– Плох тот мэр, что не хочет стать президентом, – ответил Сенька. – Поэтому он и не хочет хоронить собаку. Он дальновиден! Собаку должны похоронить мы, за это нам и заплатят. Так что нам нужны ещё двое. Понимаешь, я мог бы позвать кого-нибудь из своих одноклассников, однако это может меня в дальнейшем скомпрометировать. Про меня и так чёрт-те что рассказывают… Поэтому лучше привлечь людей со стороны. Так сказать, в порядке аутсорсинга.
Умный. Мой братик не только оригинальный, он ещё и умный. Аутсорсинг. Я вот и не знаю даже, что это за слово.
– Так ты можешь кого-нибудь позвать? – спросил он.
– Могу. Я могу.
– Отлично. Тогда послезавтра будь готов. Я тоже буду… Приготовлений много, сам понимаешь, всё должно пройти на уровне… На уровне.
Сенька удалился.
Я пропустил все приготовления. Весь следующий после нашего разговора день я провёл на работе. Погребение Диогена назначали на четверг. Чтобы быть свободным в четверг, надо было проработать всю среду. И всю среду мы с Упырём работали, как сивки-бурки.
Это оказалось не так легко, как мне казалось. И очень скучно. Никогда не думал, что работать так тяжело. К шести часам вечера, когда Спицын скомандовал погрузку, я был вымотан, как верблюд, пересёкший Сахару. Добрался до дому и сразу спать. А уже в шесть часов меня поднял Сенька.
Я быстренько сбегал на колодец, помылся, почистил зубы, обрядился в костюм и чёрные ботинки и вышел на улицу. Рядом с нашим домом стояла грузо-пассажирская «Газель» с прорезанными в фургоне окнами, за рулём сидел Дроков, водитель мэра, Сенька стоял рядом.
Мы погрузились в автомобиль и направились к Вырвиглазу.
Вырвиглаз поджидал нас на крыльце, сидел, играл в тетрис на старом геймпаде. «Газель» остановилась, Вырвиглаз бросил тетрис и, насвистывая что-то неприличное, погрузился в фургон.
После чего мы отправились за Упырём. До дома его мы, впрочем, не доехали, поскольку прямо за мостом нас встречал сам Упырь в парадной форме. В костюме. Мы скатили на вертолётное поле, и Сенька произвёл смотр. Выстроил нас в шеренгу и оглядел пристально.
Остался, само собой, недоволен. Отвёл меня в сторону. Забраковал для начала Вырвиглаза.
– Что у него с лицом? – спросил он шёпотом. – У него лицо какое-то желтушное…
– Да какая разница, какое у него лицо? – спросил я. – Он же гроб не лицом держать будет…
– Лицо должно соответствовать торжественности ситуации. К тому же Дроков снимать на камеру будет. Мэр поглядит, а там такая рожа… Его что, били, что ли?
– Упал человек, – ответил я. – Что теперь, его всю жизнь пинать?
– А почему он лысый?
– По-твоему, собаку должны хоронить только волосатые?
На тупой вопрос тупой ответ. Сенька не нашёл, чем возразить.
Он подышал на запонки, подумал, потом забраковал и Упыря.
– А у этого что за лицо? – поморщился он. – Ты что, назло его, что ли, позвал? У нас что, маскарад, что ли? У нас серьёзное мероприятие, тризна, можно сказать…
– Не, если не хочешь… – начал я.
– Ладно, ладно, не бузи, – примирительно сказал Сенька. – Шахов просил, чтобы всё было пристойно. А у нас… Какие-то уродцы…
– Щенок ты ещё, Сенька, – прошипел я. – Ладно Вырвиглаз, он погоды не делает. Хотя по большому счету он тоже к месту.
– С чего это он к месту?
– Он – представитель народа. Народ пришёл выразить нашему многоуважаемому мэру уважение в лице его усопшей собаки…
Маразм так маразм. До конца.
К моему удивлению, Сенька к этому бреду прислушался. Между нами разница всего ничего, а разрыв в мировоззрении капитальный. То, что для меня маразм, для него уже норма. У нашей страны нет будущего, это точно.
– Ты так считаешь? – спросил мой брат.
– Ну конечно. А что касается Дениса…
Я осторожно кивнул на Упыря.
– Он – это вообще находка. Ты знаешь, как Шахову будет приятно, когда он узнает, что сын главного инженера электросетей, человека со связями в ЕЭС России, провожал в последний путь его домашнего любимца?
Сенька молчал.
– Если Вырвиглаз – это как бы народ, то Денис – это как бы элита. И они сливаются в едином порыве перед лицом постигшей их трагедии.
Никогда в жизни я не нёс большей ерунды. Это была глобальная ерунда, тотальная, чушь, возведённая в двадцатую степень. Но, с другой стороны, кретинизм в наши дни уже и не кретинизм, а индивидуальность.
– Я об этом не думал… – Сенька почесал подбородок. – Пожалуй, ты прав. Надо Дениса переставить передним правым. И хорошо бы, чтобы он нёс на подушечке медали Диогена, но в связи с нехваткой кадров, обойдёмся без них. Пусть только причешется.
– Он обязательно причешется, – заверил я. – К церемонии.
– Как приходится работать, – горестно сказал Сенька. – Никаких условий, ничего… Ну ладно, всё образуется.
Мой брат снова стал бодрым и активным. Ещё бы – пробил звёздный час.
– По машинам! – скомандовал Сенька. – Денис, иди сюда.
И Сенька пригласил Упыря в кабину.
