– А чего он в «Ритуал» не обратится? – Я попытался это бодрое настроение испортить.
Лицо брата переплавилось из торжествующего в презрительное.
– «Ритуал»! – хмыкнул он. – Лошконавты, а не «Ритуал»! Да они жмуров на грузовике возят!
– А ты что, катафалк, что ли, организуешь?
Сенька загадочно промолчал, потом сказал:
– Матуха на измене, сам видишь. У нас уже одна просрочка по кредиту есть! Еле отбрыкались тогда.
– А при чём здесь кредит? – не понял я.
– При чём кредит? – Сенька округлил глаза. – Ты всё-таки притворяешься или на самом деле такой барановидный?
– Ну, притворяюсь. И что?
Сенька стал рассказывать:
– Батон влетел в неприятности. Во-первых, там люди пострадали, а за это по макушке не погладят, это ясно. Папашу могут вполне под суд отдать, а это расходы. А во-вторых, там трансформатор сгорел. Сам понимаешь, это ещё большие расходы. И вычитать будут из его зарплаты. Да батон вообще может загреметь! Вот мать и бесится. И денег нет, и папашу посадят. Втыкаешься?
Я втыкался.
– Про Ерёминых слыхал?
Я слыхал. У нас все про них слыхали. Ерёмины взяли кредит. У нас полгорода взяло, модно это. Эти дураки тоже взяли, купили тачку. Ездили везде с довольными рожами. Потом пьяный Ерёмин-старший упал в канаву вместе с тачкой, сломал руку. Как-то нехорошо сломал, и нехорошо срослось. А работал он на лесопилке. А кому на лесопилке нужен криворукий? Кредит Ерёмины не отдали. Банк один раз людей прислал, другой раз прислал, потом вдруг у Ерёминых дом сгорел. Короткое замыкание вроде как. Короче, продали Ерёмины всё, что могли, в долги влезли, кредит вроде как отдали. Сейчас живут почти в землянке в Нельше.
И без машины.
Кредит они взяли в том же банке, что и мы.
– Вижу по роже, что въезжаешь, – хмыкнул Сенька. – Как ни крути, а на трудовые подвиги тебе придётся вписываться.
– А тебе?
– А я и так вписан. – Сенька потряс картой. – Но я по-умному, а ты тупорыльно. Ты за сто баксов будешь два месяца лианы рубить, а я за один день столько нашинкую.
Тошно жить. Сенька правду сказал – я за такие деньги на самом деле буду два месяца пыхтеть. Обидно.
– Ты сам виноват, – сказал Сенька. – В жизни надо заниматься только своим делом. Иметь свою ось. Стержень. Всегда! И рано или поздно это принесёт свои плоды.
Сенька аж распух от гордости. Тоже мне стержневик.
– Вот так, брателло, – подмигнул он.
Я думал, что сейчас скажет, что я должен брать с него пример, но он не сказал.
– А ты, я вижу, уже нашёл свою ось, – усмехнулся я. – Будешь, значит, собак всю жизнь хоронить?
– Ладно, ты не раздувайся. – Сенька свернул карту, спрятал её за пазуху. – Поможешь с похоронами, а я тебе половину бакселей подгоню. По-братски. Мамке скажешь, что на подсеке загибаешься, а сам можешь со своей Родионихой…
– Молчи, придурок, в лоб дам, – предупредил я.
– Ну-ну, не очень ты… Я тебе помочь хочу, а ты сразу бычишь…
На крыльцо выполз большой красный муравей, Сенька ловко в него плюнул и принялся наблюдать, как муравей пытается выбраться из вязкого пузыря. Надо будет переписать в своей тетрадке про Сеньку, я там про него очень мягко написал. Теперь напишу, что он настоящий мурод. Всё исправлю.
– Есть ещё вариант. – Сенька смилостивился, выручил муравья соломинкой и отправил насекомое в одуванчики. – Есть ещё один вариант.
– Какой?
– Ну, как какой? Ты же с этим теперь корешишься, как его там… Денис?
Откуда эта сволочь знает?
– Так вот, насколько я знаю, этот Денис, он это… чувачок с деньгами. Ну, так и лизни поглубже…
Тут я уж не удержался, в лоб ему треснул. А этот любитель дохлятины увернулся и как в сплетение мне засветит! Я язык чуть не откусил.
Сенька в стойку ещё встал, левый кулак выставил, правый поднял к челюсти, зенки свои задрал, Майк Тайсон.
Не, я с ним бы без вопросов разобрался, я сильнее и тяжелее, но с мелким драться стыдно, никакой доблести нет. Если победишь – поколотил сопляка, если проиграешь – ещё позорнее…
– Давай-давай, – подмигнул Сенька. – Иди, чемпион, я куплю тебе пластырь от мозолей…
– Дубло ты, – сказал я. – Ничего не понимаешь.
И я пошёл. В сторону краеведческого музея. И через две минуты меня догнала мать.
– Ты подумал? – спросила она.
Глава 7Собака Секацкого
Метров за сто от столовки я остановился. Потому что увидел его. Увидел и сразу понял, как его на самом деле зовут. Совсем не Денис. Его зовут Упырь. Издали он очень похож на упыря. Особенно, когда ест. Зубки вываливаются, а верхняя челюсть такая, будто кастетом в неё вставили.
И ещё я понял.
Что от него не отвязаться. Никак.
Что, если я сейчас его пошлю подальше, то мне этого не простят.
Мать будет ходить с хромой рожей. Разговаривать со мной не будет, будет рыкать и фыркать. И очень скоро я начну чувствовать, что во всех бедах нашей семьи виноват я.
Отец, конечно, не станет ходить с кривой рожей, но его просто жалко.
