– Ты чего-то спросить хотел?
Я достал из сумки ошейник.
– Ого! – удивился Геннадий Иванович. – Забавная вещица.
– Забавная?
– Угу. – Геннадий Иванович взял ошейник и принялся его разглядывать. – Очень, очень интересная вещь. Погляди вот на замок.
– Я вот про замок и хотел спросить. Я хочу этот ошейник подарить на день рождения одной девушке…
Геннадий Иванович поглядел на меня непонимающе.
– Нет, вы не так подумали. Я не девушке ошейник хочу подарить, а её собаке. А ключ куда-то потерялся. Вот я и подумал, что, может быть, вы посмотрите…
– Посмотрю… – Геннадий Иванович достал лупу с фонариком и стал разглядывать ошейник уже вооружённым глазом.
– Пойдём лучше ко мне, там поглядим…
Геннадий Иванович пригласил меня в свою каморку.
Про каморку не буду рассказывать, там много чего интересного хранилось. Геннадий Иванович ввинтил яркую лампочку, положил ошейник на стол, открыл нижний ящик. Ящик был забит ключами. Разных размеров, форм, расцветок, тысячи ключей, наверное, Геннадий Иванович собирал их целую жизнь. Он достал жестяную коробку, вытряхнул на стол. Образовалась пирамидка блестящих маленьких ключиков, такие бывают у чемоданных замков, Геннадий Иванович принялся их быстро сортировать и нашёл ключик с какой-то кривой загогулиной. Он капнул на этот ключик чуточку масла, вставил его в замок ошейника и нажал. Замок щёлкнул, и ошейник расстегнулся.
– Ну вот, – Геннадий Иванович протянул ключик, – держи…
– Спасибо.
– Но тут ещё кое-что. – Геннадий Иванович продолжал разглядывать ошейник. – Интересная штукенция…
Геннадий Иванович снял с полки коробочку в потёртом чёрном бархате. В коробочке обнаружились тонкие и чрезвычайно блестящие инструменты, показалось, что хирургические. Трудовик взял один, похожий на длинную иглу, и принялся ворочать ею в ошейнике и рассказывать:
– Сам ошейник железный. Металл твёрдый, но одновременно и мягкий, скорее всего это латунь. Поверх металла ошейник покрыт толстой кожей, скорее всего воловьей. Очень толстая и очень дорогая кожа, сейчас такую найти трудно. Но это ещё не всё, поверх этой кожи идёт ещё один слой плетёной кожи. Тонкая и кропотливая работа, такой ошейник немало стоит. И стоил. Отличная работа. Откуда он у тебя?
– На чердаке нашёл, – признался я. – В старом доме. В своём в смысле доме.
– Ты где живёшь?
– На Сорок лет Октября. Дом тридцать один.
– Дом такой с наличниками?
– Ага. Но он не наш, мы его давно ещё купили.
Геннадий Иванович задумался и стал смотреть в потолок, явно что-то вспоминая.
– Там раньше жил старый учитель, – сказал он. – Историк. Я у него ещё учился, ну, и многие. Интересный дядька был. – Геннадий Иванович улыбнулся. – Интересный. Рассказывал нам про клад Пугачёва.
– Про что?
– Про клад Пугачёва. Емельяна Пугачёва, бунтовщика. Его отряды проходили через наши места, а учитель верил, что они оставили здесь своё золото. Сказка, конечно…
– Почему?
– Отряды Пугачёва никогда здесь не были. Это легенда. А что касается ошейника… Вполне может быть, это на самом деле вещь старого учителя. Ну, а теперь твоя. Вообще наш учитель воевал в Германии, много оттуда привёз разного. Помню одни часы…
– Может, и ошейник немецкий? – перебил я воспоминания славного детства.
– Нет, ошейник наш, немцы так не делают… Наш, но очень старый. Вполне может быть, девятнадцатый век. Ручная работа. Причём с секретом. Вот гляди сюда.
Геннадий Иванович сдвинул немного в сторону плетёную кожу, и под ней обнаружилась небольшая дверка.
– Что это? – я был поражён.
В голове у меня мгновенно промелькнули всевозможные предметы, приводившие к нахождениям немалых кладов. Золотые жуки, потайные кружки, кортики, фуражки, пепельницы и столешницы. В собачьем ошейнике никто сокровища ещё не находил.
– Сейчас мы откроем… – Геннадий Иванович извлёк из воротника булавку и осторожно поддел дверку.
За дверкой не было ничего. Пустота. Какой-то хлам, похожий на истлевшую траву.
– Нету ничего… – разочарованно сказал я.
– Думал, драгоценности здесь? – улыбнулся трудовик.
– Ну как… Да, думал. Клады находятся ведь…
– Скорее всего это не для кладов, – сказал Геннадий Иванович. – Мне кажется, что в этом тайнике передавались записки. Какая-то большая собака, ну, например, сенбернар, работала почтальоном. А в ошейнике переносила наиболее ценные документы. Ну, или письма влюблённых. Так что можешь считать, что это историческая вещь.
Геннадий Иванович вернул ошейник. Я думал, что сейчас он спросит у меня про отца и придётся что-то соврать, а врать трудовику не хотелось.
– Спасибо, Геннадий Иванович, – сказал я.
– На здоровье. – Трудовик принялся собирать ключи обратно. – Приходи.
– Да, зайду обязательно.
Геннадий Иванович с сомнением покачал головой.
