Заработали динамики на соснах, и тут же с разных сторон пошёл саксофон. Такая заводная мелодия, от которой хотелось приплясывать. Мы поспешили к эстраде.
– Мама дорогая… – выдохнул Вырвиглаз.
Сразу ясно, что нам здесь делать нечего. Шарьинске саксофонистки явно не про нас. Красивые. Очень красивые. Взрослые. В центре сцены стояла, видимо, самая главная их исполнительница – блондинка в коротком чёрном платье. Она играла какую-то известную мелодию, но играла её так, что все вокруг смотрели только на неё. Она была…
Вырвиглаз развернулся и пошёл прочь. И мы с Упырем пошли. Потому что почувствовали вдруг, что…
Ну, короче, я не могу это рассказать. Это была как встреча с красотой. От этого всё настроение сразу пропало, я почувствовал себя совсем плохо.
– Да и играют они так себе, – сказал вдруг Вырвиглаз. – В музыкалке Голяков играет лучше… Пойдёмте лучше на конкурсы.
– Да ну их, эти конкурсы, – отмахнулся я. – Чего в них интересного? Полчаса махать топором, чтобы получить стакан лимонада…
– В четыре часа можно в «Дружбу» пойти, – сказал Вырвиглаз. – Шахов в честь Дня города привёз из Костромы настоящий фильм и специальный портативный проектор. В газете писали, что фильм будет нормальный. Не то что мы тогда смотрели, с этой дурой…
Я промолчал. До четырёх часов надо было чем-то заниматься. Бродить туда-сюда по парку или пойти в «Пружину», по случаю Дня города туда пускали всех.
Со сцены долетали хриплые саксофонные звуки, от которых становилось ещё грустнее. Я вдруг вспомнил про Катьку, но ничего не почувствовал. Мне не хотелось видеть Катьку и даже думать про неё не хотелось.
Вырвиглаз продолжал:
– Пишут, что кино нормальное. Про то, как на Землю пришельцы напали, с Марса, кажется, по Герберту Уэллсу. Слышали про кладбище?
– Про какое?
– Как про какое? Про наше, родименькое. Звёздный городок которое. Такие вещи там происходят – мозги заворачиваются. Знаете Жорку Рыжего?
– Нет, – рассеянно сказал я.
– Ну, это побоку, он редкая жаба. Он пошёл на кладбище навестить любимого дедушку, он хороший внук и ходит к дедушке каждый месяц. Идёт себе идёт, никого не трогает, птички поют, и вдруг глядит, а из-под надгробного камня торчит рука.
Я не слышал, не очень хорошо слышал, Вырвиглаз громко повторил:
– Там рука из могилы торчала!
– Да что ты говоришь! – удивился я. – Рука…
– Не свежая, конечно, старая, с такими червяками… – Вырвиглаз весьма убедительно пошевелил языком. – Он, короче, как увидел, так обделался, как жаба. Побежал, как баран, ну и ногу сломал, сейчас в травме лежит. А над кладбищем по ночам туман синий распространяется, это не к добру.
– Вырвиглаз, – сказал я. – Ты когда-нибудь перестанешь врать? Хотя бы день ты можешь не врать? В честь Дня города?
– А я и не вру, можешь сам сходить. Сходи, сходи, посмотри, там между всеми могилами скелеты валяются! При стартах земля трясётся и расходится, и скелеты вытряхиваются наружу, всё дело в разнице давления. И вообще, войска собираются вводить.
– Зачем?
– Как зачем? А вдруг они поднимутся? Восстанут! Если они на поверхность как-то пробираются, то вдруг в один прекрасный день они ещё и оживут. Это вполне может быть, в ракеты заливают гептил, а от гептила хоть кто оживёт. Это настоящий мутаген. Будет круто! Вот у вас ружьё есть?
– Есть, – ответил Упырь. – Помповое многозарядное ружьё…
– В случае чего отстреляетесь, – успокоил Вырвиглаз. – Главное, стрелять им в голову и сохранять хладнокровие. Ты умеешь сохранять хладнокровие? Я тебя научу…
Я вдруг заскучал по шарьинским красавицам. Недавно их ведь видел, и вот уже заскучал. Мне захотелось отправиться к ним, к эстраде, сесть куда-нибудь и посмотреть, и послушать. И неправда, что они играть не умеют, умеют. И очень хорошо они даже умеют играть.
– Для того чтобы обрести это ценное качество, надо взять несколько иголок, хорошенько их продезинфицировать и начать загонять себе под ногти. Знаешь, под ногтями есть такие нервные окончания, если их разрушить, то становишься таким спокойным, как стрекоза…
Вдруг саксофон стих, в репродукторах захрустело, и голос ведущего объявил, что птицефабрика «Главбройлер», ассортимент продукции которой широко представлен в нашем городе, проводит промоакцию «Сорок бифштексов». Вернее, не акцию, а конкурс. Конкурс поедателей котлет. То есть опять же бифштексов. Принять участие могут все желающие, а приз самый что ни на есть достойный – кухонный комбайн.
– Ну, пойдём, – сказал Вырвиглаз.
– Куда? Хор уже выступил… Или ты это, хочешь подойти познакомиться? Так я тебе могу сразу сказать – шансов нет. С такой башкой ты… Батор, батор и ещё три раза батор.
– Да я понимаю, не дурак. Я говорю – пойдём на котлетный конкурс. Хочу поучаствовать.
– Зачем тебе кухонный комбайн?
