Это оттого, что Вырвиглаз трус.
– Кинцо лажовое, – повторил Вырвиглаз. – Хорошо, что бесплатное. А диск может только дурак прикупать.
– И чем же оно лажовое? – прищурилась Катька ещё сильнее, глаз почти не осталось.
– Да всем. Оригинальностей мало. И пню понятно, чем всё дело закончится. Для баранов кино. Для жаб.
– А мне вот непонятно было, чем всё закончится, – сказала Катька.
– Я же говорю, для баранов кино, – зевнул Вырвиглаз. – Предсказуемый конец…
– Непредсказуемый финал в принципе невозможен, – вдруг сказал Упырь. – Условно все финалы можно свести к двум: герой побеждает – герой погибает. Плюс и минус. Что-то ещё придумать сложно.
Вырвиглаз молчал, Упырь продолжал:
– Даже в авторском кино финалы предсказуемые. Можно создать непредсказуемое произведение – трудно вывести непредсказуемый финал. Историки кинематографа склоняются к тому, что отрицательный финал гораздо банальнее, чем положительный.
Мы все глядели на него. А Катька так и с интересом. Вот уж не думал, что Упырь может говорить так. Какой умненький. Умненький уродец. Рожей судьба обделила, мозгом зато укрепив.
– Чего это ты там выбулькнул? – спросил Вырвиглаз. – Я не расслышал, повтори, не будь жабой.
– Отрицательный финал банальней, – повторил Упырь. – Примерно в семидесяти процентах художественных произведений авторы избегают хеппи-энда. Эта тенденция чётко прослеживается примерно со второй половины восьмидесятых годов.
– Ты это сам придумал? – осведомился Вырвиглаз.
– Не, – честно признался Упырь, – в журнале прочитал. У меня память хорошая. Там пишется, что раньше в семидесятых-восьмидесятых был перекос в хеппи-энд, потом всем это надоело и стали снимать с плохими финалами. И увлеклись вроде как. Сейчас считается почему-то, что плохой конец правдоподобнее, поэтому так и кино делают.
– Конечно, правдоподобнее! – Вырвиглаз снова плюнул. – Потому что жизнь – говно! Потому что мир – говно! И надо, чтобы в кино была правда! По-другому смотреть неинтересно.
Катька рассмеялась. Она очень умеет смеяться, если захочет. Это искусство – посмеяться так, чтобы человеку начало казаться, что у него что-то к штанам прилипло. Чтобы он забеспокоился и начал вертеться, оглядываться и вспоминать, аккуратно ли он в последний раз посетил туалет.
– Чего ржешь, кобыла? – насупился Вырвиглаз.
– Во-первых, я не кобыла, – совершенно спокойно сказала Катька. – Во-вторых, ты дегенерат и неудачник. В-третьих, я тебя понимаю. Тебя бортанула девчонка, ты отвергнут и чувствуешь себя полным ничтожеством… Ничего, к этому надо просто привыкнуть. И ты привыкнешь…
– А в-четвёртых?! – скрипнул зубами Вырвиглаз.
– А в-четвёртых, твоя логика – самая дерьмовая логика на свете.
Катька сбежала со ступеней и независимо пошагала в сторону своего Кирпичного. Я почувствовал облегчение, мать вот-вот должна была выйти с работы.
Упырь смотрел на меня, я вздохнул и отправился за Катькой. Мы отошли от кинотеатра метров на сто, Вырвиглаз догнал, забежал вперёд, остановился, перекрыл дорогу.
– Почему это?! – Он сунул в зубы сигарету. – Почему это моя логика дерьмовая?
Упырь глядел то на одну, то на другого. Я думал, как себя вести, если они пустятся в настоящую ссору. Придётся бить морду. Вырвиглаз, конечно, не сильно обидится, просто драться с ним удовольствие небольшое. Впадает в настоящее психопатство, начинает плеваться, кидаться чем попало, краснеть лицом, короче, зрелище безобразное. И всегда норовит поставить финальную точку, без этого успокоиться никак не может. Мастер подлого последнего удара.
– Ну, скажи, почему моя логика дерьмовая? – Вырвиглаз чуть ли не подпрыгнул.
– Скажу. – Катька упёрла в бока кулаки. – Если следовать твоей паскудной логике, то должно быть так. Мир говно. Значит, и в фильмах должно быть говно. Значит, и в книжках должно быть говно. Везде должно быть говно – это ведь правда! А чего ж ты тогда ешь, а? Хлебушек ешь, яичницу ешь, картошечку кушаешь. Да и от курочки не откажешься, наверное, да? Как же так, а? Мир дерьмо, а ты курочку? Мир дерьмо – так и жри дерьмо!
«Жри дерьмо» Катька уже проорала.
– Жри! – Катька даже ногой топнула.
– Да пошла ты! – тоже заорал Вырвиглаз. – У нас что сегодня, вечер шибко умных?! Леденец, может, и ты что-нибудь такое скажешь? Умное?
Вырвиглаз чуть ли не подпрыгнул.
Мне кино, в общем-то, понравилось. И я был согласен с Катькой. И с Упырём я тоже был согласен, меня тоже забодали все эти фильмы, где в конце все подыхают. Посмотришь такой, и тоже в ящик хочется. Да и правда всё это – плохой конец гораздо скучнее, он сейчас действительно в моде, некоторое кино уже с двадцатой минуты смотреть неинтересно – сразу по роже главного героя видно, что в конце его сбросят со скалы. Не, что главный герой всех победит, видно, но те фильмы, где всем по гробу, никогда не хочется пересматривать.
