– Вот и хорошо, – сказала бабушка. – А теперь лекарства.
Бабушка достала из кармана пузырёк с английскими надписями, по виду жутко дорогой, встряхнула, набрала в ложку белой ароматной жидкости. Сунула мне. Жидкость была вкусная.
– Антибиотики, – пояснила бабушка. – Теперь ничем не заболеешь.
– Никогда? – спросил я.
– Никогда, – ответила бабушка.
Она оглядела мою комнату, скептически покривилась. Затем уставилась на меня с прищуром:
– Ну и что? Что там произошло?
– Заблудились…
– Заблудились, – покивала бабушка. – Где там блудиться-то? В двух соснах, в трёх берёзах? Там негде блудиться, дорогой, негде. Что на самом деле произошло?
– Да то и произошло на самом деле, заблудились, как первоклассники…
Бабушка приложила к губам палец.
– Тогда я могу сама тебе рассказать. – Она выбралась из койки и переместилась на табуретку напротив меня. – Я могу сама. Как всё происходило.
Глаза у бабушки были молодые-молодые, я это вдруг только сейчас заметил. Даже прожилок красных не было. А вот у матери уже прожилки, причём неслабые.
– История очень глупая, – сказала бабушка. – Я закурю, ты не против?
Я не успел ответить, как бабушка закурила.
– Началось всё с того, что один дурак-инженер работал две недели без перерыва, потому что его, видите ли, попросили. Его попросили, а отказать он не мог. И некто… попал в реанимацию. А его начальник сказал, что проблема решаема. Вполне. У него есть сын, странный мальчик, его почему-то все не любят, особенно в чужом городе. И неплохо будет, если с ним кто-нибудь подружит…
Бабушка очень хорошо говорит. Складно и умно, почти как по телевизору.
– И вот один мальчик начинает дружить с другим мальчиком, хотя ему этого совсем не хочется. Очень скоро мальчик решил, что ему всё это надоело. Он себя очень плохо чувствовал, не из-за того, что ему приходилось дружить со странным мальчиком, а из-за того, что он чувствовал, что его предали…
– Никто меня не предавал, – буркнул я.
– А при чём здесь ты? – Бабушка затянулась. – Я не про тебя говорю, я говорю про одного мальчика. Мне продолжать или тебе неинтересно?
– Интересно. Чуть-чуть…
– И вот постепенно один мальчик начал думать, что неплохо бы от другого, странного мальчика, избавиться. На это было две причины. Во-первых, он с ужасом представлял, что ему придётся с кем-то постоянно водиться, а ему этого совсем не хотелось. Во-вторых, он задумал сделать это назло. Впрочем, вполне может быть, причин было и больше. Вполне может быть… Ну, это неважно. Как оказалось, избавиться от странного мальчика оказалось довольно легко. Ему даже ничего особенного не пришлось придумывать, всё будто само толкало под руку…
– Ба, – я зевнул, – слушай, я устал немного и спать хочу. Давай ты мне потом эту историю доскажешь, а?
– Да, конечно. – Бабушка затушила сигарету. – Мне всё равно пора уходить. Скоро твои родители придут, а я их не хочу видеть.
Бабушка встала.
А я на самом деле опять хотел спать. И уснул.
Я проснулся в третий раз и обнаружил – со мной на диване спит одетый Вырвиглаз и выглядит он мерзко: морда синяя, лысая, с красными пятнами, а в складках кожаной куртки застряло огромное количество мелких головастиков с лапками. От Вырвиглаза пахло тиной и рыбой.
Отличное пробуждение номер три. Да ладно, на самом деле отличное. Я дома. Всё кончилось.
Я вздохнул и попробовал почувствовать в себе пустоту, или обречённость, или жалость к себе из-за бездарно проходящей жизни, или какую-никакую тоску и печаль, или стыд за произошедшее.
Но ничего я не почувствовал, мне было хорошо и злобно. Сегодня, в это утро, всё не казалось мне ни скучным, ни безрадостным. Даже будущее, даже оно было вполне удобоваримым.
Я поднялся. Ноги держали. Голова не качалась. Горизонт не заваливался. Я отправился умываться и долго умывался, а когда вернулся, Вырвиглаз уже открыл глаза и смотрел в потолок. Дышал тяжело и надсадно.
– Я тебя не ходил искать, – сразу же сообщил он. – Что мне, делать нечего? Я не жаба, по болотам прыгать.
– Ничуть не сомневался.
– А суета поднялась, – сказал с удовольствием Вырвиглаз. – Все искали. Экстрасенса хотели вызывать, да он, жаба, денег запросил. Вертолёт гоняли с утра до вечера, спелеологов вызывали – они в провалы опускались, теперь твоему папаше до конца жизни не расплатиться!
Вырвиглаз счастливо хохотнул.
– А я им говорю – чего вы его ищете, ничего с ним не случилось, могу поспорить – специально всё это устроил, жаба…
Тут он увидел себя в зеркале, замолчал, затем принялся выковыривать из себя головастиков, и они с резиновым звуком падали на пол.
– Что, хмурое утро? – поинтересовался я.
– Хмурее не бывает, – выдавил Вырвиглаз. – В батор вчера опять… не пошёл, пришлось вернуться на точку. А там уже все рассосались, одни коряги остались, знаешь, такие…
Вырвиглаз выразительно замолчал, снял с себя молодую мёртвую лягушку, посмотрел ей в глаза. В принцессу она не превратилась, Вырвиглаз вышвырнул её в окно.
