ит – не любит».
– Но их, конечно, изобретут. – Вырвиглаз стрельнул в сторону бычок. – Изобретут. И всех вылечат. И все будут жить вечно.
Вечный Вырвиглаз. Что может быть хуже? Ну да. Я поглядел на Упыря. Хуже вечного Вырвиглаза может быть только вечный Упырь. Где ты, где ты, осиновый кол?
Вырвиглаз рассуждал дальше:
– Нанотехнологии – это надежда человечества. Вот прикинь, ты лижешься с какой-нибудь кочерёжкой. Раньше всё как было – ты ей передаешь миллион микробов, она тебе передаёт миллион микробов, а теперь всё по-другому – с пользой. Ты ей миллион своих нанороботов, а она тебе своих. Хорошо.
– И чего?
– И ничего. – Вырвиглаз поглядел на дверь. – Нам повезло, что мы сейчас родились. Вот если бы мы родились двадцать лет назад, то шансов не было. А теперь есть. Мы увидим, как человек шагнет к звёздам, тут тоже всё будет по-другому!
Он обвёл руками кусок мирозданья за забором парка, от остановки до улицы Вокзальной. По нему шагали весёлые люди разного возраста, кто-то неплохо свистел, катались туда-сюда ребята на роликах, откуда-то доносилась музыка.
– Ладно, жабы, двинем в «Дружбу». Посмотрим нормальное кино, Шах всё-таки обещал. А то меня с вашего прошлого кино до сих пор тошнякает.
Мы вылезли из крутилки, пробрались через забор, потом через дорогу и оказались в «Дружбе».
В этот раз народу собралось много, можно сказать, полно. Наши горожане любят халяву. Припёрлись все, и детей маленьких припёрли. Взрослые с солидными рожами бродили туда-сюда, мелочь бегала и путалась под ногами.
Матери не было. Наверное, сидит в киномеханицкой. Сарапульцева-то выбыла из строя, придётся матери самой с киноаппаратурой справляться.
В зал пока не пускали, и мы принялись бродить по фойе, так, бесцельно в общем-то.
– Автоматы включили! – вдруг радостно воскликнул Упырь. – Я пойду!
И шарахнулся к «Морскому бою», занял очередь. Я в эти автоматы уже давно во все переиграл, они мне были неинтересны и раздражали своим кретинизмом. Особенно «Воздушный бой». Не, сорок лет назад, это, наверное, было пиком игрового прогресса, сейчас нет.
– Пойдём лучше к «столбу», – подтолкнул меня Вырвиглаз.
В противоположном от всяких там «боёв» углу разместился автомат, играющий на деньги. В виде четырехугольного столба. Ажиотажа возле него не наблюдалось, все, кто мог осчастливиться, уже осчастливились.
Рядом со столбом сидел хозяин-вьетнамец, Вырвиглаз разменял у него двести рублей, устроился между двумя прожженного вида мужиками и принялся кормить синий столбик деньгами.
Он стоял, тупо кидая пятёрки в тупую щель, а я стоял рядом и смотрел. Вырвиглазу не везло. Аппарат жрал монеты, а выдавал их обратно раз на пятый, а то и реже. А потом и вовсе затих. Было слышно, как денежки проваливаются в железные внутренности, и всё.
У Вырвиглаза осталось монет пять, не больше, он начал свирепеть. И эти последние монеты он просто загнал внутрь, сопровождая каждую полновесным шлепком, так что вьетнамец начал волноваться.
Когда последняя монета исчезла и взаимности автомат не проявил никакой, Вырвиглаз почернел.
– Не везёт, – сказал я.
– Что значит «не везёт»? Это не «не везёт», это он подкрутил свою машинку. Эта японская морда подкрутила свою технику, теперь все только проигрывают!
Я нащупал в кармане пятёрку. Сдача от пиццы.
– Это невезенье, – сказал я. – Вот смотри.
Я сунул денежку в автомат. Внутри него что-то тут же щёлкнуло, и в лоток с победным звоном посыпались монеты. Кап-кап-кап.
Они падали и падали, и все смотрели в мою сторону, а на лице у вьетнамца было такое грустное-грустное выражение.
Я в три приступа выгреб пятёрки, разменял их в обратную сторону. Пятьсот рублей.
Вырвиглаз глядел на меня с ненавистью.
– Спасибо, – сказал я. – Деньги мне пригодятся. Куплю на них…
– Слушай, Леденец, это нечестно, а?
– В этом суть игры. Я тебя за уши не тянул.
Вырвиглаз в ярости треснул по стене кулаком.
– Ты бы мне мои двести рублей отсыпал, а?! – спросил-потребовал он.
– Зачем тебе двести рублей, Вырвиглаз? В будущем всё равно одни нанотехнологии будут.
– Да пошёл ты…
Вырвиглаз рыкнул ещё что-то злобное и отправился на второй этаж. А я к Упырю, он там вовсю разыгрался, топил корабль за кораблём, даже подводные лодки, и при каждом попадании подпрыгивал от хищного удовлетворения. Потом его очередь прошла и за перископом устроился какой-то мелкий мальчишка.
– Классная игрушка, – сказал Упырь. – Я раньше таких не видел. Нет, я автоматы игровые, конечно, встречал, но они были другие, такие крутые. А тут всё так просто…
На роже у него остался овал от резиновой маски.
Со стороны входа послышался смех. Смеялись ребятишки. Визжали от восторга. Радовались. Вопили. Хлопали шарики. Что-то звонко сыпалось по полу.
– Что там? – заинтересовался Упырь.
– Да ничего там, чушь какая-то…
– Там что-то такое… – Упырь поднялся на цыпочки. – Интересное…
– Ничего интересного. Там какая-то чушь…
– Там клоун! – выглядел Упырь совершенно счастливо. – Там клоун! Я обожаю клоунов!