Кино мне понравилось, но соглашаться с Катькой я совершенно не собирался. Поэтому и сказал:
– Кино так себе. Много штамповки, все оборачиваются именно тогда, когда должны оборачиваться, злодеем оказывается тот, на кого трудно подумать, негра не убивают, щенок спасается чудесным образом…
– Ну да! – перебила Катька. – Тебе надо, чтобы негр этого щеночка сожрал сырым! Тогда будет правда жизни! Сначала щеночка сожрал, затем дерьмо!
По дороге шла пара, люди лет тридцати, они остановились и поглядели на нас с испугом.
– А ну вас, – махнул рукой Вырвиглаз. – Чтобы я ещё с вами куда-то… Вы просто придурки. И жабы. Идите вы… Да идите вы!
– Сам иди к своим негритянкам! – Катька послала ему воздушный поцелуй.
Вырвиглаз снова плюнул, свернул влево, пролез через забор, спрыгнул в парк и растворился. Мы остались втроём. Стояли, молчали. Парочка ещё немного поглядела на нас и отправилась по своим делам.
– А я и не заметил… – негромко сказал Упырь. – А сейчас вот думаю – и на самом деле ведь так всё. И негра не убили, и щеночек спасся…
Мимо кривобокой утиной походкой проковыляла Аня-дура. Аня прижимала к боку древнюю коричневую сумку, из которой высовывалась рукоятка молотка. Для самообороны.
– Говорят, она уже одного убила, – негромко сказала Катька.
– Не добила. Она одного не добила. Его звали Илья.
– Может, ко мне пойдём? – предложил Упырь. – У меня много фильмов, даже новые есть. Пойдёмте, посмотрим?
Я представил упырский дом, представил упырский домашний кинотеатр с дорогими красными индикаторами, представил мебель из пупырчатой кожи и голубого стекла, представил упырскую маму в дорогом вечернем платье и подумал, что не хочу идти в упырские гости.
– У тебя попса какая-нибудь, наверное, – снисходительно фыркнул я. – Серьёзного бы чего, классики…
– У меня «Американская история «Х» есть…
– Хватит на сегодня искусства, – сказала Катька. – Проводите лучше меня, хочу спать.
Отличная перспектива – провожать Катьку вместе с Упырём.
Но делать нечего, пошли провожать. На полпути нас догнал отец Катьки на лошади. У них лошадь есть. Такая, широкого профиля – и огород вспахать, и за грибами сгонять, и для души. Катька тоже иногда катается, она неплохо ездит, я видел.
– Как отец? – спросил у меня Родионов-старший.
– Нормально, – ответил я.
– Передавай ему привет. – Катерина, ты вообще ещё погуляешь, или домой?
– Домой, па. Только я пешком.
Родионов кивнул и погрохотал в сторону Кирпичного.
Раньше там жили ещё люди, несколько семей, но теперь они переехали, а Родионов скупил все брошенные дома и земли, так что теперь их семейство стало владеть таким довольно большим хутором. Целый собственный хутор! Второй старший братец Родионовой предлагал переименовать Кирпичный в Родионовку, обнести забором и устроить настоящее имение. А чего, это вполне. Пруды там есть, сады там есть, старые дома можно снести. Везёт Катьке.
– У нас лошади не было, – сказал Упырь, – у нас крокодил жил. В таком большом аквариуме. А потом он выскочил и напал на тётю Люсю, экономку. Пришлось в зоопарк отдать.
Я хотел сострить, хотел спросить: «Тётю Люсю сдать?» – но решил, что не стоит. Поэтому я промолчал.
– А в другом городе у нас жил броненосец. Это такой смешной зверь, похожий на свинью. Папа говорит, что броненосцы улучшают атмосферу, у них на работе тоже всегда броненосца держали, а маме он не нравился. А сам броненосец очень интересный, он если пугается, то сворачивается в мяч, как для боулинга. Папа у меня в боулинг здорово играет, они на работе устраивали всегда раньше чемпионаты, и папа всегда побеждал…
Я слушал. Вернее, не слушал, а так, скользил в сантиметре от этого рассказа, цепляясь порой за колючки – боулинг, дайвинг, кроу-киллеров. Интересно, кто такие эти кроу-киллеры? Убийцы какие-то…
Катька тоже была рассеянна, шагала, думала о чём-то, Упыря не слушала. Так что получалось, что он рассказывал будто сам себе.
Показался Кирпичный, и Катька сказала:
– Ну всё, дальше я сама.
Мы остановились.
– Сами-то до дому дойдёте? – насмешливо спросила она.
– Дойдём, – пообещал я.
– Ну, давайте. – Катька сунула руки в карманы и пошагала к своим владениям.
Возвращались мы почти в темноте и молча. Разошлись на перекрестке, Упырь побежал к себе за мост, а я к себе пошёл. Очень хотелось поговорить с матерью, поругаться, поорать хорошенько. Вообще, мне хотелось и хуже сделать, так, чтобы ей больно стало.
Но ничего не получилось. Горел свет. В большом доме на кухне сидели мать и Сенька. Они о чём-то разговаривали, и мать смеялась. Я не стал к ним заходить, потихоньку пробрался к себе. Достал свечку, отгородился листом картонки – чтобы не очень отсвечивало и стал писать.
Я писал долго и исписал две страницы такими словами, которых не стоило оставлять на бумаге и не стоило произносить. Но страницы я эти не вырвал, а, наоборот, поставил дату и точное время. Потом прочитаю. Кстати, вполне может быть, эти две страницы будут мне полезны, потому что тут я от души всё написал. Говорят, что от таких слов должны сгущаться негативные энергетические поля, а ничего не сгустилось, и дыр в бумаге не проело, не кислота.