– Придём? – с надеждой спросил Упырь.
– Посмотрим.
Я потёк к кинозалу. Катька и Упырь шагали за мной. Цок-цок-цок, я оглянулся. Правда, каблуки. Катька была в туфлях, в строгом платье и вообще красивая. Наверное, у меня лицо изменилось, а сама Родионова поняла, что произведённый эффект велик, так подошла ко мне и взяла за руку.
А Упырь болтался за спиной.
Из дверей выглянула носастая Сарапульцева, увидела нас и улыбнулась гадко так. Сарапульцева похожа на свою фамилию, такая вся… ну, не знаю. Если бы случился мировой катаклизм, то среди выживших видов обязательно была бы Сарапульцева. При всём при этом она довольно крупная женщина, с объёмами, чем-то на Аню-дуру похожа и любит песни орать: во кузнице кузнецы, во кузнице кузнецы…
А ещё замуж хочет выйти. Очень. Но никто не берёт, боятся, что убьёт.
Громкая, своеехидная и наглая женщина. Я загодя припас билеты, чтобы предъявить ей на дальних подступах. Но не получилось.
– Что, невесту привёл? – осведомилась наглая Сарапульцева.
– Вы билеты проверяйте, – хмуро сказал я. – На вашей должности не следует разглагольствовать, а то кто-нибудь бомбу пронесёт.
– Хамло, – беззлобно ответила Сарапульцева. – Я вот матери твоей расскажу, что ты тут с девочками крутишься. Лучше бы на работу устроился, мать надрывается…
Внутренний Вырвиглаз, запрятанный в дебри Никиты Слащёва, очнулся.
– Сарапульцева, – сказал он, – вы злая и разнузданная женщина. Вам бы в МЧС работать.
Катька прыснула, Упырь робко улыбнулся, мы оказались в зале. Сарапульцева ругалась вслед, ну, да она любит поругаться.
В зале было пыльно и холодно. На передних сиденьях развалился Вырвиглаз со своей подружкой, больше никого. Я же говорю, всем плевать на шедевры. Мы устроились в самом центре на лучших местах и стали ждать.
Я наблюдал за потолком. Мне нравится здешний потолок, он странный, волнистый, по нему будто проложены здоровенные толстые трубы, словно прямо по крыше кинотеатра проходит газопровод. Не знаю, зачем такие трубы, разве что для акустики.
Катька достала телефон и играла в какую-то шариковую дребедень.
Упырь вертелся, всё ему было интересно, и ошкарябанные стены, и деревянные стулья с поломанными спинками, и лампы, похожие больше всего на оживших и тут же окоченевших обратно горгулий. Когда к нам приезжали японцы, ну, договариваться насчёт опилок. Они бродили по городу, ахали и – как прямо по телевизору про них показывают – всё фотографировали, всё снимали на видео, улыбались и рубали наше мороженое по шесть рублей. Потом они увидели кинотеатр и выразили желание его посетить. Мэр, сопровождавший делегацию, вызвал с утра мать, и она запустила им урезанный трехсерийный вариант «Семнадцати мгновений весны», сохранявшийся для проверки проекторов.
Японцы крутили головами и увековечивали на цифровых носителях потрескавшиеся стены и надписи на фанерных креслах, а уж похождения штандартенфюрера Штирлица их поразили просто в ил, я был на том просмотре и японцев видел. Правда, насчёт опилок договориться так и не удалось.
Так вот, Упырь тоже кинотеатром поразился. Я должен был, наверное, испытывать патриотическую гордость, но не испытывал ничего и ничуть.
– Давай играть в щелбаны, – неожиданно предложила Катька.
– Как это?
– Ну, каждый берёт свои билет и называет цифры номера. У кого меньше всех – тому пробивают разницу. Ну вот если у тебя два, а у меня пять, ты получаешь три щелбана. Играем?
Мы стали играть в щелбаны, совсем как детсадовцы какие. У Упыря был последний билет, и все щелбаны достались ему. Катька, у которой обнаружились длинные аккуратные ногти, от своей порции пробива отказалась в мою пользу, а я уж Упырёнка не жалел, всаживал в его тощий лоб тяжеловесные фофаны, причём стремился вкладывать в каждый щелчок вес всего тела. Так что к концу нашей игры у Упыря на лбу образовалась такая приятная припухлась.
Я пробил последний щелбан и отвалился на спинку.
– Полегчало? – зачем-то спросила Катька.
– Сама предложила играть, – нашёлся я.
– Да мне не больно… – отмахнулся Упырь.
Послышались тяжёлые шаги, пыхтение и ругань – это Сарапульцева поднималась по узкой лесенке в кинопроекторную будку. Потом стало тихо, свет резко погас и почти сразу же по экрану запрыгали кресты, звёзды, цифры и другая разная предфильмовая дребедень, а потом сразу пошло кино.
Сначала я сидел и смотрел куда-то в сторону экрана, но не на сам экран. Я всё думал, как получилось, что мы тут все оказались вместе, и всё больше приходил к выводу, что мать моя приложила к этому руку. Затем я неожиданно обнаружил, что идёт не то, что заявлено на афише. Новый фильм. И интересный оказался. Не исключено, что мать специально достала фильм из особого фонда – там новые фильмы в старых форматах, таких мало, но они есть.
Остальные тоже смотрели не отрываясь.
Ну, за исключением Вырвиглаза. Он сидел в вальяжной позе и пробирался рукой по спинке сиденья, видимо, с целью приобнять свою спутницу, Вырвиглаз был в своём репертуаре.
Я увлёкся фильмом, а потом что-то грохнуло, и я увидел, как Вырвиглаз поднимается с пола, а его подружка направляется к двери. Вырвиглаз отряхнулся и с независимым видом устроился в кресле. Ближе к финалу я стал раздумывать, не стоит ли последовать примеру Вырвиглаза. Не в смысле, что получить в лоб, а в смысле, взять Катьку за руку.
