— Она — как ангел смерти, — мрачно проговорил Спецци. — Я думаю… боюсь, что нам незачем ждать сообщений из Рима. Вот вам мотив. Вот вам возможность. Вот вам убийца.
Капитан тяжело вздохнул.
— Я бы на вашем месте не торопился с выводами, — сочувственно произнес Генри. — Возможно, вы ошибаетесь.
Кто-то деликатно, но твердо постучал в дверь.
— Войдите! — резко крикнул Спецци. Он ничуть не растерялся, снова увидев на пороге как всегда невозмутимую Герду.
Спецци встал.
— Вы решили сообщить нам что-то еще? — спросил он.
Герда опустила взгляд и покачала головой.
— Я рассказала вам все, что знаю, капитан, — ответила она. — Я пришла лишь для того, чтобы передать вам сообщение моей хозяйки. Баронесса встала и с удовольствием поговорит с вами. Но предпочитает, чтобы беседа состоялась в ее комнате.
С этими словами Герда повернулась и вышла.
Генри вопросительно приподнял брови.
— Ну что, пойдем наверх или все же попросим леди спуститься сюда?
Спецци с хмурым видом пожал плечами.
— Ее отец — граф Понтемаджоре, а муж — барон фон Вюртбург. Идемте наверх.
Глава 9
Когда они вышли, Герда ждала в холле. Следуя впереди, девушка повела их по лестнице, восхитительно пахнувшей лаком и сосновым деревом, и остановилась у двери на втором этаже. В ответ на ее деликатный стук послышался голос барона. Герда открыла дверь.
— Полиция, — коротко сообщила она и отступила назад, пропуская мужчин.
Синьор Россати явно расстарался как мог, чтобы создать удобства, достойные таких важных гостей. Две лучшие комнаты отеля, соединенные внутренней дверью, были превращены в номер люкс. Та, в которую вошли Тиббет и Спецци, представляла собой гостиную: вместо кровати здесь были диван и два кресла; кофейный столик с сомнительной помощью пресс-папье, чернильницы и цикламена в горшке мужественно изображал письменный стол. За ширмой из вощеного ситца в углу, скорее всего, скрывался умывальник. Через открытую внутреннюю дверь Генри заметил смятые простыни на кровати и туалетный столик, заставленный флаконами с духами и косметикой. Обе комнаты выходили на балкон, опоясывавший дом на уровне второго этажа, сквозь высокие окна внутрь струился солнечный свет. За окнами вдали вырисовывались розовые вершины гор, парившие в воздухе и пронзавшие синее небо, а темные, богатого, насыщенного цвета оконные рамы соснового дерева обрамляли искрящийся снег. Видневшаяся далеко внизу Санта-Кьяра напоминала поселение, состоявшее из кукольных домиков, а кресла подъемника, медленно проплывавшие между деревьями, — заводную игрушку.
На первый взгляд комната казалась пустой. Потом Генри увидел барона. Тот стоял на балконе спиной к окну, опершись о деревянные перила цвета меда, и смотрел на расстилавшуюся внизу долину. Затем медленно выпрямился, обернулся и вошел в комнату.
Без шляпы его лицо казалось еще более длинным и угловатым. Он курил турецкую сигарету, ароматный дым которой клубился и зависал в морозном воздухе; вид у него был чрезвычайно сердитый и встревоженный. Спецци вежливо щелкнул каблуками и чуть склонил голову.
— Капитан Спецци, полиция Монтелунги, — официально представился он.
Барон слегка кивнул в подтверждение знакомства. Потом на секунду перевел взгляд своих бледно-голубых глаз на Генри и, обращаясь к Спецци, спросил по-немецки:
— Кто этот человек?
Спецци заметно вздрогнул и робко проговорил:
— Он офицер высокого ранга британской полиции, герр барон, принимающий участие в этом расследовании…
Барон нахмурился. Генри, начинающий сердиться, перебил Спецци:
— Моя фамилия Тиббет. Я направлен сюда Скотленд-Ярдом. А вы, должно быть, барон фон Вюртбург.
Он достал из портмоне визитную карточку и протянул барону.
Барон даже не взглянул на нее. По-прежнему обращаясь к Спецци, он сказал:
— Не вижу, какой интерес это дело может представлять для британской полиции.
— Это весьма запутанное дело, герр барон… — начал Спецци, немного вспотев. — Некоторые аспекты деятельности покойного…
Генри прервал его:
— Боюсь, я имею прямое отношение к этому расследованию, герр барон. Мне происходящее не нравится так же, как и вам, однако, к счастью, у нас нет необходимости беспокоить вас лично. Помочь нам, ответив на несколько вопросов, может ваша супруга.
Взгляд барона стал угрожающе холодным.
— Никто не будет задавать вопросы моей жене без моего присутствия, — отрезал он.
Ответы Генри и Спецци прозвучали одновременно.
— Боюсь, об этом не может быть и речи, — сказал Тиббет.
— Естественно, герр барон. Как пожелаете, — сказал капитан.
Воцарилось неловкое молчание. Потом Генри обратился к Спецци:
— Простите, капитан. Это ваше расследование, и вы, разумеется, вправе вести его так, как считаете нужным.
Барон лишь взглянул на инспектора с ледяной неприязнью, после чего подошел к двери, которая вела в спальню, и спросил:
— Ты готова, дорогая?