– Буду это делать… – Вырвиглаз не придумал по-быстрому, что сказать. – Соки буду выжимать. Это облегчит домашний труд, там в этом комбайне столько функций…
Тут я вдруг подумал, что Вырвиглаз явился на праздник города не из-за того, чтобы пообщаться с красавицами из «Шарьинских колокольчиков», он ведь не дурак на самом деле. Дурак, но не до такой же степени. Нет, он, оказывается, явился побеждать в конкурсе пожирателей котлет! Хотя, может, и нет, может, он пришёл сюда и за тем, и за другим. Человек разносторонен. Сожрал банку сгущёнки, попялился на красоток, да ещё и в котлетных бегах хочет развернуться.
Может, и мне тоже поучаствовать? А то как-то получается, что жизнь моя состоит из котлетных конкурсов, в которых я не участвую.
– Хорошая идея, – сказал я. – Я тоже поучаствую. А вдруг повезёт?
Вырвиглаз поглядел на меня с ревностью. Будто я у него уже отобрал этот комбайн.
– И я хочу поучаствовать, – сказал вдруг Упырь.
– В чём? – не понял я.
– В поедании котлет. Я хочу попробовать. Я никогда в этом раньше не участвовал, это, наверное, очень интересно.
На Упыря Вырвиглаз взглянул равнодушно, видимо, конкурента в нём не видел. Оно и понятно, на настоящего пожирателя Упырь не походил совершенно.
– Вернёмся к эстраде, – сказал Вырвиглаз. – Там все жабы…
Мы вернулись.
На сцене, там, где ещё недавно звучали бессмертные композиции «Маркуса Вольфа», там, где играли на саксофонах прекрасные и недоступные красавицы из Шарьи, теперь стояли две жаровни, а длинный парень в поварском колпаке жарил котлеты со скоростью блинного автомата, тяп-ляп, тяп-ляп, двумя руками, как настоящий ковбой. Гора котлет высилась, а котлетный запах перебивал аромат хвои.
– Да я один могу это сожрать, – заявил Вырвиглаз. – На завтрак. Все эти котлеты и ещё трёхлитровую банку майонеза!
Ведущий на сцене тем временем состроил себе бутерброд с котлетой, откусил от него сразу половину, прожевал.
– Хороши котлетки, – объявил он. – Весьма, однако. Пусть все желающие подойдут поближе. Подходите, подходите! Смелее!
Народ стал придвигаться к сцене. Желающих оказалось немало, человек двести, не меньше. Мы тоже придвинулись.
– К сожалению, мы не можем записать на соревнования всех желающих, – ведущий поклонился толпе. – И для того, чтобы определить двадцатку участников, мы проведём предварительный отбор.
Ведущий щёлкнул пальцами, и у него в руках вдруг оказалась чаша с конфетками.
– Ловите, – сказал он.
И швырнул конфеты с эстрады.
Толпа сомкнулась, произошла небольшая давка. Я был сразу вытеснен куда-то в сторону, конфет мне, конечно, не досталось.
А Вырвиглазу досталось. Он выбрался из давки, слегка расплющенный, но счастливый.
– Чуть не раздавили, жабы, – прокомментировал он. – Но вот она – ириска!
Вырвиглаз продемонстрировал конфету.
– А тебя, я вижу, оттёрли, – усмехнулся Вырвиглаз.
– Не очень-то и хотелось. Жевать жареные петушиные гребешки… удовольствие сомнительное.
– Все лохи так говорят, – тут же сказал Вырвиглаз. – Сейчас этот Денис вылезет и тоже скажет…
Упырь вылез, но ничего подобного он не сказал, к удивлению, он тоже раздобыл себе конфету.
– Молодец, Денис, – сказал Вырвиглаз. – Мои шансы на победу повышаются.
– Я котлеты не люблю, – улыбнулся Упырь. – Я люблю суши…
– А я люблю груши. Не парься, Дениска, сейчас мы немножечко пообедаем…
Вырвиглаз поволок Упыря к эстраде.
На сцену выносили столы, я насчитал двадцать. Столы, крепкие стулья, вилки, ножи, салфетки и глубокие пластиковые вёдра, видимо, для того, кто слаб желудком. Оператор настраивал камеру, у края кулис раскладывал свой чемоданчик доктор, появившиеся откуда-то официанты разносили по столикам котлеты, заинтересованный народ устраивался на скамейках.
Ведущий проверил конфеты, затем расположил участников по столам.
Пожиратели были как на подбор. В основном взрослые мужики сурового вида, из тех, кто привык питаться в столовых и блинных и по этому поводу мог сожрать хоть варёное седло. Ребят почти не было, женщин тоже мало. Была Сарапульцева, хотя я в претендентах её не заметил. По-моему, Сарапульцева являлась главным претендентом на комбайн.
Участники вооружились вилками, ведущий протрубил что-то о русских просторах и русских желудках, после чего объявил, что на поедание отводится десять минут, кто смолотит больше – тот и победил.
– Приятного аппетита! – пожелал ведущий, и соревнование началось.
Почти сразу в лидеры вырвалась Сарапульцева, как я и ожидал. Она пожирала котлеты целиком, в два жевка, гора перед ней стремительно сокращалась.
Вырвиглаз отставал ненамного. А Упырь, казалось, никуда не торопился, жевал себе с механичностью мясорубки. Чавк-чавк.
А вдруг он и на самом деле механизм? Вдруг его сделали по заказу? Где-нибудь в тайных лабораториях Новой Зеландии?
Хотя нет. По заказу не стали бы такого урода делать, состряпали бы получше. Покрасившее, поровнее. Хотя, может быть, его родители психи? Что я про них знаю? Только папашу видел…
Глаза у него такие же. Как у папаши. Белые. Простоквашные. Вырастет, станет инженером. А как же? По-другому нельзя. Не разомкнётся связь времён…