Он сжал кулаки и шагнул к баторцу.
– Но я не могу сам… – пронюнил тот.
Время пришло.
– Ну, давай. – Я кивнул Упырю.
– Что «давай»? – не понял тот.
– Давай, сажай его.
Баторец заскулил.
– Да я сам его посажу… – влез Вырвиглаз.
– Нет, – я оттолкнул Вырвиглаза. – Это он должен. Пусть он посадит!
– Я не хочу… – Упырь помотал головой.
– Ты сам согласился, – напомнил я. – Ты же хочешь в нашу компанию? Это твоё испытание, это традиция. Так что давай.
Упырь поглядел на Вырвиглаза. Тот пожал плечами.
– Я никогда не пробовал… – с сомнением сказал Упырь.
Мы дружно хихикнули.
– Отпустите меня! – попросил баторец.
Он был… Я вдруг поглядел на его сандалии. Сандалии были древними, такими же, как камера. И так же, как на камере, на этих сандалиях пестрела целая куча заплаток.
– Отпустите…
Но отпускать уже нельзя. Если бы мы его отпустили, то всё вообще было бы тупо. Тупейше. Видимо, Вырвиглаз это тоже понимал.
– Давай! – Я подтолкнул Упыря.
Он шагнул к баторцу. Они были почти одного роста, Упырь чуть повыше и чуть, может, покрепче, всё-таки он был старше. Упырь обхватил баторца за плечи и неловко толкнул.
Баторец опустился в муравейник.
– Отлично! – Вырвиглаз подскочил с другой стороны, надавил пленнику на плечи. – Сейчас прочувствуешь! Будете знать, как меня по морде!
Баторец сидел спокойно. Несколько секунд. Потом муравьи взялись за дело.
И он заорал.
– Ничего, – хищно улыбался Вырвиглаз, – ничего, всю жизнь мне потом спасибо говорить будешь! Муравьиный яд полезен!
Баторец стонал и пытался вырваться. Но Вырвиглаз и Упырь держали крепко, и все эти виляния и дерганья приводили лишь к одному – муравьи ярились ещё шибче. На это неприятно было смотреть, но я не отворачивался.
Вырвиглаз отпустил его только тогда, когда баторец обмяк и съехал вбок, перестал сопротивляться, лишь подвывал и корчился. Вырвиглаз стоял над ним и отряхивал муравьев, которые успели на него забраться. Упырь выглядел испуганно. Он присел над баторцем и тупо тыкал его в бицепс. Баторец вздрагивал, по голым плечам и ногам носились озверевшие красные насекомые.
– С ним всё в порядке будет? – спросил Упырь.
– Да конечно, – заверил Вырвиглаз. – Эй, батор, ты живой?
Баторец пискнул.
– Ну, тогда поднимайся, а то дожрут тебя.
Пленник с трудом поднялся. Он покачивался, ноги и спина были красными и распухшими.
– Ходить можешь?
Баторец пискнул громче.
– Передавай привет своим подружкам. – Вырвиглаз подтолкнул его в спину. – Батор там.
Пленник, покачиваясь, побрёл в лес. По спине его ещё ползали муравьи.
– Ну что? – спросил я Вырвиглаза. – Полегчало?
– Ага. Очень. Жрать только охота. У вас ничего нет?
Я не ответил, а Упырь сказал:
– У меня есть. Пельмени. Дома…
– Пельмени – это хорошо. Я их жарю с салом. Пойдёмте скорее.
И довольный Вырвиглаз пошёл скорее.
Через полкилометра тропинка свернула вправо и приблизилась к дороге. Вырвиглаз пребывал в прекрасном настроении, достал сигареты и принялся жизнерадостно курить и предлагать приобщиться к этому пороку Упырю.
– Зря отказываешься, – разглагольствовал он, – в курении нет никакого вреда, одна сплошная польза. Мой дядя страдал шпорой и головными болями одновременно, а как начал курить, так и всё прошло. Как рукой сняло. К тому же это ускоряет дренаж.
При этом Вырвиглаз довольно часто кашлял и плевался жёлтой слюной, что в пользу курения не свидетельствовало. И продолжал врать:
– Между прочим, табак это растение из семейства пасленовых, что картошка, что помидоры, что табак. Поэтому есть салат из помидор – это всё равно что курить. Ты ешь помидоры?
– Да, – отвечал Упырь.
– А картошку ешь?
Натиск Вырвиглаза был так сокрушителен, что я даже подумал, что Упырь закурит. Но он удержался.
– Зря, – прохрипел Вырвиглаз. – Зря. Многое теряешь. Девчонкам нравится, когда пацаны курят, уж поверь мне. Вот ты сказал, что тебе эта девчонка нравится, Катька…
Вырвиглаз покровительственно похлопал меня по плечу, я начал в очередной раз злиться.
– Так вот, чтобы произвести впечатление на эту дуру, ты должен…
Тут мне повезло в очередной раз. Нет, Вырвиглаз не споткнулся и не сломал берцовую кость, не подавился сигаретой, нет, просто Упырь остановился.
– Решил подымить? – обрадовался Вырвиглаз.
Я давно заметил – стоит кому-то пристраститься к курению, как он начинает всех вокруг тоже пристращать к своему пороку. Одному травиться всегда скучно.
– Решил подымить? – спросил Вырвиглаз с надеждой.
– Нет, я слышу просто… – Упырь оглянулся в сторону дороги. – Что это там…
– Лесовоз, наверное, – отмахнулся Вырвиглаз. – Слушай, а у тебя точно есть пельмени?
– Это собаки…
Я прислушался.