Он побежал на звук колокольчика. Баран.
Я постоял некоторое время, а потом тоже подтянулся к колокольчику. Лучше уж я буду там, чем тут.
Вокруг всей этой суматохи скопился народ, взрослые подтянулись, так что даже маленькая толпа образовалась. Я осторожно протиснулся сквозь неё.
Клоун был как клоун. Белое лицо с синими разводами, красные брови, красный нос, рыжий парик, сделанный из игрушечного льва, я-то знаю. Зелёный комбинезон, перекрашенный из комбинезона механика. Розовые ботинки с дурацкими бонбонами.
– А давайте теперь в паровозик! – дебильным голосом прочирикал клоун. – Чур я первый!
– Ура!!! – вопили дети и выстраивались в паровозик.
Они топали по кругу, пыхтели, завывали, клоун лупил их надувным молотком и раздавал карамельки.
И Упырь. Тоже там был, в паровозике. Пыхтел, руками двигал, как поршнями, смотреть не хочется.
– Иди сюда! – крикнул он мне.
Я сделал шаг назад. Упырь отцепился от паровозика и, приплясывая, подбежал ко.
– Пойдём, это здорово!
Но я отдёрнул руку. Клоун продолжал веселуху. В ход пошли конфетти, серпантины и какой-то разноцветный рис, всё это крутилось и вертелось в безбашенном хороводе.
– Пойдём, это здорово!
– Не хочу!
Откуда-то неожиданно вынырнул Вырвиглаз, его только не хватало. Он поглядел на клоуна, поглядел на меня, ухмыльнулся:
– Твоя мамашка? – Вырвиглаз ткнул меня в бок.
Я сделал вид, что не заметил.
– Мамашка твоя? – погромче спросил Вырвиглаз.
Я промолчал. Вырвиглаз идиотски рассмеялся.
– Твоя мама клоуном работает? – с интересом спросил Упырь. – А ты и не рассказывал! Это здорово! А я всегда в детстве хотел, чтобы у меня на дне рождения были клоуны! Только почему-то всё время не получалось…
– Классно скачет, – прокомментировал Вырвиглаз. – Смешно.
Клоун подпрыгивал между ребятами, нёс какую-то пургу про Бармалея, дул в какую-то гуделку. Дети на Вырвиглаза не очень хорошо поглядывали, он им мешал явно.
– А я и не знал, что твоя матуха – клоун! – громко сказал Вырвиглаз. – То-то я смотрю, что ты тоже такой клоун!
Я молчал.
Мать прыгала и кривлялась. Не знаю, видела ли она меня.
– У меня ласты есть зелёные, могу предложить, – заржал Вырвиглаз. – Классно к костюмчику пойдёт!
– Так это твоя мама? – тихо спросил Упырь.
Я молчал.
Глава 22Слащёв и K°
Воскресенье получилось коротким.
С утра заявился отец. Выглядел он вполне здорово. Закончил возню с дровами и объявил, что сегодня наше дружное семейство предпримет поездку на картошку, совмещённую с пикником. Мне не хотелось ехать ни на какую картошку, но ещё меньше хотелось видеть Упыря. И я решил – лучше на картошку.
Картошка у нас разрослась хорошая, а пикник удался ниже среднего. Папаша чересчур бодро взялся за шашлык. Шашлык делать он не умел, мясо горело, а то, что не горело, было сырым. К тому же они не купили нормального мяса, не купили ни баранины, ни свинины, купили окорочка, замариновали их и принялись жарить. Всем известно, что из окорочков получаются дрянные шашлыки. Невкусные. Зачем было затевать всю эту семейную идиллию?
Освободился я только после обеда, ближе к вечеру.
И сразу отправился к музею.
Музей уже не работал, на информационном стенде висело объявление. Экспедиция должна была состояться в следующую субботу.
В следующую, совсем скоро. А потом они ещё поедут к курганам. В августе. Будут искать золото скифов и купаться в море. В глубоком Чёрном море, говорят, оно пахнет сильнее всех остальных морей.
Но в объявлении про это ничего не говорилось. Зато там имелась специальная графа, поле для вписывания фамилий желающих, зудящих метеоритоисканием, и успели вписаться уже семь человек. Катька Родионова была, само собой, первой.
Я хотел что-нибудь нехорошее сделать, приписать к её фамилии что-нибудь дурацкое. Чтобы получилось что-нибудь такое, к примеру: Родионова-Кадык, или Родионова-Сикосьнакось. Но вдруг я подумал, что на самом деле я совершенно этого не желаю.
Мне всё равно.
Я улыбнулся и отправился домой. Остановился возле ларька с мороженым. Купил две штуки, съел, купил ещё две штуки, съел.
Возле ларька стояли две баторские девчонки.
Я их не знал, но то, что баторские, не сомневался, они в костюмах спортивных были. Они посмотрели на меня с интересом, но без удивления, баторцы вообще мало удивлялись, они как спартанцы – не удивляются и не спрашивают. Они стояли, рубали шоколадное мороженое по семь пятьдесят в стаканчиках, тоже, кстати, по два стаканчика держали, один в правой, другой в левой. И облизывали от каждого – по очереди. Старый приём, это чтобы, если ещё кто подвалит, не угощать – вряд ли кто захочет обслюнявленное мороженое. Это как в столовке, чтобы, пока ты бегаешь за компотом, не сожрали котлету, надо на неё плюнуть. Тогда точно никто не покусится. Кроме Вырвиглаза, Вырвиглаз умеет ловко срезать верхнюю, заплёванную часть котлеты. Он – настоящий баторец. По духу.