Нам же с Вырвиглазом достались места в фургоне, по сторонам от гроба. Гроб был хороший, дорогой, с ручками, бархатной подкладкой и золотистыми застёжками. Он настраивал на серьёзный лад и даже Вырвиглаз ничего при виде этого гроба не сказал. На мой взгляд, гроб был несколько длинноват, не думал, что собаки такие длинные. Хотя Диоген мастино-наполетано, а это псы крупные…
Мы устроились на скамейках, захлопнули дверцы.
– А Череп твой не промах, – завистливо усмехнулся Вырвиглаз. – В такие молодые годы и уже рядом с мэром…
– Рядом с его дохлой собакой, – поправил я.
– Это без разницы, – отмахнулся Вырвиглаз. – Тут нужно умение иметь. И везение. Везение в жизни – главней всего остального. Если человеку везёт, то всё остальное неважно.
– Не, Вырвиглаз, не так, – возразил я. – Везение – это опасная вещь.
– С чего это?
– С того. Вот я так считаю – у каждой вещи есть свои границы. У везения, у счастья, у здоровья. И этот запас может быть израсходован или на всякую ерунду, или на полезные вещи. Я вот считаю, что лучше ничего никогда не выигрывать. Потому что выиграешь – и запас удачи растратится, а когда тебе удача может реально понадобиться, её под рукой уже и не окажется.
Вырвиглаз задумался. Весёленькое выражение с его лица сошло, он сидел и молчал. А потом вдруг поднялся с сиденья и лёг в гроб.
Это в его духе, всякие выходки подобные. Ему кажется, что он оригинален. Бедняга.
– Интересно, – спросил он из глубин, – это обычный гроб или специально собачий?
– Вообще-то не надо бы так… – сказал я. – С такими штуками не играют. Очень плохая примета.
– Лажа. Одни жабы в такое верят. К тому же… Когда ещё представится такая возможность? Только когда сдохнешь. А когда сдохнешь, то никакого удовольствия ты от этого не получишь, могу поспорить… Попробуй, тут удобно.
– Спасибо, мне и здесь пока хорошо.
Машина остановилась. Вырвиглаз замер и закрыл глаза. Дверцы открылись.
– Что это?! – в бешенстве прошипел Сенька.
И тут же появился водитель Дроков с работающей видеокамерой. Он увидел Вырвиглаза в гробу, и на лице его возникли начальственные непонятки.
– Чо за вошь? – грубо спросил он.
Но камеру не отпустил, продолжал фиксировать.
– Ты чего в гробу лежишь, щенок?!
– А как же без этого? – Сенька влез в кадр. – Это элемент процедуры. Надо же проверить изделие.
Быстро нашёлся. Аутсорсинг…
– Проверить?
– Конечно, проверить! А если мы туда Диогена положим, а гроб сломается? Что будет, сами понимаете. Не, если вы настаиваете, мы не будем…
– Ладно, – не отрываясь от камеры кивнул Дроков. – Верно, наверное, надо гроб проверить. Ты, синемордый, не вставай, лежи, а вы давайте, поднимите-ка его.
– В смысле? – не понял Сенька.
– Чо непонятного-то? Берите гроб и тащите от машины и до забора, проверьте, как всё там.
– Да-да, сейчас-сейчас. – Сенька занял место возле левой ноги Вырвиглаза и подмигнул нам с Упырём.
Я проклял Вырвиглаза за его любопытство и Сеньку за его находчивость. Взялся за ручки. Мы поднапружились и подняли гроб. Вырвиглаз был тяжёл. На меня к тому же навалилась самая грузная его часть – верхняя. Сенька и Упырь держали за ноги.
Вырвиглаз трагически вздохнул и задудел на губах «Похоронный марш».
Мы на дрожащих ногах двинулись к забору, я подумал, что я, пожалуй, слишком несерьёзно относился к хобби Сеньки – похоронное дело оказалось довольно нелёгким как в прямом, так и в переносном смысле.
Мимо проходила ранняя старушка в трауре. Конечно же, она перекрестилась на гроб, и, конечно же, гадский Вырвиглаз не удержался. Он резко сел в гробу и хриплым голосом вопросил:
– Мамаша, где тут баня, не подскажешь?
Старушка помертвело дёрнула в сторону, наткнулась на забор и рванула вдоль него, проламывая кусты и вытаптывая насаждения. Вырвиглаз орал вслед:
– Куда же ты, шалунья?!
Мы не удержались, поставили гроб на травку. Вырвиглаз вылез, отряхнулся и сказал:
– А ничего, нормально. Немножко тесновато, но в целом да, неплохо… Никто не хочет?
Я ржал. Упырь ржал. Сенька хихикал, поглядывая на мэрского водителя. Дроков выключил камеру и смеялся от души.
– Ладно, – серьёзно сказал Дроков через пару минут, – теперь к делу, время. Давайте.
Сенька расправил помявшийся бархат, стряхнул пыль, мы подняли гроб и направились в глубь больничной территории. Дроков за нами не пошёл, остался сторожить машину. Сначала я думал, что мы идём к главному зданию, но мы свернули вправо. Сенька уверенно шагал первым, видимо, был неплохо знаком с этой дорогой. Неподалеку от главной кочегарки располагалось небольшое и приземистое здание зелёного цвета, похожее на дот. Сенька велел нам подождать, а сам постучал в дверь этого строеньица.
Дверь почти сразу открылась, и Сенька исчез внутри.
– Деловой у тебя братан. – Вырвиглаз закурил. – Всё организовал, всё устроил. Не зря про него рассказывают… Интересно, поминки будут? Шахов должен бы устроить…