№ 28. В малорусском селе Данкоуц Хотинского у. Бессарабской губ. весной 1888 года повесилась старуха, которую похоронили на приходском кладбище. Когда после этого наступила двухмесячная засуха, то причину засухи местные жители усмотрели именно в том, что на кладбище похоронили самоубийцу[329].
Из северных губерний России нам неизвестно ни одного случая такого рода. Из срединных же губерний сюда можно отнести два исторических случая.
№ 29. Когда Дмитрий Самозванец погиб насильственной смертью, он был погребен в убогом доме за Серпуховскими воротами. Это было 17 мая 1606 года. Как нарочно, настали тогда (с 18 до 25 мая) сильные морозы, вредные для полей, садов и огородов. Поздние холода эти москвичи приписали Самозванцу, которого народная молва обвиняла в чародействе. Они вырыли труп Самозванца, сожгли его на Котлах и, смешавши пепел с порохом, выстрелили им из пушки[330].
№ 30. В параллель с приведенными выше случаями можно еще поставить следующее курское предание об особом погребении убитого в битве ногайского богатыря. В пределах Курской губернии сохранился оригинальный памятник – «голубец» на Красной поляне. Это развиловатый отрубок дерева, стоящий развилками кверху и покрытый вверху кровелькой. До недавнего, сравнительно, времени под этой кровлей, в развилочках голубца, лежала голова убитого великана. По преданию в этой местности происходила битва русских с ногайцами; в этой битве со стороны ногайцев выступил великан выдающейся силы, побивший весьма многих курян. Наконец, ногайский богатырь был повержен наземь удачным выстрелом из огромного кремневого ружья, и ему тогда же отрубили голову. После битвы обезглавленный труп богатыря был сброшен и затоптан в близлежащую трясину (жидкое и зыбучее болото), а из головы его устроили описанный выше голубец. (С этою головой убитого великана происходили потом своеобразные народные обряды, о которых речь будет у нас ниже, в главе о поминальных обрядах в честь заложных, § 38). Колесницу, на которой везли в трясину труп великана, толпа запихнула будто бы в родник, но тогда ключ перестал бить из-под земли и смолк; когда ж вода потом скопилась, то колесницу вдруг выкинуло из родника сажен на семь далее, в самую трясину[331].
§ 27. К приведенным здесь нами еще прибавить пять общих замечаний о разрывании же могил заложных покойников (§ 25). Всего получается, таким образом, 35 сообщений. Из них в двух случаях говорится не о заложных покойниках, а об иноверцах: в № 12 – хлыстовский пророк и в № 22 – старовер (в № 15 – такой старовер, но он, кроме того, еще и опойца).
Покойники-иноверцы вообще сближаются в народном сознании с заложными покойниками (ср. § 8, с. 24), что объясняем поздними, чисто христианскими влияниями. Иноверцы умерли без исповеди, значит, во грехах; к тому же в старину иноверцев часто хоронили в убогих домах, т. о., там же, где и заложных. Все это объединяло иноверцев с заложными, тем более что народ склонен считать всех иноверцев колдунами: раз они веруют не нашему истинному Богу, то весьма возможно, что они служат черту, т. е. колдуны. А покойные колдуны, как мы знаем (§ 10), во всем сходны с заложными покойниками.
Кроме того, в двух случаях говорится об упырях с хвостом (№ 19 и 20).
О заложных покойниках вообще говорят № 26 и 18. Чаще же всего мы встречаемся с разрытием могил опойцев, т. е. лиц, умерших от непомерного употребления вина; о них говорят все пять сообщений в § 25 и 11 случаев (4–15, за исключением 12-го) в § 26-м. Затем следуют удавленники, о коих идет речь в девяти случаях (№ 16–18, 21, 23–26 и 28). Замечательно, что в Поволжье с удавленниками мы не встречаемся ни разу: там почти все опойцы. (В Поволжье известно особое поверье о жажде опойцев, пьющих влагу из почвы: см. § 30.) О замерзших говорится в двух бугульминских случаях (№ 1 и 2); об утопленниках – в № 27, в примеч. к № 28, а также в бугульминском и чембарском сообщениях § 25-го. Убитых называет то же чембарское сообщение, и, кроме того, с ними мы имеем дело в исторических случаях № 29 и 30. О колдунах идет речь в № 3, но тут мы встречаем почему-то также и младенца, как будто тоже колдуна (если только могила младенца не была разрыта по ошибке?). Есть также два знахаря (№ 17 и 21) и одна ведьма (№ 24), но все трое они удавились, так что принадлежность их к числу заложных покойников вне всякого сомнения.
Приведенные нами 30 случаев разрытия могил заложных покойников довольно резко отличаются от старинных свидетельств еп. Серапиона и Максима Грека (§ 22) тем, что во всех 30 случаях дело идет собственно не о способе погребения заложных покойников, а только о месте их погребения. Кроме того, ненадлежащему погребению заложных приписываются в наше время не весенние морозы, как то было во времена Максима Грека, а почти исключительно бездождие и засуха; о весенних морозах речь идет лишь в историческом случае с Самозванцем (№ 29), а еще в первых трех случаях (№ 1–3) с засухою совпали весенние морозы. Наконец, здесь мы встречаемся еще и с одной совершенно новой чертой, о которой прежде речи не было, а именно могилы заложных покойников, так же как и могилы упырей, обливаются во время засухи водою.
