Сенька появился в дверях и позвал нас. Мы спустились в бункер. Внизу было полно дров, пахло смолой, возле окна на столе лежала синеватая, цвета Вырвиглазовой головы собака. Как живая. Даже глаза блестели. Упырь остановился на лестнице.
– Давайте побыстрее, – откуда-то сбоку вышел толстый человек в чёрном халате. – Может главврач прийти, по головке не погладит…
– Как работа? – осведомился Сенька.
– Проверяй.
Сенька подошёл к Диогену. Проверил блеск глаз, белизну зубов, мягкость кожи. Понюхал. Подергал за хвост. Остался доволен.
– Давайте, грузите, – указал он на собаку.
Мы приблизились к столу и замерли в нерешительности. Я лично не знал, как грузить чучельных собак, но Вырвиглаз был человеком решительным. Он подставил к столу две табуретки, на них водрузил гроб. Затем выразительно поглядел на меня. Пришлось подключаться.
Псина оказалась на редкость тяжёлой, килограммов восемьдесят, не меньше. В этот раз я благоразумно взялся за задние лапы. И мы свалили пса в гроб. Немного косо, но потом Сенька его выровнял. Упырь поморщился. Бедолага. Дохляк вонючий.
После чего мы опять впряглись, взвалили гроб на плечи и потащили свой скорбный груз в сторону «Газели». Не знаю, мне вот показалось, что Диоген был по крайней мере в два раза тяжелее Вырвиглаза.
И в этот раз Вырвиглаз «Похоронный марш» не пел.
И ещё. Навстречу нам попалась всё та же бабушка, уж чего она делала с утра в больничном городке, я не знаю. Бабушка выглядела как-то глаукомно, видимо, наша встреча не прошла для неё даром. Мне стало её жалко.
Мне всех бабушек жалко, всех на свете. Нет, иногда, ну, когда я, допустим, еду в автобусе, мне их не жалко, но обычно жалко. Я хотел проскользнуть мимо старушки по возможности незамеченным, но не получилось.
Сначала ей подмигнул воскресший Вырвиглаз. Старушка перекосилась. Затем она увидела того, кого мы несли. Это окончательно её деморализовало. Она попробовала опять перекреститься, но силы её оставили. Бабулька прислонилась к поленнице и бессмысленно смотрела на процессию.
– Не бойся, мать, Муму хороним, – просипел Вырвиглаз.
Бабулька сказала: «У-у-о». Мы проследовали к «Газели».
– Рожи скорбные сделайте, – проскрипел Сенька.
Дроков снимал. Мы загрузили гроб с Диогеном в фургон, немного постояли для приличия.
– Ну, поедем. – Сенька подхватил Упыря под локоть и потащил к кабине.
Я и Вырвиглаз залезли в фургон. «Газель» дёрнулась, и мы поехали. Было не темно, так, легкий полумрак, но даже в этом полумраке казалось, что в гробу лежит не собака, а человек. Настоящий. Синий карлик.
Наверное, так казалось и Вырвиглазу – он смотрел на пса не отрываясь, и я испугался, что сейчас Вырвиглаз поведает тоскливую историю про то, как друг его отца, моряк торгового флота, отправился в Новую Зеландию, но попал в шторм. А в шторме в этом корабль его затонул, а его самого выбросило на странный остров, населённый алаписами, они же псоглавцы. И на этом острове было у него много разных приключений, но в конце он, само собой, выбрался. Но едва он вернулся домой, как заметил странную штуку – что его голова постепенно превращается в пёсью морду…
Ну, такую историю рассказал бы мне Вырвиглаз. А в конце добавил бы, что знал этого мужика лично, мужик ему фляжку подарил из особой тыквы, но её потом короеды проточили.
А ещё мне казалось, что вот вдруг сейчас Диоген повернётся на бок, скажет «Гав», и глаза его загорятся зловещим красным светом.
Вырвиглазу тоже было не по себе, в конце концов он не выдержал. Достал из кармана пачку. Я думал, что он сам сейчас закурит, но Вырвиглаз поступил оригинальнее. Он разжал зубы Диогена перочинным ножиком, вставил в них сигарету и поджёг.
Никогда не видели курящую собаку? Я один раз видел Серько, она обитала на ремзаводе и была изрядно развращена местными стропальщиками. Серько пил пиво, курил папиросы и имел соответствующий вид – толстый, лысый, с одышкой, дребезжащим лаем и мутным жуликоватым взглядом. А дохлую курящую собаку я пока не видал.
– Балдеет, – удовлетворённо сказал Вырви-глаз.
– Хорош, – сказал я. – Психично всё это…
– Да ладно, – отмахнулся Вырвиглаз. – Не человек ведь. Пусть животина напоследок порадуется. Слушай, я вот что придумал. Я тоже работать устроюсь. Я вчера в центр занятости заглядывал, им в батор истопник требуется. Устроюсь. Ты представь, какие это перспективы…
Вырвиглаз принялся ржать, я же позавидовал его жизнерадостности. Смеётся. А я уже не помню, когда в последний раз смеялся, не смешно мне, блин.
Машину тряхнуло, пепел с сигареты осыпался и прямо на морду Диогена. Усы тут же сплавились, а шерсть задымилась.
– А, жаба. – Вырвиглаз дунул на шерсть, но она только сильнее загорелась.
Вырвиглаз засуетился, принялся плевать на собачью морду, потом додумался – подхватил с пола тряпку и пламя всё-таки сбил.
– Ну слава богу. – Вырвиглаз попытался раскрыть окно. – Помнишь ту корову?
– Какую ещё корову?
