Глава 13Ошейник
Наш город – самое скучное место на планете. Тут никогда ничего не происходит. Последнее интересное событие – крушение поезда. То есть двух. Два товарняка лоб в лоб, всё перевернулось в три этажа ростом.
И всё. Больше ничего.
Метеорит вот только. Но на самом деле нет никакого метеорита. А если и был когда-то, то его давно нашли. Некоторые считают, что метеорит это не метеорит, а корабль пришельцев, об этом я говорил. Пришельцы приземлились и теперь ждут своего часа, чтобы потом вылезти из глубин, ну и всех нас тут поработить.
Когда нас поработят, тогда город наш, наверное, прославится. А так…
Так одни поезда, справа налево, слева направо, ночью гудят. От Вырвиглазова дома до железной дороги недалеко, это будит в нём уезжальные настроения. Вообще Вырвиглаз – типичный такой уезжальщик, сидит на крылечке, смотрит на составы и ноет о том, что в такой дыре не жизнь, а загнивание. Что ничего у нас нет, что всё тоскливо, что никаких перспектив, что он хочет поскорее дожить до восемнадцати, чтобы пойти в армейку. И сюда он уже не вернётся – или на контракт останется, или в Питер двинет, там вся жизнь настоящая…
Я его не разочаровываю. Я ему не говорю, что его скорее всего ни в какую армию не возьмут – там и без того дураков хоть отбавляй. И дальнобойщиком он не устроится – медкомиссию ему не пройти ни в какую, права не дадут. А возьмут его на пилораму. И будет он там пилить и пилить, а потом лес кончится, и он уже не будет пилить…
По большому счёту я его понимаю. Тут скучно. И тяжело.
Вот вся неделя. Она прошла никак, мы ходили на работу, а после работы ничего не делали. Нет, делали, была тысяча каких-то пустых дел, но чтобы для души чего-то, то нет, ничего. А если это ничего умножить на двадцать лет, то многие начинают задуриваться. Те, кто покрепче, уезжают в Кострому, на работу там устраиваются или в химдым поступают, а из Костромы и в Москву можно.
Наверное, я тоже хочу уехать.
Я об этом ещё не задумывался конкретно, но хочу. И не из-за каких-то там перспектив, а так. Отсюда. И подальше. Мне хочется подальше. Особенно когда пахнет котлетами.
Суббота. У матери был выходной. Она что-то жарила, варила и отбивала, пахло не только по всему большому дому, но и ко мне залетало. Котлеты. Вчера бабушка принесла откуда-то двух кроликов, теперь из них приготовлялись диетические котлеты, в больнице ведь надлежит диетически питаться, так здоровье восстановится скорее. И пироги, судя по запаху, пеклись. С капустой. И с яйцами, не диетические совсем. Одним словом, готовился большой поход в больницу. Так сказать, к одру. То есть, тьфу-тьфу, к постели больного.
Сенька и тот в подготовке участвовал – тёр морковь. В результате этих кулинарных манипуляций все окрестности здорово пропахли едой, а у меня не было аппетитного настроения, так что я забрался на чердак, там пахло больше пылью и деловитыми осами, отстроившими под потолком гнездо размером с арбуз.
На чердаке есть небольшое оконце, из него видно лишь небо и рябину. Рядом с окном я поставил старое кресло, хотел посидеть немного, но взгляд мой упал на буфет. И тут же вспомнил про свою идею. А почему нет, собственно? Делать всё равно нечего.
Я быстренько сбегал на чердак, собрался, осторожно вылез из дома и попытался скрыться через свой излюбленный тайный ход.
– Куда? – из-за угла дома высунулся Сенька.
– Туда, – ответил я.
– К старпёру не пойдёшь?
– Уже ходил.
– Смотри, лишит наследства, – осклабился Сенька.
Я не стал спорить, сорвал зелёную картошку и пульнул в брата. Попал удачно в лоб. Сенька метнул картошку в ответ, но промазал.
– Ну ты, бразильская свинья… – начал ругаться Сенька.
Однако я запустил ещё одну картошку. И снова попал.
– Ма! – завопил предательский Сенька. – А он уходить собирается!
Мать немедленно появилась в окне. В руке чеснокодав.
– Ты куда собрался? – спросила она. – Мы отца хотим навестить.
– Я не могу, – сразу же ответил я.
– Почему это?
– Мы с Денисом договорились встретиться, – тут же соврал я. – Хотим пойти покупаться…
– Покупаться! – возмутился Сенька. – Вчера покупаешься, мы идём к отцу! У тебя совесть вообще есть?! Отец, он, можно сказать…
Ему не хотелось тащить еду. Всё очень просто.
– Пусть идёт, – остановила его мать.
Сенька злобно харкнул в мою сторону. Не дохаркнул.
Я ушёл. Ни к какому Денису я не собирался идти. Надо было зайти в школу, кое-что сделать. Да и погулять хотелось.
В парке никого почти не было, только сосны скрипели. Я побродил немного возле эстрады, потом лёг на скамейку и ленился, наверное, с полчаса. Лениться очень полезно, тот, кто регулярно ленится, живёт гораздо дольше – у него организм отдыхает и самовосстанавливается. И сосуды в мозгу прочищаются. Я валялся на скамейке, слушал, как скрипят сосны. Мимо проковылял незнакомый алкаш, потом появился Розгин со своей дрессированной овчаркой, и начал дрессировать её ещё, мне показалось, что он учит свою собаку искать грибы. Розгин свистел в свисток, вскрикивал, ругался на собаку и глупо шумел, мне эта активность надоела, и я отправился в школу. Надо было сделать кое-что.