Рассмотрим все эти особенности одну за другой.
§ 28. О месте погребения заложных покойников мы уже говорили выше (§ 21). Здесь же мы остановимся только на тех новых данных по этому вопросу, которые заключаются в § 26-м и частью в § 25-м. Об особых местах погребения заложных тут идет речь в 27 разных сообщениях. Надлежащим местом для погребения заложных считается прежде всего вода (17 сообщений): вырытые из кладбищенских могил трупы заложных кидаются в реку Волгу (№ 5, 8, 12, 14) или в другую реку (№ 9), в пруд (6, 7 и 23), в нарочито выкопанную яму с водою (24), в тину грязного озера (4), в трясину (13, 30, ср. 8), в болото (ср. 8, 21 и конец § 25), в низменное и мочажинное место (1). С этим нужно сопоставить десять случаев, когда заложных поливают водой – в могиле или вне ее (§ 29). Много раз местом надлежащего погребения заложных служат овраги, о присутствии в коих воды не упомянуто; таких случаев 4 и один неопределенный: «глухой лесной овраг» (№ 11), дно глубокого оврага (№ 17), обрыв далеко от села (№ 18), «прорва» (ср. № 16) и «лес» (чембарское сообщение в конце § 25). Сюда же нужно отнести и еще один случай из Новомосковского уезда, сообщаемый И. И. Манжурою: удавившегося парубка «заховали у кучугурах»[332].
Вопрос в том, есть ли какая-нибудь связь между означенными местами погребения заложных и старинным способом погребения их без закапыванья в землю или же приведенные нами факты XIX века стоят вне всякой связи с фактами XIII и XVI веков, описанными еп. Серапионом и Максимом Греком?
Сходство между погребением заложных в XIII–XVI веках и между народным погребением их в наше время, безусловно, есть, и весьма существенное. Когда труп бросают в воду, то о зарывании его в землю, разумеется, не может быть речи, а современники еп. Серапиона и Максима Грека именно ведь избегали закапыванья заложных в землю. Хотя мы и встречаемся иногда с выражением вроде «похоронить в низменном и мочажинном месте» (№ 7), но тут, конечно, мы имеем дело с неточностью, вернее, неопределенностью выражения, объясняющейся, как в данном случае, отчасти и, так сказать, дипломатическими соображениями. В мочажине, в болоте, в трясине погребать не приходится, выкапывать труп не требуется: тут земля сама «засосет» брошенный предмет – и только разве для ускорения такого действия можно будет труп затоптать (ср. № 30). Если же земля сама, без помощи человеческих рук, «засасывает» труп заложного, то человек тут ни при чем: в данном месте, значит, «земля принимает» (перефразируем народное выраженье о заложных: «земля не принимает») покойного – тут ему и место. Что же касается безводных оврагов, куда «как собаку» бросают заложных, то и о закапыванье трупа в землю нет речи: для чего же труп закапывать, когда в глухих оврагах или прорвах и так никто никогда не ходит? Правда, в одном случае (№ 17) мы встречаемся с замечанием, будто, бросив труп заложного на дно глубокого яра, народ «сверху гроба навалил земли». Но это могло быть сделано из желания лучше скрыть преступное действие от начальства (а может быть, даже земля сверху яра и сама обвалится, от тяжести собравшейся толпы или от погребальной колесницы?).
В старину, вероятно, не обращали большого внимания на место погребения заложных: удобных для такого погребения пустынных мест было много, и начальство вряд ли взыскивало за валяющиеся без погребения трупы. Когда же существовали убогие дома, тогда и самый вопрос о месте погребения отпадал совсем.
В современном народном понимании того, в каких местах следует погребать заложных, ясно сквозит мысль о различении мест чистых и нечистых. Общее кладбище и прилегающие к нему местности считаются, безусловно, чистыми местами, болота, озера, глубокие овраги и т. п. – нечистыми. С этим подразделением нужно сравнить народные пословицы: «было бы болото, а черти найдутся», «в тихом озере черти водятся», «черт огня боится, а в воде веселится». Выше мы видели, что заложные покойники, особенно самоубийцы, находятся в полном распоряжении у нечистой силы. Находящегося в подчинении у нечистой силы заложного естественнее всего поместить там, где эта нечистая сила живет и водится.
Итак, современную народную практику погребения заложных в болотах и оврагах можно считать простым и естественный развитием той древнейшей практики, о которой говорят еп. Серапион и Максим Грек.
Чтобы покончить с вопросом о месте погребения заложных, скажем еще, что в старинных синодиках отразилось народное воззрение: грешники не достойны погребения, тела их нужно бросать в ров или болото, не закапывая их. Так, в одном синодике читаем: погребенного в церкви судью страшный демон ночи вытащил из гроба за ноги; утром тело оказалось брошенным в какой-то яме, далеко от церкви