– Что? – Нильс ошарашенно посмотрел на него.
– Любопытство… чистой воды любопытство… – Человек, называющий себя Фритьофом Андерссоном, еле заметно улыбается, отняв от лица грязную простыню. – Не подумай, Нильс, мне просто интересно… как это ощущается – убить человека?
24
Эландский мост, обогнуть Кальмар и дальше, на север. Почти все время они ехали молча.
Герлоф после утреннего разговора с Буэль немного огорчился. Старшая сестра с каждой его отлучкой становилась все более настойчивой и подозрительной. Куда он едет, зачем и когда вернется. Под конец даже намекнула, что если он настолько здоров, чтобы постоянно куда-то ездить, то и в доме престарелых ему делать нечего.
– Вы знаете, Герлоф, сколько стариков здесь, на Эланде, которые нуждаются в уходе? Которые годами ждут, чтобы получить у нас место? И на нас лежит большая ответственность – сделать правильный выбор.
– Что ж… делайте, – только и сказал Герлоф и ушел, опираясь на свою палку.
Значит, у него нет права на помощь? Это у него-то… да он иногда и двух метров не может пройти без поддержки! Ей бы надо радоваться, что у него есть старые друзья, как Йон например, что они берут на себя часть заботы, что он имеет возможность иногда подышать свежим воздухом, сменить обстановку… Ан нет – она, видите ли, должна «сделать выбор».
– Значит, Андерс уехал?
До Рамнебю оставалось всего несколько километров.
– Да.
Йон никогда не превышал скорость, принципиально. Написано «семьдесят», он и едет семьдесят, и ни в коем случае не семьдесят два. За ними образовалась длинная очередь машин. Могу себе представить, как они нас проклинают, подумал Герлоф.
– Зря ты рассказал Андерсу, что его ищут… Получилось нехорошо. Полиция не любит, когда от нее скрываются.
– Он хочет, чтобы его оставили в покое. И ничего больше.
– Я только сказал, что получилось нехорошо, – повторил Герлоф.
Йон снова замолчал.
– Значит, ты говорил с Робертом Блумбергом? Когда ездил в Боргхольм?
– Я его видел, а не говорил, – поправил Герлоф. – Что я ему скажу?
– И как ты думаешь… может так случиться, что он и Кант – одно и то же лицо?
– Ты так ставишь вопрос… как я думаю. Тогда скажу вот что: я так не думаю. Ты считаешь, Нильс Кант вернулся под чужим именем, умудрился начать новую жизнь в Боргхольме, открыл свое дело… маловероятно.
– Может, ты и прав.
А вот и указатель на Рамнебю. Без четверти одиннадцать. Навстречу проехал груженый лесовоз.
Герлоф никогда не бывал в Рамнебю – ни с суши, ни с моря. Проходил мимо на своей лайбе – это да, но в самом Рамнебю никогда не был. Поселок маленький, как Марнес, или даже меньше. Миновали Рамнебю и взяли курс на лесопилку.
Перед стальными воротами – место для парковки.
Герлоф взял свой портфель, они подошли к воротам и позвонили. Через несколько секунд ожил маленький громкоговоритель над кнопкой звонка. Сначала послышался невнятный хрип, потом треск, потом все замолкло.
– Алло? – неуверенно произнес Герлоф и вопросительно посмотрел на Йона: куда говорить? В маленькую решетку над звонком или прямо в кнопку? А может, просто крикнуть погромче – авось услышат?
Громкоговоритель молчал.
– А они тебя слышали? – шепотом спросил Йон.
– Откуда мне знать…
Из-за спины послышалось карканье. Герлоф резко обернулся – оказалось, всего лишь пара ворон на голой березе у парковки. Они никак не унимались, и Герлофу показалось, что каркают они здесь по-иному, чем на Эланде. Наверное, и у птиц свои диалекты.
Наконец-то. На территории лесопилки показалась фигура. Старик в кепке и черной куртке. Он двигался с таким же трудом, как и сам Герлоф. Подошел к воротам, нажал какую-то кнопку, и ворота распахнулись – на удивление бесшумно. Герлоф почему-то ожидал услышать ржавый стон петель.
– Хеймерссон, – сказал старик и протянул руку для пожатия.
– Давидссон, – сказал Герлоф Давидссон.
– Хагман, – сказал Йон Хагман.
– Мы звонили вчера. Насчет музея дерева.
– Знаю, а как же. – Старик сделал приглашающий жест рукой и пошел в глубь территории. – Очень хорошо, что позвонили. Музей вообще-то открыт только летом. В конце августа закрываем. Но если кто звонит заранее, мы идем навстречу. Как правило.
Герлоф ожидал… Что, собственно, я ожидал? – спросил он себя. Почувствовать запах свежего пиловочника, увидеть людей, таскающих тяжелые доски в сугробах опилок? Он, как всегда, застрял в прошлом. Заасфальтированные площадки, автопогрузчики, серые здания, сталь, алюминий…
– Ну, сорок восемь лет я здесь проработал, – сказал Хеймерссон через плечо. – Пришел пятнадцатилетним пацаном. Вот так жизнь складывается… А теперь вот заведую музеем.
– Мы из поселка, где владельцы жили, – решил сообщить Герлоф. – На севере Эланда.
– Владельцы?
– Ну да. Семья Кант.
– Они давно уже не владельцы. Продали лесопилку. В конце семидесятых. Ну, как директор Кант умер, так и продали. Теперь какая-то канадская фирма тут заправляет.
– А предыдущий владелец… Август Кант, если не ошибаюсь… вы с ним встречались?
