Тот, что стоял поближе, быстро закивал головой и медленно опустил руки.
– Wir wollen nach England fahren, – сказал он робко. – Wir wollen in die Freiheit.[6]
Единственное понятное слово – England. По-шведски тоже так звучит. Но он совершенно уверен – никакие они не англичане. Голову даст на отсечение – немцы.
Задний тоже опустил руки и потянулся к карману.
– Нет! – завопил Нильс так, что отдалось болью в голове.
Но солдат уже сунул руку в карман.
– Руки вверх… – крикнул Нильс.
Приклад бьет его в плечо. Грохот такой, что, наверное, на материке слышно.
Из дула вьется дымок, так что Нильс какое-то мгновение не видит, что произошло.
Он даже не собирался стрелять – нечаянно нажал на курок посильнее. Хотел махнуть ружьем вверх – подними, мол, руки. Но чуткий затвор сработал, и парень, стоявший первым, рухнул на землю, как от удара кувалды.
Дым рассеивается. Солдат неподвижно лежит в траве. На какую-то секунду Нильсу кажется, что он промахнулся, но тут же видит, как из разорванной гимнастерки начинает сочиться кровь – сначала медленно, потом все быстрее и быстрее. Глаза закрыты. Помирает он, что ли?
– О, дьявол, – шепчет Нильс.
Но дело сделано. Он выстрелил, к тому же не в того, в кого следовало. Это же другой полез в карман, а этот смирно стоял с поднятыми руками и теперь вот лежит на земле и истекает кровью.
Он застрелил человека, словно зайца. Он, Нильс Кант, и никто иной.
Раненый медленно открывает глаза и пытается приподнять голову. Руки его судорожно подергиваются.
Он дышит часто, прерывисто, потом его начинает сотрясать кашель. Серо-зеленая гимнастерка почернела от крови. Вдруг он весь как-то оседает и застывает неподвижно. Глаза смотрят в небо.
Нильс переводит глаза на второго. Тот не шевелится, рот плотно сжат, глаза пустые. Он держит что-то между большим и указательным пальцами – успел-таки достать. Но это не оружие. Что-то совсем маленькое.
Похоже на маленький черно-красный камушек, который сияет, как под солнцем, хотя в альваре сегодня пасмурно.
У Нильса в руке ружье, у солдата маленький камушек. Они пристально смотрят друг на друга, не опуская глаз.
Нильс выстрелил и убил человека. Страх как рукой сняло. Он чувствует странное спокойствие. Он здесь главный. Ему ничто не грозит.
Он с шумом выдыхает воздух, подходит поближе и кивает головой на камушек.
– Ну-ка, давай его сюда.
10
И чем он был плох, этот Кант?
Герлоф не ответил на вопрос Юлии. Кивнул в сторону окна, где стояла непроглядная ночная тьма.
– Канты жили как раз тут, чуть пониже. Ты видела, наверное, – большая желтая вилла. Давно жили… задолго до того, как я построил этот дом.
– Мне помнится, там жила какая-та старенькая тетушка… Я тогда еще маленькая была.
– Мать Нильса, Вера, – кивнул Герлоф. – Умерла в начале семидесятых. А до этого много лет жила одна. Богатая была… у родни большая лесопилка в Смоланде, а у нее здесь земель было – за три дня не обойдешь. И все прибрежные. Не думаю, правда, чтобы деньги принесли ей много радости. Родственники, по-моему, до сих пор ссорятся из-за наследства, а вилла стоит и потихоньку рушится. А может, просто никто не решается в ней жить.
– Вера Кант… я ее почти не помню. Ее ведь не особенно любили в поселке?
– Нет… за что ее было любить? Стерва. Вредная, злопамятная старуха. Если твой дед ей чем-то насолил – то все. Деда она будет ненавидеть, дед помрет – будет ненавидеть твою мать, тебя, твоих детей… да еще и твою собаку в придачу. Упрямая, заносчивая… не успел муж умереть, тут же вернула девичью фамилию и детям ее дала. Кант. А отец был Андерссон.
– А в поселке она не появлялась?
– Считай, что нет. Одиночка. Сидела в своей вилле и ждала сына.
– А он-то что?
– Он много чего… Еще пацаном был, ходили слухи, будто он утопил своего младшего брата в проливе. Это, впрочем, слухи… свидетелей не было. Они вдвоем были на берегу, он и брат его, Аксель. Нильс сказал – несчастный случай. Так что правды теперь не узнаешь.
– А вы дружили?
– Нет, что ты. Я на несколько лет старше и уже в девятнадцать лет ушел в моряки. Так что я и помню его совсем мальчишкой, и то еле-еле – мы почти не встречались.
– А когда он вырос?
Герлоф слегка улыбнулся, но улыбка тут же исчезла – когда речь идет о Нильсе Канте, улыбаться нечему.
– А когда вырос – уж точно не встречались. Он уехал из Стенвика.
Герлоф поднял руку и показал на узкий книжный шкаф в углу.
– Вон там стоит книга про Нильса Канта… ну, не только про него, но и про него тоже. На третьей полке сверху. Тонкая такая, с желтым корешком.
Юлия встала, подошла к полке – и сразу нашла. И в самом деле, на третьей полке сверху. Она наклонила голову, прочитала название на корешке: «Преступления на Эланде» – и вопросительно посмотрела на отца.
– Да-да, именно она. Это один парень из «Эландс Постен» написал, уже несколько лет назад. Сотрудник Бенгта Нюберга. Почитай, многое поймешь.
