Видимо, время для чистки сосудов пришло.
Я отправился в большой дом.
Отец сидел за столом и молол в кофемолке перец. На столе белел мукой фанерный лист, а на нём аккуратными рядами выстроились пельмени. Слева были с мясом, посредине с рыбой, а справа с грибами. Шумел газ, возле плиты мялся Сенька с шумовкой и ворочал ею в кастрюльках, варил пельмени. Это у нас такой обычай – варить разные пельмени в разных кастрюлях, а потом в одно блюдо сваливать, поливать маслом, посыпать зеленью, перемешивать. Потом надо подождать, пока все они не пропитаются, и можно разбирать.
Пельмени – это здорово, но я больше вареники с картошкой люблю. И жареные блинчики с курицей. Но пельмени тоже здорово. Бабушка сидела возле холодильника и наблюдала за процессом со скептическим видом.
Матери не было почему-то.
Я устроился за столом.
– Как дела? – спросил отец.
– Лучше всех, – бодро ответил я. – И зверский аппетит, знаешь ли.
– А как работа?
– Лучше всех, – так же ответил я. – И вызывает зверский аппетит.
– Да… Я гляжу, дрова привезли…
– Привезли, – тут же сказал я, – дрова привезли. Когда я смотрю на эти дрова, у меня возникает зверский аппетит.
Отец замолчал.
– Сенька, когда будет? – спросил я.
Сенька выудил из кастрюли пельмень, подул, слопал целиком.
– Готово, – сказал он и принялся вываливать пельмени в глубокую тарелку.
И тут же появилась мать с банкой сметаны. Из банки торчала деревянная ложка.
– Я гляжу, всё поспело, – бодро сказала мать. – Ну, давайте кушать…
Мать пристроила банку в самом центре стола, после чего достала из буфета стопку тарелок и вилки. Отец вытряхнул из кофемолки перец, наполнил им перечницу, полил пельмени топлёным маслом.
Я устроился за столом первым, не стал терять времени, нагрёб себе побольше пельменей, выковырял сметанный кусок, бросил его сверху, посыпал перцем и стал есть.
Пельмени были хороши, в пельменях в отличие от рассольников мать толк знала.
Бабушка поступила по-другому – подтянула к себе всю большую миску и брезгливо сгрузила себе два пельменя.
Отец, мать и Сенька разделили остальное. Я торопился. Пельмени всегда слишком большие, и я их обычно сначала располовиниваю, потом макаю в сметану и в перец, но тут я не церемонился и жевал их целиком. Я прекрасно чувствовал, как под потолком сгущается электричество Большого Скандала, и спешил разобраться с завтраком до него.
Кстати, Сенька тоже торопился, Сенька был не дурак. Отец и мать ели как обычно, а бабушка уныло возила пельменем по тарелке, из разорённого пельменного бока вываливались черные грибы.
– Тесто жёсткое, – сказала вдруг бабушка, и я понял, что это начало.
Бабушка уронила вилку на стол.
– Да хорошее тесто, – возразил отец. – И начинка получилась…
– Тесто резиновое, в грибах песок. У вас тут что, песчаный карьер?
– Мама… – попытался остановить бабушку отец.
– Не перебивай, – ледяным голосом сказала бабушка, и отец замолк.
Мы с Сенькой продолжали добивать свои пельмени, аппетит у отца и матери поубавился. Так им. С бабушкой лучше не вязаться.
– Когда тебя выпишут? – спросила бабушка отца.
– Не знаю, наверное, скоро…
– Наверное?
– Наверное… Доктор сказал, что надо провести анализы…
– А тебе не кажется, что анализы надо было раньше проводить? Какие анализы?!
Бабушка с силой размазала пельмень по тарелке – чвак!
– Мне надо на томографию в Москву ехать…
– Тебе не поможет томография, – ухмыльнулась бабушка. – Не поможет…
Она отодвинула тарелку.
– Я тебе сколько раз говорила – чтобы не посылали ребят на работу! – сказала бабушка голосом старой учительницы.
Родители дружно поглядели на меня. Я как ни в чём не бывало разбирался с рыбным пельменем.
– Мы что, мало в своё время вкалывали?! – Бабушка прищурилась. – Мы зачем пахали? Чтобы теперь дети на службу ходили?!
Бабушка пёрла, как крейсер, мне самому даже страшно стало, показалось, что вот-вот бабушка выхватит из-под стола чёрный революционный маузер и скажет: «Ну что, Козьма, пшеничку-то прятал?» Хотя маузеры это, кажется, до неё ещё было, во времена прабабушки обожали к стенке ставить.
– Ты – взрослый мужчина – не можешь обеспечить свою семью! Ты как воспитываешь своих детей?
– Мы нормально их воспитываем! – сказали мать и отец вместе.
– Кем они у тебя вырастут? Кем? Лесорубами? Могильщиками? Тряпка.
Отец молчал.
– Тряпка. И всегда был тряпкой. И бабу себе выбрал… такую…
– Ты мужчина или говно? – не выдержала мать.
– Это у тебя, милочка, надо спросить, – тут же нашлась бабушка.
Мать брякнула вилку о тарелку и вышла. Отец тоже вскочил.
– Беги за ней! Давай! – усмехнулась бабка.
Отец обречённо сел обратно.
– Я же говорю, тряпка… – Бабушка закурила и вспомнила о нас. – А вы что тут сидите?! А ну брысь!
Мы с Сенькой не заставили себя ждать, побросали вилки и сдёрнули, отошли к колодцу, чтобы вопли были не слышны, сели на скамейку.
– Между прочим, бабка всё тебе завещала, – сказал он.