– Каждый день, – улыбнулся Хеймерссон. – Я с ним встречался каждый день. Приезжал он на своем старом «моррисе»[12]… ну вот мы и пришли. Здесь когда-то контора была, а новым владельцам она показалась маловата, вот они и отдали ее под музей.
Дубовая табличка над дверью с выжженной каллиграфической надписью.
МУЗЕЙ ДЕРЕВА.
Хеймерссон открыл замок, вошел и зажег свет.
– Ну вот. Добро пожаловать. По тридцать крон с человека.
Герлоф заплатил и получил билеты – точно такие, как он нашел в бумажнике Эрнста Адольфссона.
Музей небольшой – две комнаты, соединенные коридором. Старые пилы, калибровочный циркуль в центре, на стенах множество черно-белых фотографий, под каждой – аккуратная подпись. Герлоф подошел поближе. Рабочие лесопилки, лесорубы с двуручными пилами, баржи, груженные пиловочником. Такие же лайбы, как и у него.
– В другой комнате фотографии более позднего периода, – заученно произнес Хеймерссон, и то ли для них, то ли для себя самого тут же выразился попроще: – Ну, поновее.
– Посмотрим. – Герлоф одобрительно кивнул, продолжая переходить от одного снимка к другому. Он бы с удовольствием остался один. Йон тоже не особенно нуждался в экскурсоводе.
– Увидите наш первый компьютер… Все развивается. Нынче распиловка управляется компьютером. Ну, как это там у них получается, не скажу, но факт, что получается. Рамнебю поставлял лес аж в Японию, – с гордостью произнес Хеймерссон. – Вы там, на Эланде, небось, никогда с японцами не торговали.
– Нет. С Японией – нет. – Герлофа задело бестактное замечание. – А вот полы в соборе Святого Павла в Лондоне выложены нашим камнем.
Хеймерссон промолчал. Правда, Герлофу показалось, что он хотел сказать что-то вроде «ну, полы… большое дело», но удержался. Вспомнил, наверное, законы гостеприимства.
Герлоф переменил тему.
– Наш друг побывал у вас в прошлом месяце. Эрнст Адольфссон.
– Тоже с Эланда?
Герлоф кивнул – ясное дело, с Эланда. Откуда же еще?
– Старый каменотес. В середине сентября он у вас был.
– Ну, помню… как же, как же. Я тоже для него музей открывал, как и для вас. Приятный человек. Жил-то он на Эланде, но родом из наших мест.
– Из Рамнебю?
– Ну да. Вырос здесь недалеко, на хуторе. А потом переехал на Эланд.
Вот тебе и раз. Эрнст никогда ничего подобного не рассказывал. Герлоф шел вдоль стены, внимательно изучал снимки. Ага, вот оно: Мартин Мальм и Август Кант старательно позируют в окружении молодых рабочих. Он наклонился и прочитал машинописную подпись.
Дружеская деловая встреча на терминале компании, 1959 год.
Герлофу не показалось, что физиономии участников дружеской деловой встречи лучатся дружелюбием. Только один какой-то парень с плотницким аршином слегка улыбается, остальные, в том числе и главные герои, Кант и Мальм, убийственно серьезны.
Тысяча девятьсот пятьдесят девятый. За пару лет до того, как Мартин купил свой первый большой сухогруз.
На этой фотографии, гораздо более крупного формата, чем приведенная в книге, еще лучше видна рука Августа Канта на плече Мартина. Ну что ж, вот тебе и все признаки дружеской встречи. Герлофу никогда не пришло бы в голову обнимать Мартина – тот не терпел даже малейшей фамильярности. Но Август Кант, очевидно, так не считал. И он мог себе это позволить – таких подрядчиков, как Мартин Мальм, у него были десятки.
– Один из наших друзей. – Герлоф показал пальцем на Мальма. – Корабельщик с Эланда.
– А-а… – Хеймерссон не проявил к новости ни малейшего интереса. – Да… раньше-то тут… баржа за баржей. Лес возили на Эланд. У вас-то там своего леса не сыскать.
– Лес-то у нас был… приехали ваши с материка и все вырубили, – отпарировал Герлоф и показал на фотографию. – А это Август Кант? Или кто?
– Это – да. Это директор.
– Племянник его… известная фигура. Нильс Кант.
– А, этот… да, слышали. Полицейского убил. И слышали, и в газетах читали. Но он-то ведь помер? Сбежал за границу и там помер.
– Да, кажется… А здесь-то он бывал?
– Мне кажется, директор не особенно его привечал. Чтобы заговорить о нем с кем-то… никогда такого не было. Ну и другие тоже… рот на замок, если директор поблизости.
– А может, просто не хотел, чтобы другие знали, где Нильс прячется? – предположил Герлоф. – Семейная тайна… это такая штука.
– А может, и так, – согласился Хеймерссон. – Но быть-то он здесь бывал, как же… в последний раз сразу, как с Эланда утек.
– Да? И что же? С дядей поговорить? Встретились они?
– Чего не знаю, того не знаю. Он несколько дней здесь ошивался… люди видели. В лесу прятался. – Хеймерссон ткнул в одну из фотографий. – Гуннар… он да я, мы тогда подмастерьями были, но я видеть не видел Канта-то младшего, а вот Гуннар – да. Гуннар все хвалился: я, дескать, видел этого, он мне денег дал. Но Гуннар вообще не дурак был похвастать. Кто-то в конце концов все же стукнул в полицию – дескать, тот самый Нильс Кант, здесь он. Ну, те приехали, торчали здесь несколько дней. Засада вроде. Народ, конечно, психовал… да нам-то что. У нас работа есть. Работали, как всегда. А он так и не появился.