ешь, чтобы у сестры были неприятности?
— Мы тут… не вполне официально, — сказала Лайса. — Пока. Но если девочка пропала…
— Она вернется! — как-то излишне горячо заверила нас Антонина, — Всегда возвращается!
— Мам?
Женщина казалась смущенной и немного напуганной, но не исчезновением дочери, а нашим появлением. Виталик явно возмущен ее поведением, но не хочет спорить при посторонних. Даже мне, далекому от полицейской работы человеку, было очевидно, что они что-то скрывают.
В гостиную один за другим спускались заспанные подростки, кучковались, переглядывались, перешептывались тревожно. «Катенька» и «жребий» — то, что я расслышал. И это слово нехорошо напомнило мне полупонятные речи Фигли. Не нравится мне это все.
— Где комната девочки? — спросила Лайса.
— Да зачем вам… — запротестовала Антонина.
— Наверху, я покажу, — быстро ответил Виталик.
— Подождите нас здесь, — строго сказала полисвумен матери. — Детей успокойте и все такое.
В комнате Кати обычный подростковый полупорядок. От полного бардака его отличают только не вполне удачные попытки распихать все по углам. Кровать разобрана, одеяло откинуто. Я пощупал подушку — остыла и, почему-то, чуть влажная. Как будто кто-то в нее долго плакал.
— Посмотри, пожалуйста, что из ее одежды и вещей отсутствует, — попросила Лайса Виталика.
Он некоторое время, сопя, неловко перебирал девчачьи тряпки, потом сказал?
— Дождевика нет.
— И только?
— Все остальное на месте. Вот, на стуле одежда ее. У нее не так-то много вещей… Ну, тапок еще не вижу, и это… Ну… белье на ней какое-то было… Наверное.
— То есть, она ушла ночью, в белье, дождевике и тапках? И твоя мама считает, что это нормально?
— Ну, мама, она… Ей Невзор запретил! Говорит, девочку заберут, запишут в дело, что сумасшедшая. А она нормальная! Просто… Сочиняет всякое.
— Сочиняет? — спросил я. — А посмотри на это. Ни о чем не напоминает?
Я достал из сумки грязный чехол с барабанными палочками. Виталик осторожно взял его, раскрыл, вытащил палку, посмотрел на подпись.
— Дэн… Дэн… — глаза его стали отсутствующими и странными. — Денис…
— У вас на старых записях живой ударник, не драм-машина. Кто играл?
— Играл… Ударник… — Виталик явно поплыл.
Что за чертовщина?
— Так, соберись! — сказала резко Лайса.
Она забрала у него палочки, вернула в чехол и сунула его мне в сумку. Мальчик отвис.
— А? Что?
— Когда ты заметил, что ее нет?
— В… — он достал из кармана смарт. — В одиннадцать ноль две. У меня сторожок на нее в «Кобальте».
— Сторожок? — удивилась Лайса.
— Ну да, Катька сильно параноила в последние дни, что с ней что-то случится, что ее кто-то похитит… И я, для ее спокойствия, поставил сторожок. Если она слишком удаляется, мне приходит сообщение.
Он показал экран. В панели оповещений висит красная надпись:
«Абонент „Катюха“ вышел за границы безопасной зоны».
— То есть она со смартом исчезла?
— Ну да, тут его нет… Но я ей уже писал, и даже звонил, недоступна.
— Что же ты молчал?
— Я как-то не подумал.
Ну да, для них смарт — часть тела. Тут и говорить не о чем.
— Петрович? Да, я знаю, который час. Да, это свинство. Да, извини… — я вышел на улицу и набрал его самым хамским образом — голосом. Не ожидал, что я у него в белом списке и дозвонюсь, но попробовать стоило.
— У тебя остался доступ к трекам воспитанников? Да, я все понимаю, да, не телефонный разговор, но реально форсмажор и времени нет. Ты не мог не оставить закладку для удаленного доступа, или я совсем не разбираюсь в людях. Блин, Петрович, потом сделаешь вид, что ничего не было, но сейчас ребенок пропал! А я никому не скажу, честно.
После множества высказанных мне гадостей, Петрович прошел стадии гнева и отрицания, и пришел к принятию.
— Лови трек, шантажист и вымогатель. Помощь нужна?
— Мы тут с Лайсой, справимся. Время дорого.
Смарт вздрогнул входящим.
«Открыть трек в навигаторе?» — спросила Нетта.
Ну да, почему я в этом не сомневался? Стрелочка направления указывает в болота.
Забавненько…
«Мы не оставим следов на воде», — написано на стене напротив.
А вот это мы посмотрим.
Глава 15
Мы проехали на машине, сколько могли и еще немного сверх того, но дальше — только толкать. Над нами луна, под нами болото, вокруг прижавшийся к земле туман. В тумане мерещится движение, болото издает странные звуки, Лайса тихо, но с чувством ругается, ковыляя по гати на каблуках и в коротком платье.
— Может, в машине посидишь?
— Чтобы потом искать еще и тебя? Черта с два!
— Ладно, вместе тонуть веселее.
Трек со смарта Кати обрывался в «Макаре», потом появлялся сразу в болоте и там, после короткого отрезка, обрывался снова. Видимо, аппарат терял связь с сетью.
— Давай быстрее, девочка у них уже несколько часов. Черт знает, что они с ней сделают.
— У кого «у них»?
— Не знаю. Но узнаю.