– Хорошо… только не сегодня.
– Нет, не сегодня. Сегодня пора спать.
– Если можно, я лягу в своей комнате.
Почему же нельзя… Герлоф устроился в спальне рядом с детской, в спальне, которую они много лет делили с Эллой. Их старой двуспальной кровати уже не было, на ее месте стояли две новых узких. Пока Герлоф был в туалете, Юлия постелила ему – забытое занятие: в последние годы она не убирала постель.
Юлия ушла в свою бывшую детскую. Герлоф надел кальсоны, нижнюю рубаху и лег. Матрас был заметно жестче, чем в доме престарелых.
Он лежал с открытыми глазами – ждал, когда появится ощущение, что он у себя дома. Так и не появилось. Там, в Марнесе, – такой же дом. Это был серьезный шаг – признаться самому себе: я слишком стар, жить одному в Стенвике мне не по силам. И, наверное, правильно – не надо посуду мыть, варить кофе… не говоря уж о других хозяйственных заботах.
За окном успокаивающе шелестели под ветром сухие листья, и он сам не заметил, как заснул. Ему приснилось, что он лежит на каменном ложе внизу, в заброшенной выработке.
Небо над ним волшебной голубизны, дует свежий ветер, день ясный, но непонятно почему над землей стелется тонкая дымка.
Эрнст Адольфссон стоит на краю каменоломни, лицо у него совершенно обычное, но вместо глаз черные провалы… Герлоф открывает рот, чтобы спросить, зачем он сбросил скульптуру с обрыва и какой в этом смысл – должен же быть смысл! – но тут он слышит странный шепот… Эрнст тоже слышит этот шепот и поворачивается.
Я убил их всех.
Нильс Кант.
Герлоф… привет от твоего внука.
Откуда он пришел? Из альвара? Где он? Стоит за углом дома, его не видно, но в руках наверняка дымящееся ружье. Сейчас он появится… Герлоф сдерживает дыхание, наконец-то он увидит, как выглядит Кант – он же теперь уже старик. Какой он? Седой? Лысый? А может, у него борода?
Но Нильс Кант так и не появляется. Эрнст медленно бредет к дому и тоже исчезает… контуры его расплываются, как расплываются контуры корабля в тумане. Герлоф зовет его, но безответно. Эрнст исчез.
И тут Герлоф просыпается. С тяжелым сердцем, с чувством невосполнимой утраты.
– Сверни налево, – попросил Герлоф.
Юлия притормозила и удивленно посмотрела на отца.
– Мы же едем в Марнес?
– Не сразу. Попьем кофе здесь, в Стенвике.
Юлия удивленно пожала плечами. Отпустила тормоз и свернула налево. Они проехали рыбацкую хижину, Герлоф автоматически посмотрел, целы ли стекла.
– Опять налево. – Он показал на дом, стоявший у береговой дороги.
– Там живет какая-то старушка. – Юлия остановила машину. Она немного гордилась своим вновь обретенным знанием родного поселка. – Я ее вчера видела. С собакой.
– Не такая уж она старушка, – возразил Герлоф. – Астрид Линдер шестьдесят семь. Ну, может, шестьдесят восемь. Недавно вышла на пенсию… много лет работала врачом в Боргхольме. Но выросла-то она тут.
– И она живет в Стенвике круглый год?
– Теперь – да. Я оставил свой дом, а вот Астрид – наоборот. Как овдовела, переехала сюда жить. – Герлоф открыл дверцу и с трудом, преодолевая боль в суставах, поставил ноги на землю. – Она-то пободрей меня.
Юлия подошла и помогла ему вылезти из машины. Он кивнул в знак благодарности, медленно двинулся к крыльцу, но остановился и огляделся.
– Я, когда в Стенвике, пробую вообразить, что тут полно народа. Во всех домах люди живут… круглый год. Даже иногда кажется – шторы в окнах шевелятся. Тени какие-то на улице… краем глаза замечаешь, а повернешься – нет никого. Привидения, должно быть… привидения только краем глаза и увидишь.
Юлия промолчала. Что на это скажешь? Он и сам в привидения не верит.
Низкая каменная ограда, красивая деревянная калитка, собранная из вставленных в дубовую раму переплетенных корней. В саду никого нет. Но мебель стоит – четыре белых пластмассовых стульчика на каменной террасе и пластмассовый же стол. Рядом с террасой – серый фаянсовый гном в зеленом колпачке. Стоит и смотрит на залив. Улыбка – до ушей.
Они позвонили в дверь, и тут же из дома донесся заливистый лай.
– Тихо, Вилли, – послышался женский голос.
Но пес не унимался.
Дверь открылась, и оттуда точно ударила бело-рыжая молния; маленький песик засуетился у ног Герлофа, виляя хвостом и тявкая. Герлоф нагнулся и придержал его за ошейник, чтобы не потерять равновесия.
– Успокойся, дурачок! – крикнула Астрид. Она стояла на пороге, маленькая, седая – и, по мнению Герлофа, очень красивая.
– Привет, Астрид.
Астрид застегнула на ошейнике карабинчик поводка и подняла глаза.
– Привет, Герлоф! Домой захотелось?.. О! – Она заметила Юлию. – У тебя новая девушка, как я погляжу.
Несмотря на солнце, с залива, ни на секунду не ослабевая, дул плотный холодный ветер. Но Астрид все равно накрыла стол во дворе, принесла Герлофу одеяло, а сама натянула толстый шерстяной свитер.