Во всех бедах. Это я послал Котлова на опору, это я высвистал ветер, это из-за меня Котлов поломался. Это я взял тупой кредит на постройку дома…
И так будет и дальше. Я останусь виноват. Она со мной почти до вокзала шагала. И всё говорила, что я должен помочь. Должен помочь, должен помочь, должен помочь, у нас проблемы, у нас проблемы…
А если я соглашусь, то она сразу станет доброй и спокойной.
Выбора нет. Говорят, что выбор есть всегда, это не так. Выбор, это когда между чёрным и белым. А если из двух зол, это не выбор. Это неизбежность. Я попал в состояние неизбежности. Куда ни поверни – путь на самом деле один.
Упырь.
Вряд ли этот гад сюда припёрся пообедать. Что, у него дома есть нечего?
А откуда он знает, что я тут пойду? Чутьё? Не, у него точно чутьё. Наверное, у мертвецов у всех чутьё. На живых. Зомбацкое чутьё.
Он сидел на бетонных перилах столовки и ел что-то из пластиковой тарелки. Мимо пройти было нельзя, я остановился.
Я согласился.
Выхухоль сдохла.
Сел рядом с ним на перила, подавился бы он, что ли, так нет, не подавится.
– Вкусно? – спросил я.
– Угу, – промычал Упырь.
Я заглянул в тарелку. На самом деле плов, на самом деле вкусно, во всяком случае, выглядит. Повара у нас хорошие.
Упырь выловил из тарелки кусок мяса с жиром, слопал, не поморщился. Даже Вырвиглаз и тот бы трижды подумал. А Упырь не подумал. Принялся подбирать со дна рисины.
– Меня ждёшь? – спросил я.
– Угу.
Он покончил с пловом, выкинул тарелку в урну. И вилку туда же.
– Зачем ждёшь?
– Как зачем? – Упырь вытирал пальцы салфеткой. – Ты же сам… ты же сам хотел…
– Чего это я хотел? – с подозрением спросил я.
– Ну как… Папа сказал, что ты хочешь со мной подружиться…
Упырь шмыгнул носом, наверное, аллергия. А может, простудился.
– Я хотел с тобой подружиться?
– Ну да…
И в самом деле. Я всю жизнь хотел с ним подружиться. Мечтал. Ну. Ладно. Ладно, сволочи, сами…
– А ты вообще кто?
– Я Денис… – растерянно пробормотал Упырь.
– Ах Денис! – Я изобразил удивление. – Что же ты ничего сразу не сказал!
– Я сказал… Мы же вчера встречались…
– Вчера? – Я почесал голову. – Ну, да… Там я тебя толкнул, кажется… Но ты сам виноват. Видишь ли, у нас тут какой-то маньяк объявился. Подходит ко всем, знакомится. Ну и общественность взволнована, короче… А ты что тут сидишь?
– Да вот… Тебя жду. И обедаю.
– Я в музей иду, – сказал я. – Ты пойдёшь?
– Пойду.
Ну как же, он пойдёт. Урод. Жаба. Сволочь. Гад. Тварь. Жаба. Уже было. К тому же жабы у Вырвиглаза.
– Ну и лады, – сказал я. – Там Катьке поможем, ей какое-то коромысло надо перенести, она одна не справляется.
Упырь кивнул. Мы двинули в сторону музея. По Любимова, потом через парк до Советской, а там прямо.
Музей – одно из двух последних построенных в нашем городе зданий, новее лишь налоговая. А так они очень похожи, только на музее нет спутниковой антенны. Музей в хорошем состоянии и внутри и снаружи. Это потому, что им заведует Озеров. Он наш местный олигарх, у него пять магазинов и две заправки. При этом он зоологический патриот и потому спонсирует местную культуру: музей, краеведческий кружок, участников исторических олимпиад.
К вместилищу культуры от Советской вела короткая, но вымощенная настоящим булыжником дорожка. Вход перегораживал полосатый, как в фильмах про Пушкина, шлагбаум, а рядом со шлагбаумом возвышалась косополосатая караульная будка. Гренадёра, правда, в будке не сидело, блестела банка для пожертвований. Довольно заполненная – многие хотели сделать Озерову приятное, посягнуть на банку не решался никто.
Мы обогнули шлагбаум по правому флангу (тоже специальная дорожка имелась), поднялись на резное крыльцо. Я толкнул тяжёлую купеческую дверь, звякнул колокольчик.
Музей описывать не буду. Обычный краеведческий музей. Оглобли, блестящие самовары, чёрные утюги, рыжие фотографии, простреленные немецкие каски времён войны, в отличном состоянии пулемёт, штыки, другая амуниция.
Чучело лося.
В общем, интересно, но второй раз прийти не хочется. Вот и сейчас народу мало. Никого. За исключением Родионовой.
Катька сидела в антикварной качалке с лупой в руке и изучала предмет, по виду напоминавший старый ржавый арифмометр.
– Привет, – сказал я.
– Здравствуйте, – прошептал Упырь.
Катька махнула на нас рукой и шикнула.
– Ты тут бывал? – спросил я Упыря.
– Нет.
– Ну так посмотри, поброди. Тут много интересного. Подкова восемнадцатого века, ознакомься…
– Хорошо.
Упырь отправился осматривать экспозицию.
– Руками ничего не трогать! – рыкнула вслед Катька.
Упырь энергично покивал.
Я подошёл к Катьке поближе.
На столе рядом с ней лежал старый альбом. Фотографии вафельного цвета. Две маленькие, одна большая. На маленьких какие-то тётки с постными скуластыми лицами, большая поинтереснее. На ней был изображён мужчина в сапогах, в галифе, в сюртуке, в охотничьей шляпе и с ружьём на плече. Лицо такое барское и бородка ещё.