Подгонять меня было бессмысленно — Лайса ковыляла в туфлях медленнее, чем шел я, и чем дальше, тем тяжелее ей приходилось.
— Это не дело, — сказал я в конце концов, — давай я тебя понесу.
— Что за глупости! — возмутилась она.
— Ты уже сбила ноги, скоро просто не сможешь идти. Давай-давай, ты маленькая. Руки на плечи, ноги на поясницу… Вот так, поехали.
— Устанешь — скажи.
— Уж не промолчу.
Маленькая-то она маленькая, но увесистая. Ничего, физические нагрузки мне полезны. Слишком много сидячей работы в последнее время.
— Здесь, — сказал я, остановившись. — Здесь снова появился сигнал.
Лайса соскользнула с моей спины на землю, и я с облегчением потянулся, разминая затекшие мышцы.
Чертыхнувшись, она осторожно сняла туфли и засунула их в крошечную дамскую сумочку. Туфли не влезли и торчали каблуками наружу. Что ж, ею можно будет при случае неплохо врезать. Кажется, это наше единственное оружие, потому что пистолет на Лайсе спрятать некуда.
Осторожно переставляя изящные босые ступни, она прошлась взад и вперед по плотине.
— Отсюда они вылезли, — полисвумен показала на приоткрытый технический люк.
— А как они туда попали?
— Под землей. Старые ходы идут под болотом, переходя в карстовые пустоты и похоронные крипты Могильников. Мелиораторы хотели туда стравить воду из болот, но так и не закончили. Видимо, у кого-то остались карты подземелий.
— Дальше они пошли туда, — сказал я, сверившись с навигатором. — Залезай обратно.
— Нет, я босиком пойду. Тут мягко.
— Не вариант. Рассадишь ногу каким-нибудь древним ржавым гвоздем из гати. И кто тогда будет кричать: «Выходите с поднятыми руками, это полиция!»?
— Ладно, мой верный конь, иди опять под седло.
Короткий отрезок трека кончился посреди тропы, где не было совершенно ничего интересного. Сойти с нее просто некуда, по обеим сторонам черная в лунном свете топь.
— И где они? — спросил я, опуская Лайсу на землю.
— Скорее всего, здесь они заметили, что у нее с собой смарт и выкинули его в болото. Возможно, как раз прошел звонок от брата, и они его услышали.
— И что дальше?
— Дорога тут одна.
— И ведет она?..
— В Могильники.
— Очаровательно. Лезь в седло. Ошеломим врага кавалерийской атакой.
Затянутые туманом снизу и освещенные луной сверху Могильники и сами по себе выглядели достаточно зловеще, но для пущего колориту в глубине массива могильных плит туман подсвечивался озерцом маленьких огоньков. Оттуда доносился тихий мерный речитатив не то молитвы, не то камлания.
Лайса покинула мою спину, и дальше мы тихо пошли рядом. Фонарик не включали, рассеянного туманом лунного света вполне хватало.
На массивном каменном надгробье стоят десятки зажженных свечей, создавая трепещущий ореол оранжевого тумана вокруг. В нем смутными черными силуэтами — дети. Их лиц не разглядеть, они молчат и не двигаются, слушают не по-детски внимательно.
— …И сказал Он: нет жалости к вам и да не будет жалости в вас. Обретут силу бессильные под рукой его, обретут свободу и достоинство. Никто из вас боле не будет один, никто из вас не будет учтен и сосчитан, никто не будет принужден и обманут. Иные хотят странного, иные хотят вашего, иные хотят всего. Но вы — дети Его и воинство Его, и нет жалости в вас…
— Что это за хер с горы? — прошептал я на ухо Лайсе, разглядывая оратора.
Высокий, худой, как из палок составленный, на голове как будто грязное мочало, лицо выглядит как посмертная маска строительного бульдозера, в глазах то ли отражаются свечи, то ли тараканы в его башке танцуют у костра.
— Маржак, — так же тихо ответила Лайса.
Точно, я же в клубе его видел. С этой… как ее… Сумерлой. По нему тогда нельзя было сказать, что он говорящий, а поди ж ты, как излагает!
— …ничьи дети, порождения праздного ума и бессмысленной тоски, пусты в середине своей, но сладка сила, наполняющая эту пустоту. Сок тайных желаний, нектар несбыточной мечты и терпкие слезы одиночества. Сила, отданная за любовь — и любовь, преданная за спокойствие. Отдайте это Ему — и день станет ближе.
— Отдаем Ему! — сказал кто-то из толпы.
— Отдаем Ему! — подхватили остальные, и двинулись вперед, окружая какую-то яму в земле.
— Грядет Он! — возопил Маржак.
— Всем стоять! Полиция! — заорала внезапно Лайса Специальным Полицейским Голосом.
В грязном и помятом крошечном красном платье с открытыми плечами и подолом чуть ниже трусов, растрепанная, чумазая, с размазанным макияжем и босая, она не производила впечатления грозной Силы Государевой, но тон был такой, что подростки шарахнулись в стороны. Я кинулся к Маржаку, собираясь быстренько привести его в состояние, пригодное для ареста девушкой весом в сорок кило, но откуда-то сбоку внезапно вылетела стая крупных черных птиц. То ли их вспугнул шум, то ли они внезапно собрались сменить место жительства на менее людное, но они рванули по-над землей плотным вихрем перьев, сдув с плиты свечи и кинувшись прямо на нас.