Но так и не решился.
Фильм закончился, свет загорелся, Вырвиглаз дёрнул из зала, мы тоже выбрались из кресел и проследовали к выходу, возле которого уже поджидала нас счастливая Сарапульцева.
– Ну что, женихи? – подмигнула она. – С невестами-то перезнакомились?
Я не ответил, мы вышли на улицу и остановились возле крайней колонны. Было ещё светло, домой идти не хотелось, хотелось пойти проводить Катьку. Рядом с остановкой злобно ошивался Вырвиглаз, ему хотелось подойти к нам, но он не знал, как это сделать, чтобы не быть осмеянным Катькой. Но потом он всё-таки не выдержал, приблизился и в предупредительных целях закурил. И огорошил:
– А вы в курсах, что Сарапульцева – негритянка?
Это пробило даже Катьку.
– С чего ты взял? – повелась она.
– Факт, – Вырвиглаз выпустил облако неприятного дыма, – эта жаба негритянка.
Я представил Сарапульцеву… Кто угодно, но не негритянка.
– Причём не простая, а принцесса, – продолжал врать Вырвиглаз. – Из королевского рода.
– Она же белая… – растерянно сказала Катька.
– Такое бывает, – вставил Упырь. – Если дедушка или бабушка были неграми, то…
– Точно, – ухмыльнулся Вырвиглаз. – У неё бабушка была негром. И дедушка. Они приезжали сюда перенимать опыт. Однажды они ехали на трелёвочном тракторе и оторвался трос, оба негра погибли, а девчушка чёрненькая осталась, на ней потом один тракторист женился…
– Я же знаю мать Сарапульцевой, – перебила Катька. – Она же не негритянка!
– Она до сих пор на лицо грим накладывает, – заявил Вырвиглаз. – Ты же её голой не видела?
Я в очередной раз подивился Вырвиглазовой безбашенности. И его безбашенности и безбашенности его фантазии.
– А ты что, видел? – усмехнулась Катька.
– Конечно, – совершенно спокойно ответил Вырвиглаз. – Конечно, видел. Я когда маленький был, меня мать водила ещё в женскую баню, так я помню там чёрную тётю. И я у мамы спрашивал – а что это за чёрная тётенька, а мама отвечала – это Сарапульцева, она негритянка…
– Вы же с отцом недавно сюда приехали, – подловила его Катька. – Как же ты видел её тогда?
Вырвиглаз понял, что заврался, и обиженно замолчал.
– А он просто другую негритянку в бане видел, – сказал я. – Другую негритянку в другой бане. И не негритянку, а эскимоску. Верней, эскимоса…
– Заткнись, – коротко рыкнул Вырвиглаз.
– Хватит, – брезгливо поморщилась Катька. – Давайте про кино лучше поговорим, что ли…
– Точно, – согласился я. – Кино мне понравилось. Не зря пошли, однако.
– Не зря, не зря, – покивал Упырь. – Мне тоже очень понравилось. И кино, и кинотеатр такой. В стиле ретро. Знаете, в Германии последнее время всё в таком стиле открывают, ну, как в ГДР чтобы было…
– Тебе понравилось? – не поверила Катька. – У тебя же у самого дома кинотеатр целый, наверное…
– Дома не то, – покачал головой Упырь. – В настоящем кинотеатре по-другому все. И места много, и запах…
– Это кошки нассали, – сообщил циничный Вырвиглаз. – Такой тонкий аромат. А ты, наверное, думал, что это чьи-то духи…
– Ты, я вижу, в кошачьей ссачке хорошо разбираешься, – парировала едкая Катька. – Ценитель…
Вырвиглаз не нашёлся, что ответить, задымил сильнее.
– Фильм сам по себе интересный. – Упырь оглянулся на «Дружбу». – Не только кинотеатр, всё очень понравилось.
Я подумал, что не стоит здесь долго задерживаться. Сеансов сегодня больше не будет, так что мать скоро отправится домой. А мне совсем не желалось с ней встречаться. Потому что если всё это она организовала, то она сейчас может и на улицу выйти. Чтобы закрепить успех. А то ещё скажет – «Никите так стыдно за то, что он устроил вчера…»
Тьфу!
– Пойдем, может? – предложил я, но меня никто не услышал.
– Нормальный фильм, это правильно, – согласилась Катька. – Надо диск прикупить. В коллекцию.
У Вырвиглаза, само собой, было другое мнение.
– Лажа, жабское кино, – сказал он.
Пустил на стену табачной слюной, попытался растереть ботинком, но потерял равновесие и чуть не упал.
– Лажа, говорю, – повторил Вырвиглаз. – Сироп. Кал младенца на жёлтой палочке.
– Почему это? – Катька прищурилась.
Катьке фильм на самом деле понравился, я видел, как она сидела, с прямой спиной. Такая спина бывает, только когда очень интересно.
Вырвиглазу, кстати, тоже было интересно – я это по позе его понял, – он сидел слишком по-барски, выпустив вперёд свои хамские ноги, периодически зевая и лениво оглядываясь. Ну, это уже после того, как дама отвергла его благосклонность.
Упыря я, правда, не понял. Весь фильм он сидел, положив голову на руки, а руки на спинку впередистоящего кресла. Смотрел. Но эмоций никаких на его лице не просматривалось. Надо было на фильм ужасов с ним идти, тогда бы я посмотрел. Вот Вырвиглаз тот же. Больше всего любит фильмы ужасов. И всегда приглашает на просмотр меня. А когда мы глядим очередной кишечнополостной хоррор, то он громко смеётся, тычет меня в бок, вопит «какая байда» и плюётся.