– Ну что же. – Он протянул руку, чтобы погладить ее по плечу, но она слегка нагнулась, и на месте плеча оказалась щека. Они замерли ненадолго. Майя закрыла глаза.
Герлоф вздрогнул и отнял руку.
– Майя… я уже не могу…
– Ты уверен?
Он грустно кивнул.
– Суставы болят так, что…
– К весне обычно проходит. Так часто бывает.
– Будем надеяться. – Он постарался встать как можно быстрее. – Так-то я еще бодр, ты не думай, вот если бы не Шёгрен… Как бы то ни было, Майя, большое спасибо. Я никому не расскажу про наш разговор. Ты знаешь…
Майя осталась сидеть.
– Все хорошо, Герлоф, – тихо сказала она.
Он положил футляр на столик. Оказывается, он так и держал его в руке. Но Майя покачала головой, вынула распятие, отложила в сторону и протянула ему футляр.
– Возьми, – сказала она. – Пусть будет у тебя. Зачем мне эти заботы?
– Договорились.
Он неуклюже покивал на прощанье и ушел. Тяжелый и холодный футляр оттягивал карман брюк, камушки слегка погромыхивали при каждом шаге.
Герлоф вернулся в свою комнату и запер дверь. Никогда не запирал, а сейчас запер.
Военный трофей. Оккупанты отнимают у людей последнее и называют это трофеями. Интересно, у кого солдаты отняли эти камушки? Они-то поплатились за них жизнью, а может, не только они?
И куда их спрятать?
Герлоф огляделся. Шкатулкой с двойным дном он до сих пор не обзавелся.
Взгляд его упал на книжную полку. Там стояло его последнее произведение – бриг «Синяя птица», последний рейс… вернее, как он, Герлоф, представлял себе последние секунды брига, за мгновение до того, как тот разбился о скалы в Богуслене. Тяжелый крен, одна из мачт сломана, с рей свисают обрывки парусов. Вся эта драма, разумеется, происходит в бутылке.
Он аккуратно вынул пробку и осторожно пересыпал камни в бутылку. Немного встряхнул, посмотрел, встряхнул еще раз – камушки теперь представляли собой богусленские рифы, те самые, на которые наскочил бриг.
Пока сойдет.
Поставил назад бутылку, полюбовался своей работой и спрятал ржавый футляр за книгами.
Весь остаток вечера он то и дело невольно оглядывался на бутылку. И когда оглянулся двенадцатый или пятнадцатый раз, понял, почему Майя выглядела такой довольной, отдавая ему камушки.
И в эту же ночь ему приснился кошмар. Тот самый. Он стоит у релинга на корабле. Почему-то ему представляется, что где-то между северной оконечностью Эланда и островом Оаксен. Начинаются сумерки, ветра почти нет. Он смотрит на зеркальную воду, потом переводит взгляд на горизонт – земли нигде не видно… опять смотрит на воду и видит мину. Старая мина, еще времен войны.
Она дрейфует прямо на него, большой рогатый шар с прилипшими ракушками, кое-где зеленый от водорослей.
И уклониться он не может – ветра нет, и лайба неуправляема. Остается только смотреть, как медленно, очень медленно и неумолимо мина приближается к борту.
И как всегда, он закричал во сне и тут же проснулся – за секунду перед взрывом.
23
Воскресенье. Юлия с аппетитом поела и устроилась у окна в гостиной Астрид. Прислонила костыли к спинке стула и наблюдала, как ее сестра Лена со своим мужем ходят вокруг машины.
Она продержала «форд» две недели вместо оговоренных трех дней, но теперь празднику свободных передвижений пришел конец. Это и к лучшему – она все равно не может сидеть за рулем с загипсованными ногой и рукой.
Лена и Рихард приехали в субботу, навестили Герлофа и выпили в Марнесе кофе. Переночевали в доме в Стенвике, а утром явились к Астрид Линдер. После вежливых вопросов и приветствий выяснилось, что они намереваются отвезти Юлию в Гётеборг.
Как и следовало ожидать, никто не озаботился предупредить Юлию. Даже не сообщили, что приезжают. Она так же, как сейчас, сидела у окна и вдруг увидела, как к дому подъезжает темно-зеленый «вольво». Прятаться поздно.
– Привет, привет! – бодро воскликнула Лена и обняла сестру. Юлия вскрикнула от боли – сломанная ключица воткнулась ей в шею. – Как ты? – Лена неодобрительно посмотрела на костыли и покачала головой.
– Теперь все хорошо.
– Папа позвонил и рассказал про твои приключения… Жуткое дело. Но могло быть и хуже. Ты не забывай – могло быть и хуже.
Вот и все участие. Спохватившись, Лена добавила:
– И, конечно, спасибо Астрид, что она тебя пригрела.
– Астрид – ангел, – коротко сказала Юлия.
И это была правда. Если есть ангелы, которым нравится жить в вымирающих шведских поселках… если есть такие ангелы, то Астрид, безусловно, из их числа. Она давно овдовела, а единственная дочь работала врачом в Саудовской Аравии и приезжала только на Рождество и на Иванов день.
Рихард в разговор не вступал, только нетерпеливо кивал, поглядывая на Юлию. Даже куртки не снял, а после трех минут разговора начал поглядывать на свой дорогущий «Ролекс» – то ли и в самом деле торопился, то ли хотел продемонстрировать собственную значительность. Для него единственный смысл поездки – поскорее вернуть «форд» в Торсланд. Его дочь без «форда» – как это можно допустить?