Я ушёл. Навстречу по лестнице шагал радиоэлектронщик с гирей, на лице у него было написано страдание. А правильно – не изобретай сейсмограф, не в Японии живешь.
Погода была хорошая.
Возле краеведческого музея грустно мялась привязанная к шлагбауму Катькина лошадь. Значит, Катька на месте. У неё велосипед хороший есть, но иногда она и на лошади рассекает.
По субботам она всегда в музее, ходит сюда как на работу. Да почему «как», на самом деле на работу, она там числится каким-то хранителем. Хранит бесценные прялки и плошки.
Двери были открыты – в храм культуры всегда должны быть открыты двери – вдруг кто решит приобщиться? Желающих, конечно, немного – местные по двадцать раз в музее побывали, приезжие редко приезжают, иностранцам пока не сезон. А вывеска тем не менее и по-нашему, и по-английски написана. И Катька английский учит. И ещё что-то учит. И ещё чем-то занимается. В жизни нужно быть успешным, так она говорит и старается. У неё даже лицо немного изменилось, стало как-то тоньше. Очки иногда надевать стала, мне кажется, очки ей очень идут. Очки и когда волосы в хвост собирает.
В музее было всё как всегда – пыльно, тихо, пахло лосем. В зале Катьки не видно, две девчонки из краеведческого кружка вышивали то ли сарафаны, то ли другую какую этнографическую дребедень, музыка играла из магнитофончика. Идиллия. Увидели меня и захихикали, дуры.
– Где Родионова? – спросил я.
– Здесь.
Я обернулся.
Передо мной стояла Катька. Катерина то есть. Катя Родионова. В красном русском сарафане до пола, в каких-то других русских примочках, названия которых я не знал, и даже с косой. Коса была искусственная, но Катьке очень шла. Девчонкам идут косы, почти всем.
– Чего смотришь? – спросила она.
А чего мне было делать? Только смотреть. Но сказать долго ничего не мог. Русская красавица, блин, таких по телику не каждый день показывают.
– Чего припёрся-то, Слащёв? – осведомилась Катька.
– Я это…
– Что это? – подбоченилась Катька. – Шёл мимо, увидел лошадь, решил зайти?
– Ну да, увидел лошадь. Это, хочу сказать… Я вот одну вещь принёс.
Я достал из пакета ошейник.
– Чего это за дрянь? – спросила Катька. – Мы здесь лом не принимаем…
– На собаку, – кивнул я на чучело. – Ошейник принёс.
– Нам не нужно, – отвернулась Катька. – У нас своего барахла полно.
– Это не барахло, – возразил я. – Совсем не барахло. Во-первых, это девятнадцатый век…
– С чего ты решил?
– Посмотри на замок! – Я сунул ошейник Катьке под нос. – Такие только в девятнадцатом делали! На Тульском оружейном заводе! За основу взят механизм от швейцарских часов! Это настоящий раритет! Конечно, как хочешь, у Вырвиглаза отец в Кострому скоро едет, сдадим в антикварный магазин в торговых рядах…
– Ну-ну, – в голосе Катьки послышался интерес. – Во-вторых, что там?
– Во-первых, антиквариат, я тебе говорил. Во-вторых, это вещь с историей.
– А историю эту тебе тоже Вырвиглаз рассказал? – осведомилась Катька.
– Почему Вырвиглаз, это предание. Оно в моей семье передаётся, из поколения в поколение…
Катька осторожно потрогала ошейник мизинцем.
– История, между прочим, про любовь, – сказал я.
– Про любовь? С ошейником?
– Послушай историю, а?
– Ну давай, послушаю.
Катька сняла кокошник, ну или что ещё там, с головы и улыбнулась. Русская красавица.
– Так вот. Раньше, ещё в девятнадцатом веке, в нашем городе жили двое влюблённых…
– Мальчика звали Рома, а девочку Юля, – перебила Катька.
– Нет, мальчика звали Краснухин, а девочку Феклиста…
– Как?
– Феклиста. Они любили друг друга, но их семьи были против.
– Ну, да, – вставила Катька. – Так оно и было…
– У мальчика была собака, её звали Куку. Сенбернар. И вот этот Куку таскал записки от мальчика к девочке и обратно, они хотели вместе сбежать в Канаду и деньги уже стали копить, и накопили. И осталось назначить день, и вот мальчик написал записку, запер её в ошейник и отправил к Феклисте. А брат Феклисты взял и собаку выследил и застрелил её из дробовика. И Феклиста и Краснухин в этот день не встретились, и не встретились больше никогда. Через год Краснухин поступил в семинарию, а Феклиста вышла замуж за телеграфиста. Там даже пятна крови остались.
– Где?
– На ошейнике. От убитой собаки.
Я протянул Катьке ошейник. Никаких пятен там, конечно, нет, но надо же было что-то соврать.
Катька разглядывала ошейник долго, потом сказала:
– Да, пятна есть… Ладно, мы возьмём. Вещь на самом деле интересная. Оформим как дар. Потом придёшь, на следующей неделе, мы тебя запишем в книгу почётных дарителей…
– А может, это… – замялся я. – Ну, что-нибудь такое…
Девицы-красавицы напрягли внимание. Я набрал воздуха и сказал погромче:
– У собаки Секацкого теперь будет настоящий дорогой ошейник!
Вышивальщицы мощно двинули ушками в мою сторону. Через неделю полгорода будет знать, что в краеведческом музее хранится настоящая собака Секацкого с настоящим ошейником.
А Сенька уже знает.
– Чего мелешь? – разозлилась Катька.