Первым его встретил храп дяди Джеральда. Дядя, такой же толстый, как и его барабан, как всегда, спал в своем кресле. К слову, спал он в обнимку с барабаном. Больше в гостиной никого вроде бы не было. Повезло…
В углу справа от входа стоял стул. Рядом в стене виднелась круглая крышка с вентилем, за которой пряталась труба пневмопочты – именно по ней приходили заказы для «Погребального оркестра господина Пруддса» от убитых горем родственников убитых жизнью господ.
Заказами и всеми пересылками через эту трубу заведовала бабушка – она никого не подпускала к ней, дни напролет проводя на этом самом стуле. Однажды Бенни попытался втихаря отправить в капсуле своему приятелю Тому Брекли дохлую ворону, и бабушка, помнится, так рассердилась, что гналась за ним со своей клюкой до самого конца улицы Синих Труб, пока не настигла у Горбатого моста и как следует не оттягала бедолагу за уши. С бабушкой было опасно связываться: она только выглядит старой, а на деле даст фору любому мальчишке.
Лео тихонько сел на стул и потянулся к лежавшей на полке капсуле для пересылок. Прежде он и подумать не мог о том, чтобы взять эту штуковину в руки. Хорошо, что бабушка не видит, иначе…
– Смерть – это еще не повод лезть к моей трубе, – раздался тихий хриплый голос.
Лео вздрогнул и обернулся.
Бабушка сидела в кресле у окна. И как он ее не заметил?! Закутанная под самый подбородок в бурую шаль, она словно замерла на посту, кого-то поджидая. Разумеется, поджидала она именно его.
– Что-то эти мертвецы уж слишком деловые господа в последнее время – где-то пропадают, ведут переписку.
Бабушка всегда относилась к недугу внука с иронией.
Лео скрипнул зубами – его план незаметно прийти и уйти, притворившись призраком, провалился.
– Что это ты делаешь? – спросила меж тем бабушка.
– Ничего.
– Пойти разбудить твоего отца? Думаешь, он подтвердит, что ты ничего не делаешь?
– Нет, не нужно! – взмолился Лео и, убедившись, что бабушка пока что не планирует воплощать угрозу в жизнь, спросил: – Он очень злится?
Бабушка промолчала, и Лео добавил:
– Ладно, скоро он не будет злиться.
– Это еще что значит?
– Доктор Доу мне не помог. Но я нашел доктора, который мне поможет. Меня вылечат, Ба, представляешь?
Лео попытался вложить в свой голос как можно больше энтузиазма – сделать это тихо было достаточно трудно, и у него вышел какой-то полупридушенный энтузиазм, напоминающий неудачливого висельника. Бабушка, разумеется, это заметила.
– Другой доктор? – спросила она с сомнением и почесала голову через всклокоченный рыжий парик. Размышляя о чем-то, старая госпожа Пруддс всегда становилась похожа на чуть оголодавшую, но весьма эксцентричную птицу. Она легонько покачивалась, а взгляд ее округленных глаз блуждал из угла в угол. – Что это еще за доктор такой, внезапно откуда-то вылезший?
– Он лучший в своем деле, – сказал Лео, прислушиваясь – кажется, до него донеслось сонное ворчание папы из-за стены. – Он принимает пациентов в Больнице Странных Болезней и…
Вся бабушкина ирония мгновенно испарилась. Она вцепилась одной скрюченной кистью в другую и вжала локти в бока. Схожесть с птицей увеличилась многократно. А учитывая ее острый нос и похожую на комок перьев шевелюру, Лео показалось, что она вот-вот каркнет и выпорхнет из кресла.
– Ты что, спятил? – прошипела бабушка. – Кто ж в своем уме в нашу душегубку добровольно идет, если руки-ноги не отваливаются, а? Хочешь, чтобы они тебя там распотрошили и вывернули наизнанку?
– Папа все верно говорит, – сказал Лео, будто не услышав. – Люди шепчутся, я знаю, что из-за меня нас стали реже звать. Я же вижу, как косятся приказчики в лавках, и соседи тут же замолкают, когда я прохожу мимо. Дети меня боятся…
– Ты бы еще этих бездельников спросил об угольных акциях или о последней книжке Кэт Этони! Кому какое дело до их дурацкого мнения? – возмущенно проговорила бабушка, всем своим видом выказывая, что она готова отправиться стучать во все двери на их улице и лично выяснить у каждого, есть ли у них какие-то претензии к ее внуку.
Старую госпожу Пруддс на улице Синих Труб боялись и уважали, но даже она не смогла бы заставить людей поменять к нему отношение.
– Папе есть дело, – сказал Лео. – И дяде. И Бенни с Джимми. Они меня стыдятся, и я…
– Как обычно, на какую-то глупость сподобился. С чего ты вообще взял, что они тебе там, в больнице, помогут?
– Мне пообещали.
– О, эти обещания в Саквояжне, как я их люблю…
– Там есть целая палата для таких, как я: «39/о.у.». «О.у.» – значит особый уход, Ба, и только там мне помогут. Тот доктор…
– Да. «Лучший в своем деле», ты говорил. Но неужели ты думаешь…
– Ба, – прервал ее Лео, чего раньше себе никогда не позволял. – Доктор Доу и его бессмысленные пилюли мне совсем не помогают. Если в больнице меня распотрошат и вывернут наизнанку, но потом сошьют заново и я больше не буду мертвецом, это того стоит. Я не особо верю, что мое состояние можно обратить – мертвое есть мертвое, – но если этот доктор вдруг справится, ты не будешь рада?