Астрид принесла кофе с печеньем, и Лена, ни на секунду не останавливаясь, пела дифирамбы – как хорошо здесь, в Стенвике, особенно сейчас, в октябре, когда нет туристов. Роскошное увядание природы, вот как она выразилась. Рихард продолжал молчать, а Юлия на другом конце поглядывала в окно – вон там, за тем большим деревом, вилла Веры Кант.
– Что же, надо ехать, – завершила Лена оду Стенвику, – у нас еще длинная дорога впереди.
Проворно помогла Астрид собрать чашки со стола и пошла к мойке, а хозяйственный Рихард, оказывается, заметил, что водосточная труба на задней стороне дома вот-вот отвалится. Спросил, где инструменты, и пошел чинить.
И что ей делать? Сидеть и смотреть. Работы нет, детей нет. Ног нет. Но жизнь должна же как-то продолжаться.
– Очень мило с вашей стороны, что приехали, – вот какую фразу удалось ей подготовить.
Лена кивнула. В кивке ее ясно читалось – знала бы ты, чего это нам стоило. Но сказала она совсем другое:
– Мы сразу решили, что поедем. Надо же кому-то помочь тебе добраться домой. Ты же не можешь вести машину.
– Спасибо, конечно, но вы зря волновались. Я остаюсь.
Лена либо не расслышала, либо сделала вид, что не расслышала.
– Я сяду за руль «форда», – продолжила она и сполоснула кофейник. – Ты со мной, а Рихард поведет «вольво». Мы обычно останавливаемся в Рюдахольме поесть, там очень славный постоялый двор.
– Я не поеду без Йенса, – тихо произнесла Юлия. – Я должна его найти. Именно сейчас.
– Что? – уставилась на нее Лена. – Нет же никаких…
– Пойми, я знаю, что Йенса нет в живых. – Юлия не дала ей договорить. – Он умер. Я только сейчас это по-настоящему поняла. Речь не об этом. Мы должны его найти, где бы он ни был.
– Ну что ж… хорошо. Папа очень рад, что ты с ним.
Уж во всяком случае лучше, чем сидеть в Гётеборге перед ящиком и пить вино. Ей вдруг сдавило грудь – она подумала про все эти выброшенные годы и поняла, что горе для нее стало важнее, чем память. Светлая память о Йенсе могла бы ее утешить, а горе – черная дыра. С каждым годом проваливаешься все глубже, и ничего не хочется делать для собственного спасения.
И вдруг здесь, в Стенвике, она обрела мир в душе. Не совсем, но хоть чуть-чуть.
Человек стареет и инстинктивно ищет место, где он дома, где живут симпатичные ему люди. Ищет душевного покоя. Для нее это Стенвик. Здесь живет ангел по имени Астрид. И Герлоф. И Леннарт. Юлия внезапно осознала, насколько они все ей дороги.
И ведь Лена ничего плохого ей не желает. Даже Лена, ее старшая сестра, желает ей добра. И нечего придираться к каждому ее слову.
И она вдруг улыбнулась – ясно и широко.
– Вот и замечательно. Увидимся в Гётеборге.
Через полчаса гости заняли свои места – Лена в «форде», а Рихард за рулем «вольво». Лена наклонилась к лобовому стеклу и помахала рукой – все, мол, уезжаем.
И уехали. Первым Рихард, а Лена, ее старшая сестра, вслед за ним.
Юлия с облегчением выдохнула, закрыла глаза – не подремать ли? – но в эту минуту в холле зазвонил телефон. Она инстинктивно потянулась за костылями, но тут же сообразила, что не успеет.
– Я возьму. – Астрид вышла в прихожую. Юлия слышала, как она сняла трубку с рычага.
– Это тебя, Юлия. – Они за эти дни незаметно перешли на «ты». – Из полиции. Леннарт.
По ровному полу Юлия передвигалась довольно быстро. Ей даже не нужны были оба костыля – обходилась одним.
– Юлия.
– Как вы?
– Лучше… Время лечит все переломы… а Астрид просто замечательная.
– Хорошо, рад за вас. У меня есть кое-какие новости… хотя вы, возможно, уже слышали…
– Нашли Нильса Канта?
На том конце провода послышался вздох.
– Нашли, кто копал в подвале. Успокойтесь, вовсе не привидение Нильса Канта. А разве Герлоф не рассказывал?
– Мы не успели толком поговорить.
– Это ваш отец помог найти любителя снюса. Помните эти пустые коробочки на полу?
– И кто это?
– Андерс Хагман.
– Андерс Хагман? Вы имеете в виду… тот, который в кемпинге?
– Он самый.
– Вы уверены?
– Сам он не подтвердил – просто потому, что я не успел с ним поговорить. Не могу его найти. Но все указывает, что это так.
– Значит, в вилле ночевал не Нильс Кант?
– Нет. И возможно, никто не ночевал. Всегда есть простое объяснение. Хагманы живут в нескольких сотнях метров от виллы, так что проникнуть туда ему ничего не стоило.
– Но зачем? Что он хотел найти?
– На этот счет много теорий. У меня, конечно, есть свои соображения… к тому же я поговорил с коллегами в Боргхольме. А вы? Вы знакомы с Андерсом Хагманом?
– Нет. Он моложе меня. На четыре года. Или даже на пять. – Она с трудом, но все же припомнила крепкого молчаливого парня. Он помогал отцу с кемпингом, но никогда не приходил на общие гулянья – ни на Иванов день, ни на пивной праздник.