— Нет, по жене твоей ничего нового. Она ухитрилась исчезнуть буквально бесследно, — сходу разочаровала меня Лайса. — Но мы работаем над этим.
Мы встретились в уличном кафе и теперь сидели, слушая, как барабанит дождь по полотняной маркизе. Заказали кофе и сэндвичи, официантка — я постепенно начинаю заново привыкать к живому обслуживанию — не спешила.
— А вот по Бабаю вырисовывается интересное…
Я смотрел на Лайсу и думал, что она красивая женщина. Но я, пожалуй, понимаю, что у них общего с Мартой, хотя они совершенно не похожи. В них обеих есть какой-то изначальный глубоко скрытый надлом. В Лайсе он умело замаскирован лихим и строгим полицейским имиджем, образом сильной женщины и уверенным поведением, но никуда не делся. Наверное, у нее в прошлом тоже «все сложно».
— Ты меня вообще слушаешь?
— Прости, задумался.
— О чем? — недовольно буркнула она.
— О тебе, — честно признался я.
— Скажешь тоже… — смутилась Лайса. — Повторяю для невнимательных: я изучила переписку Бабая с последней жертвой, сравнила ее с архивами, и мне начинает казаться, что…
— У него есть друзья в полиции.
— Как ты догадался?
— Он знал о жертве слишком много. Это можно было вытащить только из полицейской федбазы. По другим та же картина?
— Именно. Все жертвы — приезжие, в городе относительно недавно, но он использовал в своих психологических играх такие детали их биографии, которые нельзя выяснить тут. Он всегда знал, где находится и чем занимается его цель. И он не отслеживается через сеть. Вывод? — У него есть информатор с доступом к полицейским системам.
— Или он сам полицейский.
— Нет, не думаю, — мрачно ответила Лайса.
— Корпоративная солидарность?
— Ничего подобного. Просто он ведет себя не как полицейский. Это сложно в двух словах объяснить, но лексикон, способ мышления, подача себя… Не похоже. Он любит писать будущим жертвам, у нас куча эпистолярного материала для анализа. Психологи построили примерный психопрофиль, и он категорически не характерен для полицейского.
— А можешь мне скинуть эту инфу?
— В принципе, тебе не положено, но…
— Это «но» обнадеживает, — улыбнулся я.
— Ладно, забирай. Если у нас «крыса», то, если я дам почитать тебе, хуже точно не станет.
Лайса потыкала пальчиком в свой смарт, мой дрогнул входящим.
— Спасибо.
— Будешь должен.
— Что именно?
— Хочу использовать тебя как мужчину.
— В смысле? — удивился я.
— Прошу сопроводить даму на загородную прогулку.
— Погода не очень, — кивнул я на заливающий улицу дождь, — но ты ведь не на пикник зовешь?
— Бабай многократно и в разной форме намекал на то, что его жертвы «остаются с ним». Тебе он обещал «встречу с коллегой», верно?
— Так, — заинтересовался я.
— Бабушка моя утверждала, что он наверняка хранит тела.
— Звучит… неаппетитно, — официантка как раз принесла нам заказ. Я со сложным чувством смотрел на сэндвич. Кусок мяса в нем уже не казался привлекательным.
— И я задумалась — а где он их хранит? И как?
— Мда, — я решительно отодвинул сэндвич. — Не то, о чем хочется думать за ланчем. Но все же — что ты надумала?
— Много лет назад тут была история. Город окружен болотами, в них когда-то добывали торф, потом забросили, стало нерентабельно. И вот тогдашнему руководству пришла в голову светлая идея их осушить. Потому что дождь этот вечный всех достал, и подвалы подтапливает, и не растет ничего, сыро, ну и вообще — для здоровья не полезно. Приехали мелиораторы, что-то там прикинули, измерили, посчитали и сказали, что все непросто, потому что город в низине, как бы в чаше, и естественного слива нет. Однако все посильно науке — воду можно сбросить в подземные карсты, и будет у нас тут через несколько лет роскошное сельское хозяйство на богатых торфом почвах, а болот как раз не будет. Начались работы — строили какие-то плотины, загородки, шлюзы, что-то бурили и так далее. Уровень воды начал падать и, тут, как назло, нашли эти чертовы могильники. Такая находка по закону останавливает работы, пока археологи не скажут, что она не представляет исторической ценности, сносите. Или, наоборот, представляет. Тогда вам не повезло — извольте сохранять наследие предков. Так вот, археологи были в восторге — оказалось, что тела в старых могилах не сгнили, а как бы законсервировались. Из-за торфяной воды, которая туда просачивается из болота. Даже одежда сохранилась в целости, украшения всякие и так далее. Только волосы у всех покойников порыжели от каких-то почвенных кислот. Жутковатое, говорят, зрелище — лежат, как живые, в заполненных черной водой могилах, только рыжие космы на поверхности плавают… В общем, богатый исторический материал. И я подумала…
— Что Бабай хранит тела в болоте, — дошло до меня.
— Именно.
— А что его не осушили-то в итоге?
— Произошел несчастный случай. Археологи полезли в подземную крипту, и тут у мелиораторов что-то сломалось, какой-то шлюз открылся, и вода резко поднялась. Они там все утонули. Двадцать семь человек. Работы остановили, началось расследование. Жуткое дело — оказалось, что их от выхода отрезало сразу, но они еще чуть ли не сутки умирали в воздушном пузыре, стоя на каком-то саркофаге, чтобы головы были над водой. Замерзали, слабели, тонули один за другим в темноте…
— Бр-р-р, — поежился я, — кошмар какой.