– Буду, конечно, но…
– Думаешь, мама хотела бы, чтобы я болел так же, как она?
– Нет, она не хотела бы.
– Тогда не отговаривай меня.
Бабушка что-то забурчала себе под нос – видимо, какое-то глубокомысленное и оскорбительное рассуждение на тему молодых глупцов, которым может помочь разве что пилюля от тупости.
– А зачем полез к моей трубе? – спросила она. – Кому пишешь?
– Это письмо для доктора Доу. Я благодарю его за помощь и сообщаю, что иду в Больницу Странных Болезней.
– Я сама отправлю, – сказала бабушка. – Это моя труба, и только я занимаюсь в этом доме пересылками.
Лео кивнул.
– Хорошо, Ба. Так даже лучше. Пожалуйста, отправь письмо за два часа до полуночи.
– Почему именно за два часа до полуночи?
– Так надо, поверь.
Лео поднялся, вернул капсулу на место и положил конверт на стул.
– Ты уверен, что поступаешь правильно, Леопольд? – спросила бабушка. Что-то в ее голосе подсказало Лео: она поняла. Мадам Пруддс всегда была очень догадливой.
– Да, – тем не менее ответил он. – Мне пора, Ба.
Прежде, чем выйти из гостиной, он обернулся и поглядел на бабушку.
«Я просто устал… очень-очень устал…» – говорят глаза Лео.
– Они мне помогут, – говорит он сам. – Дадут то, что мне нужно.
***
Из прихожей раздался заунывный свист.
Отложив газету, доктор Доу поднялся из своего любимого кресла и отправился проверить, что там пришло. Проходя мимо лестницы, ведущей на второй этаж, он крикнул наверх:
– Не нужно никуда бежать! Я уже иду…
– А я никуда и не собирался! – раздалось сверху, и доктор вздохнул. Он знал, что прочие мальчишки обычно помогают по дому старшим (безропотно метут лестницу, ходят в лавки, приносят почту), но ему достался какой-то неправильный, сломанный мальчишка. Второе подобное ленивое существо еще поискать…
Доктор открутил вентиль на приемнике пневмопочты и, откинув в сторону крышку, извлек капсулу. Внутри лежал конверт, на котором было выведено: «Доктору Доу от Леопольда Пруддса».
Доктора посетило недоброе предчувствие. Такое он в последний раз испытывал, когда его экономка, миссис Трикк, сообщила, что приготовит на обед супчик по рецепту своей лучшей подруги, дамы, у которой с доктором холодная, вяло протекающая война и взаимное презрение. Тогда его предчувствие подтвердилось: суп из заячьих потрохов оказался преотвратным.
Разворачивая письмо от Леопольда, он будто ощутил во рту привкус того самого супа.
«Доктор Доу!
Начать хочу с того, что я вам невероятно благодарен. Во многом из-за вас я и держался все это время, и, признаюсь, вы меня практически убедили, что это просто болезнь и ее возможно излечить.
Тем не менее, как следует поразмыслив над своей напастью, я понял, что это не может больше продолжаться. С меня хватит лжи, которую от вас требовал говорить мой отец, чтобы я не покончил с собой.
Я вас не виню. Вероятно, вы и правда действовали из благих побуждений, а быть может, из каких-то личных соображений, но я уже этого не узнаю.
Сегодня я был в Больнице Странных Болезней, и там мне все подтвердили. Я действительно мертв. В больнице мне помогут сделать то, на что не решились вы, и, честно говоря, до сего дня не решался я сам. Доктор Загеби знает, что предпринять, ведь он лучший в своем деле…
Мне очень нравились наши встречи, доктор, и лишь ожидание их поддерживало во мне искру. Но вы должны меня понять. Я просто больше не могу так не-жить.
С этого дня я не буду отвлекать вас от важных дел и других пациентов – тех, кому действительно можно помочь.
Палата № «39/о.у.» ждет меня.
Прощайте.
Со всем возможным почтением и искренней благодарностью,
Леопольд Пруддс».
Последние слова доктору Доу уже было трудно прочесть – так сильно дрожали пальцы и письмо, которое он держал в руках.
– Глупый мальчишка! – прорычал доктор сквозь зубы.
Поспешно спрятав письмо в карман сюртука, Натаниэль Доу подхватил с вешалки цилиндр, а со столика для почты свой черный саквояж. Нырнув в чулан, он открыл крышку люка в полу и спустился в подземный ход.
Времени дожидаться кеб не было…
***
Есть в Габене места, от которых дрожь пробирает. Если вы вдруг окажетесь в одном из них, вас, скорее всего, посетят только две мысли: «Как я сюда попал?!» и «Как же отсюда выбраться?!».
Палата «39/о.у.» была именно таким местом. Здесь неуютно себя чувствовал даже Мертвец – тот, кто с самого детства сталкивался со смертью и любил полежать в могиле.
Серые стены с бурыми следами от протечек и плохо отмытыми пятнами крови навевали лишь беспросветные мысли. Под потолком, срастаясь в узел в углу, проходили ржавые трубы, и из-за стоящей в палате полутьмы казалось, будто это не трубы вовсе, а щупальца притаившейся твари, выжидающей, чтобы наброситься на беспомощных пациентов.