– Что всё?
– Хибару свою, – заржал Сенька. – И хибару, и огород. Так что ты теперь король недвижимости, как говорят по телику, фазендейро.
– Сенька, – сказал я, – тебе телевизор надо смотреть меньше. Глазами ты уже окосел, теперь ещё башкой окосеешь.
Сенька подумал, затем сказал:
– Холуй.
Мы подрались.
Глава 18Гарантированное взаимное уничтожение
Я насчитал восемь. Восемь разновидностей.
Клубничное, шоколадное, дынное, вишнёвое, апельсиновое, крем-брюле, фисташковое. И восьмой сорт – особый, с печеньем, нарезанным маленькими кубиками, с зелёным изюмом и ещё каким-то незнакомым фруктом, ни на что не похожим, а название так я не запомнил.
Вкусное мороженое.
И отдельный для него холодильник, между прочим. Зеркального цвета, посмотришь, а там кривая рожа, будто пылью подавился.
– А можно его ещё так делать. – Упырь достал из холодильника две бутылки, одну оранжевую, другую шоколадного цвета.
В шоколадной оказался, конечно же, шоколадный сироп. Густой, почти чёрный. Упырь соорудил из крем-брюле изрядную пирамиду и залил сверху этим сиропом.
– А оранжевый сюда не подходит, – сказал он. – А к твоему подходит, попробуй.
Я взял холодную бутылку апельсинового цвета. На ней было что-то написано по-английски, но читать я не стал, свинтил колпачок и залил неизвестное мороженое с неизвестными фруктами неизвестным сиропом.
– Надо немного подождать, – посоветовал Упырь, – тогда вкуснее будет.
Я подождал минуту, потом принялся разбираться с этим оранжевым чудом. Оранжевый сироп оказался не апельсиновым, как я думал, а тоже непонятным, словно газированным. Язык щипало, а во рту взрывались пузырьки, было необычно, я не заметил, как съел почти всё.
– «Герцог Вильгельм» называется, – сказал Упырь. – Вкусно ведь?
Я покивал.
– Ешь ещё. – Упырь подвинул по столу банку с клубничным.
– Горло заболит, – ответил я.
– А есть такие таблетки специальные…
– Мне таблетками нельзя лечиться, – сказал я.
– Почему? – удивился Упырь.
Я хотел сначала соврать, что печень больная, но потом подумал, что Упырь начнёт советовать от печени какие-нибудь капсулы, Омегу-3 или ещё чего из обширных запасов своего папаши. Болюсы. Поэтому я просто промолчал.
– А можно пиццу разогреть… – неуверенно предложил Упырь.
Есть не хотелось. Жаль, что Вырвиглаза нет, он бы всё смолотил. И мороженое, и пиццу, и орехи, и финики, и страусиный стейк в мерзлотном состоянии.
Я поднялся из-за стола и удалился из кухни. Упырь там ещё чем-то гремел, наверное, вкусноту в холодильник прятал, а я прошёл в холл и бухнулся на диван. С размаху, чтобы в диване внутри что-нибудь хрустнуло и отвалилось. Но в нём ничего не хрустнуло, диван был крепкий. Вон Родионовы купили диван по кредиту, года не прошло – из спинки стали скобы выскакивать. А упырский диван был могучий. Новый, но сделан как старый. На века.
А этот диван даже не дрогнул. К сожалению. Крепкий, но мягкий. Я сидел, проваливаясь по плечи, разглядывал, как тут у них всё устроено, как жизнь протекает.
Этот дом лет пять назад построил директор хлебозавода. Это был первый в нашем городе дом с черепичной крышей и автоматическими воротами, ну, которые сами открываются, от кнопки. Причём черепица была зелёная. А ещё был подземный гараж, ветряк, как в американских фильмах, и каменный забор, через который ничего не видно, сколько ни подпрыгивай. Говорили, что у хлебозаводчика там медведь бегает вместо собаки, что там карусель на заднем дворе, да много чего говорили. Потом директор хлебозавода куда-то уехал, а дом продал владельцу бензоколонок.
Вырвиглаз как-то врал, что он был тут. В промежутке между директором хлебозавода и бензозаправщиком дом тогда пустовал. Вырвиглаз перелез через забор, а потом забрался внутрь, а там… Ну, дальше он уже врать начал – что нашёл в доме две пыточные комнаты, арсенал с базуками, странные статуи и подозрительные знаки на стенах.
Что на заднем дворе никакая не карусель, а часы смерти…
Гнал, короче.
Ничего тут такого не было. После заправщика тут жил какой-то американец, менеджер, это когда ещё собирались у нас целлюлозный открывать. Завод не открыли, американец уехал, ещё несколько человек там жили, но никто подолгу не задерживался. Сейчас вот жили родители Упыря и сам Упырь. Никаких медведей, комнат смерти, даже карусели. Дом как дом, Упырь мне показал. Два этажа. Всё ещё в плёнке, не успели переехать, только кухня полностью распакована. Ярко-зелёного цвета, в неё меня Упырь сразу и потащил.
Это меня разозлило ещё больше, ну, что в кухню. Я вообще не хотел к нему идти, сегодня у меня были другие планы. Но потом я передумал. Я решил, что узнать, как живёт твой главный враг, совсем неплохо. Даже хорошо.
И мы пошли к нему.
Вроде как посмотреть в Интернете про Секацкого. Как оказалось, сам Упырь тоже метеоритом заинтересовался, не помешался, как все остальные, а так, стал проявлять интерес, думает, наверное, найти. Хотя зачем ему метеорит, у него и так всё есть. Восемь сортов в холодильнике.