Мария Пиа, явно слышавшая все до последнего слова, появилась незамедлительно. Женщина была очень бледна, и Генри показалось, что она плакала. Хрупкость ее фигуры скрывал просторный белый свитер из чистой шерсти, надетый поверх небесно-голубых брюк-форлагеров. Она сокрушенно улыбнулась инспектору, словно извиняясь за поведение мужа и умоляя не думать сурово о ней самой. Генри ободряюще улыбнулся ей в ответ.
Грациозно пройдя через комнату, баронесса опустилась в кресло. Барон тут же устроился на его подлокотнике, приняв вид одновременно защитника и лица второстепенного. Тиббет сел в другое кресло, Спецци плюхнулся на диван и разложил свои записи на сиденье. Стенограф был счастлив расположиться вне поля зрения барона, за псевдописьменным столом.
Спецци начал на заискивающей ноте:
— Сожалею, что вынужден причинить вам неудобство, баронесса…
— Прошу говорить по-немецки, — перебил его барон.
Покраснев, Спецци начал заново:
— Я был бы рад избавить вас от этой неприятной беседы, баронесса, но тот факт, что вы находились на подъемнике в критический момент, заставляет меня…
— Понимаю, понимаю. Перейдем к вопросам, — предложила Мария Пиа по-итальянски. Спецци промокнул лоб платком и продолжил тем не менее по-немецки. Напряжение повисло в воздухе между ними, словно дрожащая струна.
— Вы сели в кресло подъемника… во сколько? — Капитан уставился в свои записи, чтобы не встречаться взглядом с бароном.
— Не могу сказать вам это совершенно точно. Около четверти седьмого, полагаю.
— Как я понимаю, вы ехали следом за синьором ди Санти и перед детьми и их няней.
При упоминании имени скульптора Мария Пиа немного напряглась. Но голос ее звучал безупречно ровно, когда она ответила — упорно по-итальянски:
— Да, верно.
— Я бы хотел, — продолжил Спецци, теперь немного более уверенно, хотя по-прежнему осознавая абсурдность беседы, ведущейся на двух языках, — я бы попросил вас точно описать, как выглядел Хозер, когда проезжал вниз мимо вас.
Мария Пиа нахмурилась.
— Я едва обратила на него внимание, — сказала она. — Было темно, очень холодно, и шел снег. Я лишь мысленно отметила, что это он, — на нем были эти ужасные ботинки. Он съежился в кресле, но это казалось совершенно естественным при такой погоде.
— Вы знаете, что у Хозера был пистолет?
Марию Пиа вопрос, казалось, испугал.
— Пистолет? — переспросила она. — Да… да, я знала.
В тот же миг вмешался барон:
— Чушь! Откуда моя жена могла знать такие вещи?
Маря Пиа, проигнорировав его, серьезно продолжила объяснять Спецци:
— Об этом знали, полагаю, все. Однажды вечером — думаю, это была среда — он сидел в баре, а его портфель лежал на столе. Хозер сдвинул его на край, чтобы освободить место для бокала, и пистолет выпал на пол. У меня было странное ощущение…
Она помолчала, потом быстро закончила:
— У меня было странное ощущение, что он сделал это нарочно.
— Кто еще был в баре? — спросил Спецци.
— Почти все. — Мария Пиа сморщила свой хорошенький носик и задумалась.
— Не было Генри и Эмми, — наконец проговорила она, — а все остальные, думаю, были. Помню, миссис Бакфаст еще отпустила колкое замечание по этому поводу. — Баронесса улыбнулась.
— Вы удивились, увидев пистолет? — спросил Спецци.
— Да, удивилась. Очень. Я не знала, что в наши времена люди носят с собой оружие.
— Это не имеет отношения к делу, — жестко перебил барон. — Пожалуйста, переходите к более существенным вопросам.
Спецци поворошил свои бумаги.
— Возвращаясь к событиям вчерашнего дня, баронесса, — сказал он, — видели ли вы Хозера до того?
— Кажется, я мимолетно пересеклась с ним после завтрака. Но я собиралась кататься на лыжах и спешила.
— Ясно. — Спецци сделал паузу. — А теперь, баронесса, я обязан задать вам несколько вопросов, касающихся другого человека. Я не хотел бы расстраивать вас, но…
Белое лицо Марии Пиа сделалось бледно-зеленым, рука вцепилась в подлокотник кресла. Барон в страшном напряжении наклонился вперед.
— Это касается фройляйн Герды Браун, — продолжил Спецци.
Рука баронессы, ковырявшая окантовку подлокотника, обмякла, как мертвая птица. Барон, однако, сохранял напряжение.
— Герды? — уточнила баронесса. В ее голосе слышалось неподдельное удивление. — Что вы хотите о ней узнать?
— Она была в баре, когда Хозер выронил свой пистолет?
— Нет. Разумеется, нет. Герда укладывала детей спать.
— Что она за человек? — поинтересовался Спецци, и Генри показалось, что голос капитана дрогнул.
— Милейший человек, — твердо ответила Мария Пиа. — Она очень спокойная, сдержанная и в высшей степени профессиональная. Дети ее любят и в то же время уважают, а детей, как вы знаете, обмануть трудно.
— Вы бы не сказали, что фройляйн Браун склонна к насилию?
— К насилию? — Голос Марии Пиа звучал все более и более удивленно. — Герда?!
— В конце концов, — осторожно заметил Спецци, — если принять во внимание ее прошлое и ее родителей…