В школе было по-летнему пусто. Из спортзала доносились грохот и кряканье – тренировались гиревики, у них скоро какая-то гиревая олимпиада. Гиря – самый демократичный вид спорта. Демократичнее его одни шахматы – гиря стоит полторы тысячи, а шахматы всего двести рублей.
Мастерские находились рядом с актовым залом, я отправился туда. Когда-то в актовом зале нашей школы чуть не побывала Валентина Терешкова, в зале всё было готово, даже портрет на стене. Но она не приехала, что-то с машиной сделалось. С тех пор зал не ремонтировали, но он хорошо сохранился.
Дверь в мастерские была открыта, я вошёл внутрь. Пахло опилками, и железными, и деревянными. Геннадий Иванович сидел на стуле и задумчиво читал старый учебник по радиоэлектронике. Рядом на верстаке стоял здоровенный прибор с экраном и многочисленными ручками и тумблерами. Вокруг прибора с хищными лицами кружились два очкарика с отвёртками, пинцетами и плоскогубцами. Это было занятие радиоэлектронного кружка.
Эти радиоэлектронщики всё время что-то разбирали, собирали, паяли, пожары устраивали. Но с пользой это у них получалось. Многие в политехнические вузы поступали, а в прошлом году Двойцов собрал самодельный компьютер. Правда, компьютер этот можно было только включать и выключать, а работать толком не получалось, но он был такой техностильный, что его купила московская кинокомпания для съёмок фантастического кино. Теперь Двойцов работал над действующей моделью компьютера.
Но сейчас его здесь не было.
– Здравствуйте, – сказал я.
Радиоэлектронщики не обратили на меня никакого внимания, Геннадий Иванович повернулся в мою сторону.
– Привет, Никита, – кивнул он. – Тебе что надо?
Вообще у нас с ним хорошие отношения, Геннадий Иванович обладает главным достоинством настоящего учителя – он помнит всех своих учеников. Или по именам, или по фамилиям. Это ученики ценят. Я вот ценю.
– У тебя какие-то затруднения? – Геннадий Иванович поглядел на меня поверх очков.
– Да.
Радиоэлектронщики вдруг разом подняли свой прибор и потащили его из мастерских.
– Что это? – спросил я. – Боеголовка?
– Сейсмограф.
– Сейсмограф?
Сейсмографа я не ожидал. Хотя можно было и ожидать, Геннадий Иванович был человеком широким, в смысле интересы у него были самые неожиданные. И ученики у него такие же, хотя их было и мало. Ну кто вот в нормальном мозговом состоянии мог изобретать сейсмограф в наших краях?
А они изобретают.
– Угу, – подтвердил Геннадий Иванович. – Изобретаем.
– С чего это вдруг?
– Актуальное дело. В последнее время сплошные землетрясения, сплошные цунами, ты что, телевизор не смотришь?
Я пожал плечами.
– А предсказывать землетрясения не умеют. Вот мы и решили изобрести.
Масштабно, подумал я. Нобелевскую премию получат. Геннадий Иванович взойдёт на чёрную трибуну в чёрном блестящем фраке и пошлёт воздушный поцелуй шведской королеве…
Мне стало завидно.
– Очень интересная идея у ребят. – Геннадий Иванович поглядел зачем-то в окно. – Такая свежая, я даже не ожидал…
Геннадий Иванович поднялся со стула и подошёл к окну.
– А если не получится? – спросил я. – Ну, этот, сейсмограф?
– Скорее всего не получится. Но шанс есть. Но это не важно – получится или не получится. Просто в жизни важно чем-то заниматься.
Геннадий Иванович выглянул на улицу.
Ну да. В жизни важно чем-то заниматься. Я тоже ходил в его кружок. Правда, не в радиоэлектронный, а в фото. Наверное, месяца три. Пока не понял, что не гожусь я в фотографы. Не такие у меня фотографии получались, корявые, и в кадр всё время кто-то влезал. И я ушёл. А Геннадий Иванович совершенно не обиделся.
– А почему твой брат больше не заходит? – спросил он.
– Зачем?
– Ну как зачем, на кружок.
– На фотографический?
То, что Сенька занимается в фотографическом кружке, я мог допустить, фотография в похоронном деле важная вещь.
– Нет, на радиоэлектронику.
– Сенька, на радиоэлектронику?! – удивился я.
Вот так. Оказывается, мой брат не только гробовщик, он ещё и Попов в молодые годы.
– У него сейчас дел много, – сказал я. – Много работы.
Геннадий Иванович кивнул.
Появился радиоэлектронщик. Он тащил перед собой чёрную шестнадцатикилограммовую гирю, видимо, из спортзала, он краснел лицом и обливался потом. Вдруг захотелось, чтобы он уронил эту гирю на ногу и раздробил себе пальцы. Нет, я никакой неприязни к этому научному работнику не испытывал, но это наверняка было бы весело.
Радиоэлектронщик поставил гирю на подоконник и спросил в окно:
– Готов?
И сразу же толкнул гирю в круглый бок. Гиря бумкнула. Видимо, так они проверяли работоспособность своего агрегата.