Кусты со стороны дороги трещали, кто-то орал и свистел, и лай слышался. Лай мне меньше всего понравился. По слухам, опять же непроверенным, баторцы разводили на продажу служебных и бойцовых собак. Питбультерьеров. Это вполне могли они лаять.
– Баторцы! – прошептал Вырвиглаз. – Идут! Все!
– Что теперь делать? – растерянно спросил Упырь.
Его рожица дёргалась, судя по частоте этих дёрганий, он вот-вот должен был пустить слезу.
– Бежать, – сказал я.
И побежал.
Глава 11Вечер
Сидели на чердаке. Неприятно на душе, угрюмо. Дождь бы пошёл, что ли, в дождь легче. Но осадков не предвиделось, погода была хорошая. Я смотрел на закат, слушал Вырвиглаза. Он как раз вдвигал очередное враньё.
– Это очень популярно на Западе, – рассказывал Вырвиглаз. – Пары, у которых нет детей, они усыновляют мертвецов. Все законно. Помирает в Сьерра-Леоне какой-нибудь пацан, все документы оформляют, хоронят, всё по правилам. А потом ночью выкапывают и на специальном самолёте в Штаты. Главное, в течение двадцати часов успеть доставить в лабораторию. А там труп специальным оживлятором обрабатывают, закачивают в вены мастырку спецовую, потом током бьют, память новую вставляют, ну и готов. Андроид. Тут куча преимуществ. Во-первых, мертвецы покладистые, во-вторых, спокойные, в-третьих, мало жрут. Правда, и недостаток есть – они все редкие мутанты. Уроды настоящие. Вот как этот твой Денис. Могу поспорить, он где-нибудь в Сербии сдох, его откачали и к нам…
– Он на своего отца похож, – остановил я Вырвиглаза.
– Всё равно зомби. Мертвяк. Трупер. Знаешь, как в песне – «Супер-трупер, ты-ны-ны-ны-ны-на…»
Что-то много вокруг меня мертвечины в последнее время. К Сеньке-то я привык, наверное, и к остальному тоже привыкну. Трупный дух витает надо мной, дует в чёрную трубу. Тьфу, гадость какая.
Может, не стоило его бросать одного, всё-таки он здесь новенький… А, ладно, дойдёт. Там дорога рядом. Да и баторцы, они не звери, поколотят слегка, пару зубов выбьют, ну и всё.
– А я думаю, что за пацан? А, оказывается, это Чеков. Тот самый. Ты молодец, Леденец, вовремя прилип. Этот Денис может быть полезен.
– В смысле?
– В смысле, бабла у него, наверное, много.
Вырвиглаз мечтательно сощурился.
– А я, дурак, про пельмени ему… – и без всякого перехода, – ему твоя Катька нравится, между прочим. Ты бы обеспокоился.
– Он урод, чего мне обеспокаиваться.
Вырвиглаз хихикнул.
– Родионова – дура, – сказал он. – Книжки читает, наукой занимается, стишата, наверное, пишет. Знаешь, такие девки обожают всяких страдальцев и недоносков, их это будоражит. Типа красавица любит калеку, у которого доброе сердце и богатый внутренний мир. Как в «Соборе Парижской Богоматери».
– Ты что, читал «Собор Парижской Богоматери»? – спросил я.
– Кино видал, – вывернулся Вырвиглаз. – И мультик. А у тебя внутренний мир богатый?
– Нормальный.
– Нормальный… – передразнил Вырвиглаз. – С нормальными никто не хочет дружить, сегодня рулит ненормальность. Ты хоть телик-то смотришь?
– Иногда.
– Иногда… – снова передразнил Вырвиглаз. – Смотри чаще, поумнеешь немного. Внутренний мир должен быть или богатый, или должен отсутствовать. Вот у её братана Пятака внутренний мир богатый, он на гитарке умеет. И папка у неё тоже мужик непростой. Ты понимаешь, к чему я клоню?
Я не понимал.
– Она ведь как рассуждает? Все мужики должны быть примерно как Пятак и её папашка. А ты не как, ты нормальный. Вот если бы ты мог стоять на голове и при этом играть задницей на банджо – ты был бы личностью. А так…
– А он что, умеет?
– Он похож на вампира. Это раз. А девки от вампиров тащятся, западают на них, как мухи на силос. К тому же он богатенький. Я думаю, что в нашей Пердяевке это самый завидный жених.
– Катька на него не запала, – поправил я.
– Ну да, это он на Катьку запал. Ты у него дома был?
– Нет.
– Он живёт в директорском особняке, за мостом. В том самом. Папаша его на «икс пятом» рассекает. И каждую пятницу в Кострому.
– Зачем?
– В ресторан. Хорошую кухню уважает. Чухломские караси по-имперски. Пробовал?
– Нет.
– И никогда не попробуешь, – довольно сказал Вырвиглаз. – Сдохнешь в канаве, а карасей не попробуешь, будешь всю жизнь жрать макароны. А Чеков их каждую пятницу…
– Заткнулся бы ты, а?
Когда Вырвиглаз начинает рассуждать про то, что одни жрут макароны, а другие карасей по-имперски и как всё надо сделать по-правильному, мне становится тяжело. Не, я не против, чтобы было так – мы хорошие и правильные, карасей по-имперски нам, а они поганые-распоганые – им в пятачину и правым боковым, даже макарон недостойны. Это всё правильно. Но, порассуждав о макаронах, Вырвиглаз всегда перескакивает на мироустройство. Как бы он всё правильно забабахал, а сам поселился бы в небоскрёбе пирамидальной формы. Ну и, конечно, был бы строгим, но справедливым, это уж как водится. Я всё это уже много раз слышал, так что, как дело доходит до макарон, я говорю:
– Заткнись, а?