— Пока шло расследование, сменилось городское руководство, деньги куда-то делись, всю эту мелиорацию так и бросили. Да и археологам стало не до того. При Мизгире опять начали ковыряться, но уже на местном уровне. Городская инициатива — древняя история Жижецка, краеведческий музей хотят открыть. У подростков очень популярно волонтерство на раскопках. И, если я права насчет тел, то примерно представляю, где можно их поискать.
— Это и есть твоя загородная прогулка?
— Да. Ты со мной?
— Дождь, болота, трупы, могильники… Ну как я могу отказаться от такой романтики? — сказал я мрачно.
— Спасибо, — сжала мою руку Лайса, — не хочу идти туда одна. И боюсь озвучивать версию в полиции. Если там у Бабая информатор…
— То он избавится от улик.
Сапоги мне выделила Лайса. И полицейский серый дождевик, превративший меня в фигуру Мрачного Жнеца.
— Откуда у тебя сапоги 45 размера? — спросил я подозрительно.
— Это бабушкины. Она была крупной женщиной.
Я припомнил высоту стола и размер кресла… Да, действительно, очень крупной. Хорошо, что Лайса ей не родная, а то при такой генетике я бы ей в пупок дышал, а не она мне.
Вначале болота показались мне не слишком мрачными. Если не сходить с насыпной дороги, то и не скажешь, что по сторонам ее не просто зеленая лужайка, а топи, где неудачно ступил — и пропал.
— Дорогу проложили еще торфоразработчики, — объясняла Лайса, — по ней технику гоняли.
Увы, заведя нас глубоко в болота, дорога кончилась возле старых бетонных корпусов без окон и дверей. Мы прошлись по ним для очистки совести — но они пусты и давно заброшены. Стены расписаны граффити, но, кажется, настоящими. Только одна картинка вызвала мое подозрение — на подернутой зеленоватой плесенью бетонной стене черный мужской силуэт в молитвенной позе перед могилой. Надпись: «И возвращаются под кресты своя». Именно в этой лаконичной графической манере ко мне обращается Мироздание.
Или шизофрения.
Дальше в болота шла неширокая сырая тропа, и сапоги очень пригодились. По сторонам ее уже не было милой травки, только бочаги с ржавой болотной водой и поросшие бурой растительностью кочки. Дождь усилился, добавляя пейзажу тоски и уныния.
— Тут есть следы, — изобразил сыщика я, — кто-то ходит.
— И регулярно, — подтвердила Лайса, — это тропа к могильникам. Там наши доморощенные археологи используют добровольный детский труд ради истории родного края.
— Тогда вряд ли Бабай там хранит тела. Слишком людно…
— А нам и не туда.
Мы свернули на совсем узкую заросшую тропку, которая неприятно прогибалась и чавкала под ногами. Вскоре впереди сквозь сырую дымку смешанного с болотными испарениями дождя проявился причудливый силуэт темного строения. Время превратило его в довольно мрачное зрелище. Деревянные стены облезли и почернели, часть окон затянуло грязью до непрозрачности, часть — лишились стекол и зияли проломами перекошенных рам. Подходы заросли высокой бурой травой, входные двустворчатые двери повисли полуоткрытыми, изнутри пахло сыростью, гнилым деревом и плесенью. Впрочем, в Жижецке везде так пахнет, я уже почти привык.
— Это что еще за архитектурная претензия?
— Это Дом-на-болотах. Знаменитая загадка местной истории. Никто не знает, кто его построил, когда и зачем. Версий хватает, но все разные и такие… мифологические.
— Тут водятся привидения?
— А как же! — с гордостью подтвердила Лайса. — Толпы! Среди детишек постоянно находятся желающие слазить туда ночью «на слабо». Его несколько раз из-за этого порывались снести, потому что регулярно кто-то травмируется — дом старый, полы гнилые, лестницы ненадежные… Но так руки и не дошли. Когда тут ребенок погиб — сорвался с перекрытия, неудачно упал, — его отец пытался сжечь дом, но он такой сырой, что не загорелся даже от бензина. Так и стоит.
— Мрачное местечко.
— Просто старый дом. Его, разумеется, много раз осматривали, ничего особенного не нашли.
— Следов не видно, — дилетантски осмотрелся я.
— Да, — подтвердила мои выводы профессиональным взглядом Лайса. — Трава вокруг нетронутая, на крыльце мелкий сор нанесло. Тут давно никого не было. Но давай обойдем, осмотримся.
Мы прошлись вокруг дома, осматривая стены и землю, после чего подтвердили вывод — скорее всего, в дом давно никто не лазил. Наверное, дети перешли на другие обряды инициации.
— Зайдем? — спросил я без особой охоты.
— Давай, раз пришли, — ответила Лайса.
Дощатый пол противно скрипел под ногами, но не проваливался. Наверх я бы по здешней лестнице не полез — слишком у нее ветхий вид, часть ступенек отсутствует, перила сломаны. Моя спутница согласилась не рисковать здоровьем — похоже, что на второй этаж давно не ступала нога человека.