– Ну, ту жабу, с которой я в кино ходил? Такую, с корпусом?
– Ну помню.
– Заболела. Прикинь? Заболела менингитом, жаба. Могу поспорить – это она из-за того фильма. Он на неё разрушающе подействовал.
Я фыркнул. В фургоне пахло палёной собачьей шерстью, от этого здорово першило в горле.
– Чего ты хмыкаешь? – осведомился Вырвиглаз.
– Хмыкаю. С тобой пообщаешься – и сразу менингит. Слушай, Вырвиглаз, я, пожалуй, в батор письмо подмётное напишу. Чтобы они тебя на километр не подпускали, ты у них всё поголовье размягчением мозга перезаражаешь…
– Да это она меня сама чуть не заразила! Давай, говорит, старичок, поцелуемся, и как вцепится! Я еле отбился!
– И что?
– Что-что, теперь думаю. Думаю, может, я менингитом тоже заразился?
– Это серьёзно, – сказал я. – Менингит не шутка. А вот ты первые симптомы знаешь?
– Нет.
– Ну, это такие обычные симптомы, примерно как у ОРЗ. Ты как заметишь, что сопли появились или температура подниматься стала, ты сразу беги в поликлинику…
Вырвиглаз вздохнул. Мы помолчали.
– Слушай, Вырвиглаз, а тебе не казалось, что мы… Ну какой-то чушью занимаемся? Чем-то ненормальным?
– Нет. А что ненормального-то?
– Ну, собаку едем хоронить…
Вырвиглаз плюнул под ноги. Участие в собачьих похоронах его не смущало.
– Ты неправильно понимаешь обстановку, – сказал он. – Если бы мы хоронили какую-нибудь шавку, то мы были бы психами, ну, вот как твой брат. Но поскольку мы хороним мастифа, то тут всё в порядке…
Машина вдруг резко поползла вверх, Вырвиглаз прилип к окну, потом сказал:
– Не на кладбище едем.
Я попытался тоже разглядеть что-то через окно, но ничего не разглядывалось. Машина упорно ползла вверх, двигатель урчал, у Диогена подрагивал нос, будто он был ещё жив.
– Слушай, – вдруг испуганно сказал Вырвиглаз. – А почему не на кладбище-то?
– Не знаю…
– А может, тут не всё чисто?
– В каком смысле?
– В таком. Ну, знаешь, тот китайский император, который умер?
– Они все умерли.
– Да не, – Вырвиглаз подсел ко мне, – ты не понимаешь. Тот, который помер и велел убить всех своих коней, всех своих собак, всех своих наложниц. Всех, короче. И закопать вместе с собой, чтобы на том свете не скучно было. На горку, кажется, едем…
– Ну и?
– Ну и. А что, если Шахов велел нас прибить? Чтобы его собаке не скучно было? Прибить в тихом уголочке и похоронить рядом с этим…
Вырвиглаз пнул гроб.
– Чтобы ему было с кем играться в собачьем раю?
– Ерунда.
– Ерунда… – покачал головой Вырвиглаз. – А я вот такую историю слыхал. Про другого мэра, из Сибири. Он у себя стал на народные деньги строить подводную лодку. Небольшую такую, прогулочного класса. А потом, когда подводная лодка построена была, взял, да и вышел на ней в Енисей. Типа проверить ходовые качества, а с собой взял всю городскую администрацию. Они там фуршет устроили, танцы, ну всё как полагается, а мэр потихонечку прошёл на мостик, надел акваланг и открыл кингстоны. Лодка утонула со всеми чиновниками, а сам мэр спасся.
– Зачем он всё это сделал?
– А вот. От широты души. И, что самое главное, никто ничего не может доказать. Этот мэр продолжает оставаться мэром. И ещё одну лодку строит. А ты говоришь зачем…
Могу поспорить, что эту историю Вырвиглаз выдумал только что, у гроба. Или в гробу. Ничего враньё, не самый последний сорт, но мне понравилось. Я как-то живо представил, как этот мэр открывает кингстоны на своей лодке и студёная вода Енисея заливает беспечных членов администрации. Я бы сам построил такую лодку, жаль, что всё это враньё.
– Так что мэры люди непредсказуемые, кто знает, что у них в голове. Я вот этому Дрокову ничуть не доверяю, рожа страшная. И камера.
– А что камера?
– Камера, – хмыкнул Вырвиглаз. – Знаешь, сейчас это в почёте… Хоум видео разное… Мне кажется, мы на Горку едем…
Машина остановилась.
– Ну вот, – трагически сказал Вырвиглаз. – Приехали…
Дверцы открылись.
Вырвиглаз оказался прав, это была Горка. Большая.
Горка была самым живописным местом во всей нашей округе. Прямо посреди лесистой равнины возвышался высоченный, поросший лесом холм. С западной стороны склон Горки пологий, с востока круто обрывался, словно кто-то скусил половину холма, а выплюнул в километре отсюда, в результате чего образовалась Малая Горка.
Но мы приехали на Большую. Но не на главное место над обрывом, а чуть справа, там, где к обрыву лепилась кургузая берёзовая роща.
– Сделайте скорбные рожи! – велел Сенька. – Сейчас будет церемония. Берём гроб и несём его к берёзам.
Мы с трудом вытащили наружу гроб, подняли на плечи.
– К берёзам, я сказал! – повторил Сенька.
Мы направились к берёзам. Мне показалось, что за время поездки Диоген стал ещё тяжелее. А может, я просто устал.
– Что-то у него с мордой? – поморщился привередливый Сенька.
– Моль, наверное, – ответил Вырвиглаз. – Надо нафталином пересыпать.