галлюцинаций. Однако все не настолько плохо, чтобы требовало медицинского вмешательства. Пубертат пройдет, психика стабилизируется…
— А кто это определил? Ну, необходимость вмешательства?
— У меня психологическое образование, — сказал директор, — я совмещаю здесь ставку психолога.
— Так можно? — удивился я. — Разве в этом нет конфликта интересов?
— Это не совсем правильно с точки зрения штатного расписания, — признал он, — но у нас кадровый дефицит. Вынужденная мера.
— Кроме того, разве вы можете работать как психолог с собственной падчерицей? Насколько мне известно…
— Да-да, формально вы правы, — перебил меня директор, — это действительно сомнительная практика. Однако сошлюсь, опять же, на вынужденность этих обстоятельств. В городе есть еще психологи, но они не особо стремятся работать с детдомом. Оплата крайне скудная, а дети проблемные — уже в силу своего статуса. К сожалению, все наше учреждение тащим мы с Тоней сами, своими силами. Не хотите, кстати, помочь? У нас очень не хватает воспитателей. Оклад, конечно, крайне скромный…
— Увы, у меня нет ни педагогического образования, ни воспитательских талантов. Я с одной-то дочерью еле управляюсь.
— Ну что же, не смею настаивать. Но хотя бы заходите к нам почаще, детям полезно видеть кого-то из доброжелательно настроенных взрослых, кроме меня и Антонины.
— Непременно, — согласился я, — Антонина уже подкупила меня своими оладушками, ради них я готов на все! Но, простите за вопрос, который вам, возможно, покажется глупым…
— Да-да, слушаю вас.
— Катя рассказывала о том, что здесь якобы пропадают дети.
— И кладовку, небось, показывала? — засмеялся директор.
— Да, — мне стало неловко, — показывала.
— Я, разумеется, в курсе ее фантазий. Она не идет со мной на контакт, увы. К сожалению, я для нее стал воплощением всего негативного, что случилось в ее жизни — развод, переезд, выпадение из привычного круга жизни. Отчасти это даже хорошо. С психологической точки зрения, иметь в окружении такое персонифицированное зло — это удобное замещение. Весь остальной мир на его фоне выглядит более приемлемым. Но конечно, создает неудобства. Тем не менее, я контролирую ситуацию и знаю о ее страхах. Она очень убедительно их транслирует, верно?
— Это так, — признал я.
— Вы, разумеется, понимаете, что ребенок не может пропасть, чтобы этого не заметил никто, кроме тринадцатилетней девочки? Тем более, несколько детей? Я не в восторге от зарегулированности современного мира, но не могу не признать, что учет и контроль в нем поставлены почти идеально. Вы можете ознакомиться со всеми документами детдома на сайте муниципалитета в разделе «Педагогическая и социальная деятельность». Там есть списки воспитанников.
— Да, я понимаю… — сказал я растерянно. Те же аргументы я сам только что приводил девочке, но почему-то она все равно меня почти убедила.
— А кладовка, — продолжил директор, — просто склад старого хлама. Это очень старое заведение, тут было призорное отделение еще до революции, потом детский дом при совнаркоме — и так далее. Разумеется, дети вырастали и уходили во взрослую жизнь. Имущества у детдомовских немного, но что-то все равно накапливается. Давно пора разобрать да выкинуть все лишнее, но как-то руки не доходят. Я развеял ваши подозрения, Антон? Вы больше не считаете, что мы с Антониной едим тут детишек на ужин?
— Я ничего такого и не…
— Не волнуйтесь, Антон, я не обижен. Наоборот, я рад, что вы неравнодушны к этим детям. Еще раз повторю — мы всегда рады видеть здесь вас и вашу дочь. Кстати, я так понял, что она не получила зачет за этот школьный год? Какая-то неувязка в документах?
— Да, вылезла ошибка в базе, и мы уехали раньше, чем все разрешилось.
— А давайте мы зачтем ей его здесь? У нас учебно-воспитательное учреждение, дети учатся прямо тут. У вас же есть ее школьные документы? Выписка и все такое?
— Есть, но ошибка в базе…
— У нас с этим проще, Жижецк имеет льготный режим по цифровизации из-за неразвитости инфраструктуры. Городской бюджет… В общем, мне достаточно бумаг, а сверять их с базой данных я не обязан. Это всего лишь «рекомендуется».
— Буду очень признателен, это здорово упростит нам жизнь.
— Вот и договорились! — улыбнулся директор. — И, если надумаете к нам воспитателем, мы закроем глаза на отсутствие профильного образования. Я куда больше ценю отношение к детям, поверьте! Еще коньячку?
— Нет, спасибо, я и так отнял много вашего времени. Пойду я, пора нам.
— Непременно заходите еще! Должен же кто-то есть эти оладушки?
И чего Настя «жутковатого» в нем нашла? Нормальный мужик.
В гостиной дети закончили фотографироваться и снова сидели носами в гаджетах. Удобный момент вытащить дочку, а то действительно загостились тут. Катя уже не рыдает, а сидит рядом с братом, вид имеет вполне вменяемый. Может, и прав директор — возрастное, пройдет.
Я выцепил Клюсю и спросил:
— А у вас еще есть треки со скрипкой?
— Да, парочка.
— А как послушать?
— Давай я тебе облако с нашими репами расшарю?
— А давай.
Клюся достала смарт и положила на стол. Я выложил рядом свой. Нетта замахала платочком с экрана: «Запрос контакта. Разрешить?»
— Ой, какой у тебя вирп забавный! — умилилась Клюся. — Такое ми-ми-ми, не ожидала.
— Я не выбирал, оно само.
— Аркуда, покажись!
Экран Клюсиного смарта засветился, и на нем показалась грозная бой-девица, накачанная как бодибилдер и одетая в нечто вроде анимешной секс-брони с бронелифчиком. Она поприветствовала мою Нетту воинственным жестом, та в ответ присела в книксене. Надо же, Настя говорила, что показать своего вирпа у подростков — жест доверия. Хотя Клюся явно не придерживается общих норм.
— У тебя тоже «Кобальт»? — удивился я, припомнив слова директора о местных подростках, не включенных в виртуальную жизнь.
— Я еще и в игрушки играю! Правда, приходилось сюда ходить, дома отец сожрал бы за это. Но теперь я и так тут, Невроз не возражает.
— Тогда за что ты его так не любишь?
— Мутный он, — сказала Клюся тихо, нервно оглядевшись, — вроде добрый-добрый, а как проглянет иногда такое… Аж мурашки. Ты никому тут не верь, Антон.
— И тебе?
— Мне — особенно. Я — девка дурная, без башки, творю всякое. А у тебя дочь, береги ее.
— Уж не сомневайся.
Дома — у Лайсы — я взялся готовить ужин, попросив Нетту погонять треки из облачного хранилища Клюси. С крошечных динамиков смарта слушать музыку не очень удобно, но для таких любительских записей — то, что надо. Большая часть грязного звука и неряшливого сведения не слышна. Нетта запускала случайным образом треки из папки «Репетиции», и я отметил, что для своего возраста ребята играют не совсем стыдно. На уверенном клубном уровне. По большей части каверы на англоязычные песни прошлого века, что удивительно для подростков. Но попалось и несколько песен на русском, похоже, что на собственные стихи. Мне сразу подумалось, что их сочиняет Клюся, они какие-то драматично-женские, хотя и слишком взрослые для такой юной девушки.