– Такие жабы… – Вырвиглаз выставил челюсть. – Короче, самый отстой, никакого ассортимента. Самые поганые девки во всём районе. Не, во всей области.
– И ты, конечно, там был принцем? Все на тебя кинулись жестоко? Еле отбился?
– Нет, – удивительно легко рассмеялся Вырвиглаз. – Никто на меня не кинулся, я Неуловимый Джо, видишь ли…
Вырвиглаз рассмеялся ещё громче, на пол упали последние лягушки. Он смеялся так легко и хорошо, что даже мне захотелось засмеяться.
– Ну, я решил: если всё равно они все корявые, выберу любую – разницы-то нет. Отсчитал пять штук с правого края, а там какая-то дура в платье. Ты когда в последний раз видал метёлку в платье?
– Никогда, – ответил я.
Это было неправдой. Сарапульцева всегда в платье ходит.
– Вот и я никогда. Ну, думаю, дерёвня Пердяевка, село Свинопятое. Но делать уже нечего, познакомился. Угадай, как зовут?
– Юля?
Вырвиглаз ответил взрывом хохота, видимо, я угадал.
– Ну, мне что Юля, что Дуля, ты же знаешь. Но то, что Юля – это ещё ничего. Она ещё со шрамом. С вот таким.
Вырвиглаз стянул на левой стороне лица кожу в кулак и продемонстрировал, какой у девушки шрам. Через всё лицо.
– Ну, мне плевать. – Вырвиглаз вытер смеховые слёзы, – шрам так шрам, платье так платье. Говорю ей, ну что, клюшка, пойдём в детский садик? Ну, она помялась для порядка и согласилась, пошли мы в теремок…
– В теремок?
– Ну да, в теремок. Там, знаешь, всякие теремки в садике. Машины ещё из фанеры, короче, дребедень разная. Ну мы идём, а шрам у неё блестит так в лунном свете…
Видимо, это обстоятельство здорово Вырвиглаза забавляло.
– А в домике занято, какие-то алкаши бутылками гремят. Ну, думаю, фиг с ними, обойдёмся, в конце концов, на воздухе тоже ничего. Пошли в кораблик, сели, давай целоваться. Не знаю, то ли на гвоздь она наткнулась, то ли комар, она, короче, как дёрнется! Я её и укусил.
– В шею? – поинтересовался я.
– Почему в шею, за губу. А она давай ныть. Я разозлился, ругаюсь, она расстроилась, захныкала громче. А я вдруг слышу, рядом кто-то разговаривает. Ну, мне почему-то почудилось, что менты. Я ей рот зажал и сам притаился. Так минут двадцать и просидели.
– А потом? – спросил я.
– Потом я её провожал за мост, далеко, километра три. Ничего дура оказалась, интересная. Есть о чём поговорить, этого… какого-то читала, короче. Может, сегодня тоже провожу.
– А головастики?
– А, – Вырвиглаз тряхнул куртку, – это меня тамошние придурки отлупить хотели. А я от них убежал, да в темноте в канаву провалился, руку вывихнул.
И Вырвиглаз показал опухшую руку.
– Тебе повезло, – сказал я.
Вырвиглаз серьёзно кивнул.
– Знаешь, прикол какой? – спросил он.
– Не знаю.
– Она тоже баторская. Не, она местная, но тоже типа без предков. Тётка только. Ну, её в батор и устроили, по месту жительства, так сказать.
– Из-за ожога? – усмехнулся я.
– Ну и что, что баторская, – не ответил Вырвиглаз. – Пускай. Вон у меня отец – тоже сирота. И ничего, нормально.
– Ну да, – согласился я. – Это точно.
– Наличие родителей ни о чём не говорит, – рассуждал Вырвиглаз. – Вон у этого твоего Дениса родители крутые, а срали они на него. Они его не искали даже, им плевать.
– Что?
– Знаешь, я что думаю? – Вырвиглаз оглянулся и перешёл на шёпот: – Я думаю, что он на самом деле мертвец.
Я наступил на головастика, неприятное ощущение.
– Ну, помнишь, я тебе рассказывал? Как в Америке жмуриков оживляют? Я думаю, тут тоже это. Они его купили, оживили, а теперь вот он их забодал. Он кого хочешь забодает, он даже меня начал забадывать…
– Чушь несёшь.
– Не чушь. Когда вы потерялись, все кинулись вас искать. Твоя мамаша как ищейка…
– Заткнись, – посоветовал я.
– А что? Ничего постыдного тут нет. Как ищейка – с утра до вечера искала, сама по лесу рыскала. А его мамаша в Москве. И до сих пор, между прочим, там. На биеннале.
– На чём?
– А кто его знает. Ей звонили, она сказала, что приедет, но не приехала. А папашка его – упёр на совещание в Кострому и не напрягся. У него какие-то проблемы опять, между прочим.
Один из головастиков пошевелил лапками, нет, показалось. А нет, не показалось. Наверное, гальваническое электричество, или как оно там называется.
– Говорят. – Вырвиглаз понизился почти до неслышимости. – Говорят, что мать родила его по медицинским показаниям.
– Что? – Я достал из угла совок и веник, стал собирать представителей фауны, а то ещё Сенька опять заявится, восторгам не будет предела.
Ну, а того, вроде как шевелящегося, обметал осторожно.
– По медицинским показаниям, – повторил Вырвиглаз.
– Как это?
– Просто. Знаешь, есть такие болезни, от которых можно вылечиться, только родив ребёнка. Некоторые так и рожают. Родят – и излечатся.
Головастики собрались в совке невысокой безрадостной горкой. В печку их, что ли, кинуть?